февраль

под температурой в минус сорок, до потери сознания хрипеть. в молчании абстрактных углов скрываться от хрипоты пьяных лёгких. с открытым настежь окном и дурманящим запахом дыма осипшими стонами рвать прогнившие гланды, выдыхая последние ноты живого из давно остывшего тела. с каждым похолоданием градусов в пять я достигала социального дна. там утопленники синеглазые звали к прибою и тянулись ко мне. а я уходила в глубину депрессий,туда, где моральная кома разъедает сухожилия изнутри, оставляя лишь только тонкие нити разлагаться и далее во мне. просто кто-то каждый день тушит об меня свои окурки каких-то дешёвых сигарет,выжигая всё больше дыру в районе ключиц. они потом неделями ноют о том, что солёное море спасло бы их, как в далёком детстве спасало расцарапанные колени и опухшие манту. по рукам вены чёткой витиеватой сетчаткой исколоты вплоть до запястий. иногда я боюсь за врачей, которые ставят мне временные прививки от жизни или же гриппа. их стальная психика меня не волнует, но вот железные нервы, я хочу им сберечь, ведь они с моим приходом крестятся не сатане, видя мои вздутые синие вены и исхудалые запястья. длинные фаланги пальцев обветренных рук в февралях сильно дрожат то ли от инсультов, то ли от ломки. о, чёрт, спичку зажечь не могу. острым лезвием резать подушечки пальцев, чувствуя колкую боль. это значит, что кома слабеет под действием лидокаина. и тогда, прикрывая веки, я устало смотрю, как кружится и падает снег. ты меня поимел бездушно, без прилюдий и сигарет. прямо в душу, которой уже нет. а представь, ведь осталось только несколько зим. ты сейчас зажимаешь другую, я холодными пальцами прижимаю жакет. запах дорогого парфюма и дешёвых таких сигарет. понимаешь, мне досталась лишь боль за нас,а тебе похоже счастье. вот же чёртов везунчик. и соли в глазах уже не хватает. там ведь раньше было целое море, а теперь не наберётся и с пол стакана на суп. щёки такой избыток солей давно уж разъел, как бумагу серная кислота. то, в чём раньше тонули осушили и наглухо заколотили, повесив табличку запрет. третьи сутки уже не сплю. умирающая от боли душа, а была ли она вообще кому-то нужна? со шприцем в вене действительно проще. нет под глазами тех синяков и помутнений в мозгах, нет отравления серой реальностью, что избила, зашвырнув в осколки суицидальных бликов. только по утрам блевать, сдирая гортань в месиво сблёвываемой крови, от остывшего кофе. помнишь, я ломала ногти, цепляясь за ванну, в попытке найти океан. я не помню. (враньё) в февральские морозы, заходясь в истеричном припадке, я в тебе души не чаяла. потеплело, ты забрал её с собой. а ещё, есть такая привычка у брошенных-никому не верить, кроме прошлого. а прошлого то и нет. обиды разбросаны. вороны тогда кричали о тоскливых мотивах, ненавижу их. хотела расстрелять их всех, прямо в сердце. его у них нет? глупо было ждать сезон, когда откроют на воронов охоту. ведь на их убийство не нужна лицензия, и сезон-круглый год