Прости меня, Нарния...

Лондон бодрствовал. На каждой улочке большого города найдется что-либо, что заставит окружающих проявить интерес к жизни. Пока это что-то существует, в Лондоне есть жизнь. Пока она есть – тут люди. Пока тут люди – Лондон живет. Это можно назвать круговоротом, но лучше не называть никак. Потому что это является враньем. Ни один житель Лондона совершенно не думает о том, что вокруг умирают люди. И ни один – о том, что в Лондоне есть гиблые места. Места, где собраны все эмоции: страх, печаль, отчаяние, жалость, облегчение; от такого обилия чувств самому хочется удавиться. Особенно, если ты знаешь, что тебе есть к кому идти туда, на кладбище. А для меня теперь жизнь стала кладбищем. Я умерла тогда, в 1949 году, вследствие катастрофы на железной дороге, не физически, но морально. Морально я прикована к могилам. Душа моя мертва, как и все родные мне люди. Именно это чувство и заставляет меня приходить каждый день на кладбище, как по графику. Рано утром вставать и возвращаться домой поздно вечером. Но наследованный мной особняк я не могу считать домом… Мама в детстве говорила мне, что дом – это место, где ты ощущаешь себя своей, где тебя ждут. Дом был там, где я могла лечь спать и перед сном попросить Люси разбудить меня завтра; там, где гостили Юстес Вред и Джил Поул; там, где Питер и Эдмунд заводили свою игру в Нарнию. Как же часто они вспоминали эту волшебную страну!.. И чем помогла им Нарния? Чем им помог Аслан? Тут в Лондоне, они все ринулись на помощь несуществующей стране и умерли. Все до единого. И как мне жаль, что я тогда не умерла вместе с ними… Семь могил, а ведь должно быть восемь… Мертвы: мама, папа, Пит, Эд, Лу, даже кузен Юстес и его подружка Джил пострадали! И не осталось даже профессора Керка с тетей Полли. В одну минуту я лишилась всего. В одну минуту они потеряли жизнь. Но кто виноват в том, что поезд разбился? Не знаю, только точно не я. И за одну минуту все умерли. Все. А я не поехала тогда, вот и осталась жива. Жива, потому что не верю в Нарнию. Да что я вообще говорю? Верю. И не забыла того ощущения горящей от битв крови, не забыла мудрость королевы Сьюзен, не забыла я и нарнийский воздух. Лишь одного я не помню – лицо Аслана. Не повернется язык назвать это мордой. Я всегда боялась его, потому что, казалось, он знает обо мне все. И он знал, что мне только два раза дано побывать в Нарнии. Сказал, как отрезал, заставив меня пребывать в отчаянии первые месяцы в Лондоне. Но я свыклась с той мыслью. Честно. И я поняла, что тут не имею такого социального положения, как в Нарнии. Меня никто не короновал, я не могла править, пусть вышло бы у меня это куда лучше. Я просто была. Никем. Никому не нужной. А я хотела быть счастливой, но знала, что для меня счастье – Нарния. Поэтому я попыталась воссоздать хоть какое-то ощущение счастья. Я хотела быть любимой. И тогда я стала следить за своей внешностью, за модой, чтобы понравится хоть одному парню. Чтобы стать для кого-то единственной. Но не получалось, потому что я сама вошла в моду. Да, это стало модным, встречаться со Сьюзен Певенси, я ведь совсем не дурнушка. И тогда не была, и сейчас не такая, только вот теперь нет смысла во всем этом. Во всем нет смысла, если я выхожу только на кладбище… Помнится, за мою красоту Питер назвал меня легкодоступной. Я тогда была оскорблена, как и сейчас, только теперь это значения не имеет. Но, сказать по-честному, и раньше не имело: меня абсолютно не волновало его мнение. Я продолжала ходить на свидания, и это доставляло мне неописуемое удовольствие, в то время как у остальных моих братьев и сестры завтрак начинался с разговоров о Нарнии. А я так пыталась ее забыть! И мне было не понятно, зачем и Пит, и Эд, и Лу вспоминают ее, если больше никогда не вернутся. Я пыталась объяснить им, что пора привыкнуть жить повседневной жизнью, а не сражениями, но они не слушали. А я слушала себя еще больше. Чтобы вовсе забыть горечь осознания естественности, я сама себе поверила и сказала, что Нарния – не более чем игра, но до конца убедить себя в этом не получалось. Аслан являлся мне во сне много раз. Он говорил, что главное – верить, а я только плакала и отвечала, что мне будет сложно жить здесь, осознавая, что в Нарнию я не вернусь. «Тот, кто не смог перебороть сложности, не может считаться королем или королевой Нарнии», - говорил мне Аслан. Взгляд его при этом был такой укоризненный. Только это я и помню. Но если бы я вспомнила лицо! Я часто брала в руки карандаш и пыталась изобразить Аслана. У меня получались только глупые звери, я рвала тонны бумаги, потому что львы, изображенные на ней, были не говорящие. А после я вовсе перестала рисовать, потому что мне не хотелось рисовать ничего, кроме Льва. Но Люси часто писала его портреты. Как-то раз, за завтраком она показала одну из своих картин. Эд и Питер были в восторге, а я увидела прототипа тех львов, что когда-то пыталась нарисовать. «Такой же глупый и немой, как у…», - тогда я чуть было не проболталась, что рисовала Аслана. Но я не продолжила, потому что меня прервал Питер. Он кулаком ударил по столу и заявил, что я не друг им и Нарнии, что я не достойна называться Сьюзен Великодушной. Но никто меня так и не называл, поэтому я просто молча и гордо удалилась из-за стола. И с того момента они будто бы стали избегать меня. Питер не скрывал своей злости, говорил, что я – его позор. Эд переносил меня, как и Люси. Они никогда больше не говорили при мне о Нарнии. И часто смотрели на меня взглядом, полным сочувствия, жалости. Мне очень хотелось ударить за такой взгляд. Как-то Эдмунд назвал меня бедняжкой из-за того, что я «не помню» Нарнию. Он удостоился пощечины, а я лишилась и общения с ним. Так отреклись от меня братья и сестра, только потому, что я хотела забыть о настоящем счастье, чтобы не быть недовольной иллюзорным Лондонским. Я часто ходила с кислой миной на лице тогда, но ухажеры и подруги не позволили мне забыть о том, что такое веселье. Я не могу их винить, но сейчас мне кажется, что в тот момент я была готова извиниться и вспомнить о Нарнии. Принять ее снова. Но этого не произошло. Поэтому я совершенно не удивилась, что родственники не взяли меня с собой к профессору Керку. Не удивилась я и тому, что никто не оповестил меня о поездке в город за этими глупыми кольцами. И узнала я о них только после катастрофы, из дневника Лу. Да, я нашла красный ежедневник сестренки. Это было через день после того, как меня оповестили о смерти всех, и я опознала трупы. Только после прочтения я поняла, какая Люси была наивная, но какая сильная и мудрая. Она так же много писала о Нарнии, как и говорила. И об Эде писала, о Питере, даже обо мне. Ведь она тоже считала меня бедной. «Сью такая хорошая, жаль, что она несчастна. По ее глазам видно, как она страдает. И всю свою боль она скрывает за слоем макияжа», - так писала про меня Лу. А я снова плакала, потому что не могла сдержать слезы. Тогда я задалась вопросом: а была ли Люси счастлива в Лондоне, был ли Эд, Питер, Юстэс – мы все были в Нарнии, но сдалась и захотела забыть об этом только я. Да, я была такой слабой, и вот отчего горько мне было все эти годы. И после осознания этого хотелось крушить, ломать, рушить все вдребезги, но я не посмела это сделать в комнате сестры. И вовсе в нашем доме не посмела. Мне приходило множество писем с соболезнованиями, я отыгрывалась на них – смотрела на отправителя и, если он был не важен, сжигала не читая. Так я могла хоть как-то выплеснуть свою злость. Злость на себя. Я смотрела на горящую бумагу и воспоминала, как в Нарнии жгли костры. Как языки пламени танцевали свой танец, и как было это прекрасно… Тогда я поняла, что все время была глупа. Все-все. Вместо того, чтобы предаваться настоящему счастью, я пыталась от него скрыться, в то время как Люси, Эдмунд и Питер ощущали Нарнийскую поддержку. Их по жизни провожал Аслан… Аслан, ты ведь всегда любил меня меньше всех. Я видела тебя меньше всех, а показывался ты, в основном, Люси. Ей же ты позволил трижды быть в Нарнии… Как и Эдмунду. Ему ты страшное предательство простил, а мне не смог и желание. Питера ты сделал королем, Верховным, пусть он ничего особого не сделал – он просто родился старшим. Да, Аслан, ты и его, по сути, тоже обделял вниманием, но я и вовсе не получила место под солнцем. Или не так, правильнее сказать, я получила его для галочки, мол, вторая дочь Евы на тронном месте. Я правила свободными нарнийцами, но мое слово было третьим. Питер меня не слушал, не услышал и ты. Может, оттого, что ты мной не сильно дорожил, я попыталась забыть абсолютное счастье, потому что даже в Нарнии не была счастлива? Я не знаю. А ты, Аслан, знаешь? Только теперь я и вовсе несчастна. В минуту я стала одинокой сиротой, к тому же образумившейся. И теперь мне остается только сидеть спиной к чьей-то могиле и плакать о том, что я не вспомнила о Нарнии раньше. Я бы могла так же ехать на поезде и умереть со всеми. Я уверена, что, как и при жизни, они счастливы. «Кто был хоть один день королем или королевой Нарнии, навсегда останется здесь королевой или королем», - так сказал Сам Аслан, создатель вселенной, Нарнии и Покоя. И если Великий Лев изрек эти слова, то я верю в то, что Люси, Эдмунд, Питер, Джил, Юстэс – снова в Нарнии. Но я ведь тоже была когда-то королевой… Так почему? Аслан, как мог ты такое допустить? Как мог оставить меня совсем-совсем одну? Я думала, что ты будешь всегда дарить надежду, но единственные подарки мне – это были лук да рог. Нарнийцы, королева в беде, дайте же мне хоть раз протрубить. Хотя бы один, пожалуйста. Помогите мне, короли и королевы Нарнии, братья мои, сестра, кузен, Джил, профессор Дигори, тетя Полли, мама, папа, Аслан… кто-нибудь, только не оставляйте меня одну… Потому что я верю, помню Нарнию! Я не хочу быть одна! Не хочу больше плакать на могилах близких! Я больше не слепа, правда… Прости меня, Аслан… Прости меня, Нарния!