Не смей игнорировать!

      Невыносимо жарко. Внутри словно загорелось маленькое солнце. Обжигающая волна лавы проносится по телу, то утихая, то поднимаясь. Она захлёстывает с головой, безжалостно выплёскивается на щёки постыдным румянцем. Из-за этих скачков голова вот-вот расплавится. Когда Урарака дышит на пугающе холодные пальцы, ей кажется, что она превращается в огненного дракона. Наверное, температура подскочила под сорок градусов. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь умирал из-за связи родственных душ? Если нет, то Урарака будет первой. «Спасибо» Бакуго за это.       Урарака с невозмутимым видом поправила волосы. Ну и пусть руки дрожат, пусть ноги почти не держат. Она не подаст виду. Даже если вспыхнет как спичка. Ха! Она почти услышала бешеную канонаду фотоаппаратов. Сверкали бы вспышки, раздавались вопли журналистов, а на завтра все газеты пестрили бы громким заголовком: «На фестивале обнаружена внебрачная дочь Старателя!» или ещё какой-нибудь провокационной чушью.       Жалобно затрещала ткань форменной куртки, когда Урарака с силой оттянула ворот. Нет, так от жара не спастись — его сейчас ничто не способно устранить, хотя ванна со льдом кажется неплохим выходом. А от глупых нервных мыслей избавиться можно… Если это не горячечный бред. Нет, нельзя думать о плохом! Тот же Бакуго смог удержать себя в руках, да так, словно вообще ничего не происходит! Чем она хуже?       Вот он, Кацуки, совсем рядом. Осталось несколько жалких метров до того, как они ступят на поле боя. Даже можно рассмотреть его лицо, на котором, как всегда, красуется наглое превосходство и отсутствие малейшей задумчивости. Не удивительно. Он-то уж точно ни в чём не сомневается. Но тогда… Нет! Нельзя забивать голову всякой дуростью, особенно сейчас!       Очако постаралась улыбнуться беснующимся трибунам, выискивая взглядом зелёную макушку Мидории. Он наверняка сейчас пытается хоть как-то подбодрить, даже если на самом деле очень переживает или вовсе не верит в её победу. Странно. Добродушный и наивный Изуку умеет притворяться, пусть и не слишком хорошо. В отличии от того же Бакуго. Ведь Бакуго Кацуки не из тех, кто скрывает эмоции. Чёрт!       Урарака поджала губы, пытаясь справиться со своим недовольством. Ладно, пусть! Если эта мысль вертится и мешает, то нужно с ней разобраться, пока не настанет время вступить в бой. А ведь до этого считанные секунды… Итак. Неужели Бакуго действительно настолько плевать? Неужели он смог преодолеть или научиться игнорировать этот внутренний пожар? Конечно, он ощущается совсем не так, как скачок температуры при болезни, но жить с ним, мягко говоря, трудно. А может, он не замечает? Нет, глупости. Куда вероятней, что Очако попала в уникальную тысячную процента тех, кто не является истинным для своей пары.       На глазах выступили слёзы — то ли от жара, то ли от подступившей горечи. Урарака снова потянула многострадальный воротник и, собравшись, расправила плечи, на мгновение зажмурившись.       Нет уж. Если Кацуки не обращает внимания, то и она не станет.       Попытка навести порядок в голове не дарила желанного облегчения — только ещё больше разозлила, в том числе и заставив мысленно обругать саму себя. Разве настоящий герой распускет сопли перед лицом врага? А сейчас Бакуго именно враг, не противник. Живая преграда на пути к детской мечте, переросшей в цель всей жизни.       Всё равно, что Урарака столько лет мечтала о встрече, представляя всё в тысячах версий и каждый раз не сдерживая счастливой улыбки. Всё равно, что читала сотни книг про то, как энергия причуды выбирает родственную, начиная посылать сигнал своему владельцу. Всё равно, что хихикала над историями о внезапных совпадениях несовместимых по логике причуд — пары попадались такие, что совместная жизнь напоминала битву факелами на пороховой бочке. Всё равно, что чуть не расплакалась от волнения, впервые почувствовав, как загорелся где-то внутри вестник-огонёк.       В её жизни есть кое-что гораздо важнее родственной души. «Я стану героем и непременно заработаю кучу денег, и тогда у моих родителей будет жизнь, которой они заслуживают!» — сказала она Ииде и Мидории, и сейчас не собиралась отступать от своих слов, в которых была так искренна. Она будет лучшим героем, чтобы мама и папа гордились, чтобы получили свой заслуженный отдых и достойную награду. Урарака пойдёт на что угодно, что будет в её силах: пройдёт босиком по огню, вытерпит любую боль, будет сражаться со своей родственной душой — лишь бы выплатить свой долг перед родителями, что своими ласковыми руками вылепили её такой, какая она есть сейчас, не взирая на невзгоды и трудности.       И пусть Бакуго Кацуки будет и дальше почти полным олицетворением её наивной школьной мечты. Пусть блещет уверенностью в своих силах, пусть самодовольно кривит губы в усмешке, пусть показательно игнорирует связь. Это лишь подстегнёт её в желании повозить его наглой рожей по арене на глазах у тысячи зрителей, камер и репортёров. О, да. Кто бы что ни говорил, но иногда ненависть — лучший мотиватор. Даже для героя.

***

      Бакуго шагнул в сторону, уходя от атаки и демонстрируя всем своим видом, что его ничуть не волнует происходящее; тайно же он пристально следил за переменой эмоций на чужом лице, но так и не смог заметить желанного отчаяния или осознания проигрыша. Карие глаза Урараки всё так же горели твёрдой решимостью, движения остались сильными и быстрыми. Только губы, сжатые в тонкую полоску, побелели, выделяясь среди пылающего румянца, выдавая напряжение и сосредоточенность.       Новый бросок, попытка дотянуться хотя бы кончиками пальцев — почти, но нет. Урарака напоролась на взрыв, попавший по ногам и раздробивший очередной кусок арены. Фигуру Очако скрыла волна грязно-жёлтой пыли, заставив задержать дыхание: конечно, за десяток минут ничего плохого от вдыхания каменной пыли не случится, но лучше перестраховаться.       Сам Бакуго как можно быстрее выбежал из поднявшегося облака, отслеживая чужие шаги по мелькающей тени: солнце било в спину Урараке. Он был уверен в своей победе, но даже последний идиот не стал бы оставаться в шаге от противника, которому только прикосновение и нужно.       Пыль осела, накрыв тонким слоем костюм и голые плечи Урараки, которые уже блестели от пота, прячась под грязными разводами. Разодранная куртка комком ярких тряпок валялась позади, напоминая об одной из бесчисленных попыток атаковать. Очако не двигалась — замерла, опустив голову. Что-то орал с трибун комментатор, кажется, началась перепалка с кем-то из зрителей.       Бакуго воспользовался передышкой, утирая лоб и недовольно кривясь: если шум толпы он мог воспринимать фоновым гомоном, то резкие голоса переговаривающихся отвлекали и злили. Да ещё и жарко… Невыносимо жарко, и не только палящее солнце да напряжённый — себе можно не врать — бой вносят лепту: пламя поднимается откуда-то изнутри…       Кацуки мотнул головой. Он понимал, всё прекрасно понимал, но не мог позволить себе осознать. Просто не хотел — частично опасаясь последствий, частично не считая нужным. Его настораживали (о слове «пугали» в своём отношении Бакуго не мог думать физически) потенциальные обязанности, переживания и ожидания, которые придётся увязывать со всем ворохом уже существующих эмоций и мыслей. Негласный договор с самим собой позволял не затрагивать эту тему. В конце концов, зачем забивать себе голову всякими глупостями?       Бакуго рассеянно пробежался взглядом по истерзанной взрывами арене, позволив себе отвлечься от застывшей Урараки, и насторожился. Что-то было не так. Но что? Чёрт, почему именно она! Из-за этой дурацкой связи голова отказывается работать, как следует.       — Кацуки!       Собственное имя показалось чужим в её устах. Он рефлекторно встретил взгляд Урараки — почти беспомощный, полный волнения, но что-то в сознании заставляло его нервничать. Это наверняка попытка отвлечь, лучше бы не обращать внимания… Нужно следить за руками, на которых краснеют от постоянного использования причуды подушечки, чем-то напоминающие кошачьи. Сама Урарака похожа на домашнюю кошку: на первый взгляд мягкая, с добрым взглядом, всем своим видом говорящая о спокойствии. Но Бакуго уже успел понять, что, как и любая кошка, если она всерьёз захочет навредить — мало не покажется. Придётся отринуть первое впечатление, заглянуть глубже и увидеть умение бороться до последнего, выжимать из себя все силы и идти до конца уверенным, даже если на финише придётся упасть, не чувствуя собственного тела.       — Почему… Скажи мне! Почему ты притворяешься? — фонтан ярчайших эмоций привлекал внимание, бил не хуже причуды, принуждал ответить, ощущаясь раскалённой иглой в сердце. Так почти и не заметишь, как медленно и осторожно соприкасаются подрагивающие от волнения пальцы…       — Заткнись!       Ярость вспыхнула проснувшимся вулканом, мигом затмив всё остальное, разорвав в клочки проснувшееся уважение — для него просто не осталось места. Выданный на одном чистом гневе взрыв должен был смести лёгкое тельце девчонки с арены, отшвырнуть тряпичной куклой, но его пришлось направить к небу. За мгновение до того, как Урарака сложила ладони, Бакуго вовремя осознал тревожащую неправильность: на пошедшей рытвинами и трещинами арене плясали изломанные, неуместные тени, чужие при безоблачном небе.       Чтобы избежать ловушки — под дружный рёв толпы и раздражающие щелчки фотоаппаратов — пришлось приложить немало сил. Бакуго злым, хлёстким жестом стряхнул с лица осевшую пыль: это было умно и почти опасно, вот только Урарака слишком разозлила его, чтобы он мог полностью оценить замысел. «Хватит уже играться, пора заканчивать», — мелькнула мысль, но чем больше Бакуго приходил в себя, тем сильнее становилось желание подождать следующего хода. Всё же интересно, что она выкинет? Будет забавно, если снова умудрится удивить…       Что же, она смогла.       Бакуго был почти ошеломлён. Настроенный на серьёзную битву, пылающий предвкушением, он увидел, как достойный — это можно признать — противник падает на колени, еле удерживаясь от того, чтобы полностью распластаться на арене. Снова людские крики, но это не важно: Бакуго их почти и не слышит, с неприятным для себя жадным вниманием ловя чужие слова. Она говорит с трудом, еле шевеля губами, а голос уже не столь звонок, в нём нет прежней энергии и задора, лишь дрожь и что-то непонятное, нарастающее с каждым словом.       — Тебе придётся признать… хочешь ты или нет. Ты — моя родственная душа. Не корчись, будто увидел таракана! Это так, но… знаешь…       Урарака сломлено упала на колени, упёрлась ладонями в покрытую каменной крошкой арену, опустила голову, позволив грязным волосам скрыть лицо. Её тон опустился до судорожного шёпота. С болезненным интересом Бакуго подошёл ближе, ожидая увидеть, как разбиваются о землю слёзы доведённой до отчаяния девчонки. Их разделял только шаг: готового принять победу Бакуго и подавленную тяжестью проигрыша Урараку. Кажется, что-то кричали, надрываясь, одноклассники, умудряясь заглушать вопли белобрысого на комментаторской трибуне, топали ногами зрители, внося свой вклад в общую невыносимую какофонию. Но Бакуго всё равно услышал её — эту фразу, что предназначалась не ему и даже не самой Урараке. Фразу, что была простой констатацией факта, отвлекающей внимание.       — Это не заставит меня проиграть!       Она напала резко, не вставая на ноги — отчаянно, из последних сил рванулась вперёд, потратив последние силы и сумев опередить контратаку. Вцепилась мёртвой хваткой в форменную куртку, повисла, прочертив коленями по земле, когда Бакуго попытался избежать столкновения резким шагом в сторону. Вот он наконец-то смог выпустить на волю силу взрыва, но…       — Твою мать!       Это лишь швырнуло его ещё выше, ближе к небу, заставив крутанутся в полёте.       Урарака с облегчением поднялась на дрожащие, саднящие колени, задрав голову. Что-то кричали зрители, вопил Мик, всё щёлкали и щёлкали фотоаппараты, а она с необъяснимым удовольствием и огорчением наблюдала уменьшающуюся фигуру Бакуго, растворяющуюся среди бело-синего небесного полотна. Кажется, что-то стекало по щекам — то ли пот, то ли слёзы. Тело отчаянно ныло, заставляя с ужасом представлять следующий бой и дальнейшие муки.       — Урарака, не могли бы вы опустить его на землю? — проговорил кто-то за спиной официально-вежливым тоном.       — Не могла бы, — с искренним наслаждением проговорила Очако, не сдержав кровожадной улыбки. — Знаете ли, у меня не осталось на это сил.       После прикосновения связь, дающая силы и одновременно ужасно изматывающая, наконец-то избавила от невыносимого жара, оставив лишь непривычное спокойствие. Удовлетворение? Или просто затишье после бури, когда тело настолько разбито, что сил на чувства не остаётся.       Бакуго ухватили за ногу гибкие ветви, притягивая к земле. Камуи? Наверное, он.       Урараку тронули за плечо, тихо попросив освободить арену для починки. С трудом поднявшись по лестнице, она на миг задержалась в одном из тёмных закоулков, переводя дыхание. О да, это была потрясающая, фееричная победа…       Победа над самой собой.