Хель

Яростный и отчаянный вой Гарма разносится по Хельхейму. Хель невольно вздрагивает, поражаясь тому, что ещё способна на, казалось бы, давно забытую человеческую реакцию, и застывает на месте, напряженно прислушиваясь. Губы её начинают дрожать так, будто она вот-вот расплачется, но вместо этого искажаются в лёгкой, почти незаметной глазу ухмылке. В особо тяжёлые, беспросветные дни Хель мечтала об этом вое, он, неслышимый для других, преследовал её по пятам, заставлял мускулы напрягаться, а рассудок - продолжать функционировать в прежнем режиме. Звук для кого-то жуткий, но для таких, как она - предвещающий освобождение и новое начало. Ей сложно удержаться от того, чтобы самой не завыть в унисон. Хель кажется, что она слышит клацанье волчьих зубов, звон разлетающихся на куски цепей, шипение, топот копыт. День, к которому Боги готовились много веков, но говорить о нём никогда не хотели, боялись сглазить, навести беду раньше, чем стоит. Она повидала многих из них: некоторые проезжали мимо бледными тенями и лёгким дуновением ветра, оказавшись на краю бесчестной, неправильной смерти, а некоторым приходилось остаться здесь навсегда и разделить с нею хлеб. С ней, с ненавистной, уродливой, той, что всегда боялись. Смерть равняла их счеты: кожа мертвецов чернела и гнила, становясь схожей с половиной тела Хель, плоть превращалась сначала в мешок с воняющим мясом, а затем отпадала, оставляя лишь скелет, и им приходилось учиться любить её холодные объятия. Мёртвые всегда ценили Хель куда больше живых, которым она с детства внушала страх и отвращение. "Рагнарёк грядёт", - беззвучно произносит Хель. - "Вставайте, братья и сёстры, настало время финальной битвы", - и шёпот разносится по чертогам Хельхейма, гремит, зовёт, также, как только что отчаянно звал вой её брата. Мертвецам уже всё равно, что с ними станет на поле брани, они следуют за госпожой и сами не ведают, почему. То ли потому, что Хель стала им ближе, чем все живые и дышащие, то ли слепо подчиняясь тому, что было предрешено задолго до них. Они - её армия, они - гибель Богов, и экипаж её корабля, на постройку которого ушли тысячи их же ногтей. Хель не хочет думать о том, что произойдет потом и какой будет её собственная смерть. Встретит она её с мужеством или в слезах позора и страха, станет она карой или долгожданным освобождением - всё это она гонит, как назойливых мух, всю жизнь обвевавших живое-не-живое тело, как крошечные стервятники, питающиеся гнилью. Сегодня она выполнит то, что было предначертано и не будет играть с судьбой. Встанет во главе войска - плечом к плечу с отцом, лица которого уже почти не помнит - и поведёт его к вражьим берегам, вдыхая, словно аромат цветов, запах крови, страха и смерти. Один совершил ошибку, доверив ей миллионы потерянных душ, и платить за неё придётся жестоко. Хель покидает своё царство, гордо расправив плечи, и верные подданные, скрипя костями и выкрикивая придуманные веками ранее лозунги, следуют за ней. Обрывки почти истлевшего платья цвета пепла развеваются за её спиной, напоминая крылья. Тот, что её породил, уже ждёт. С окровавленными от вековых оков кистями рук и сединой в огненных волосах - Идунн не была частой гостью в его заточении, а верных друзей, что принесли бы молодильные яблоки, не нашлось. Смеётся покрытыми шрамами губами и зовёт. Постаревший и измученный, он совсем не похож на того Локи, что Хель когда-то знала и любила, но она всё равно узнаёт его. Стёрлась внешняя оболочка, но безумный огонь в его груди не может потушить самое строгое наказание. Она идёт навстречу: уверенно, без капли сомнения, или не выдавая беспокойство ни словом, ни жестом. Хель смотрит так, что по неволе покрываешься гусиной кожей. И никто не даст ответа, что хуже: глаз мертвенный, невидящий, или изумдрудный, горящий нездоровым весельем. Такой не скроешь: он - как метка, предупреждение об опасности. Не простой человек и даже не тривиальный уродец, а чудовище. Дочь предателя, безумца и извращенца. Та, с кем не хотелось бы столкнуться, когда придёт Рагнарёк. А Рагнарёк, как и было предсказано, приходит. И она в первых рядах.