Осколки прошлого

      Хэнк шагал по тропинке, ведущей к выходу из кладбища. С обеих сторон от него могилы и надгробия: новые и старые, ухоженные и брошенные. Каждый умирает по-разному, и каждому здесь находится место. Ничто в этом мире не вечно, рано или поздно всему придёт конец, и каждый найдёт место в тишине кладбища.       Сыпал снег. Прямо как и в тот день, три года назад. Андерсон искренне не понимал, почему среди всех этих могил, бесчисленного количества мертвецов, число которых пополняется каждую секунду, должна быть могила его сына. Он не должен находиться здесь, ведь он ещё ребёнок. Ботинки лейтенанта отсырели от снега, но ему было неважно. Когда всё успело пойти к чертям? Он прекрасно помнил тот день, как радостно смеялся его сын, как они жили своей тихой жизнью, но всё пошло наперекосяк!       Дойдя до машины, Хэнк закурил. Андроид, который и в этот раз следовал за своим напарником, стоял чуть позади. Сегодня он не доставал Хэнка вопросами или замечаниями, он просто молчал. Он чувствовал его скорбь? Кажется, программа снова дала сбой.       Хэнк на секунду взглянул на андроида, от чего-то ему показалось, что он видит грусть в его глазах. Глупость какая, это всего лишь пластиковый мудозвон. Снег повалил гуще, и вскоре на плечах обоих лежали маленькие белые сугробы, белое набилось в волосы и бороду, живописно цеплялось за ресницы.       — С того дня прошло ровно три года… — неожиданно заговорил Хэнк.        Не то чтобы он считал андроида хорошим собеседником в подобного рода разговорах, но, в противном случае, отчаяние и горечь потери могли задушить его. Хэнк чувствовал, как болезненно сжимается сердце с каждым словом, как чувство вины концентрируется вокруг, острыми когтями разрывает кожу и течёт по венам.       — … мы собирались отпраздновать день рождения Коула в мой выходной, он всегда мечтал побывать в парке аттракционов.

***

      Мальчишка шести лет радостно носится по дому, и у него есть повод. Какой ребёнок не любит отмечать свой день рождения? И пусть оно было две недели назад, это его не печалит. Коул часто проводит время в полицейском участке вместе с отцом. И в силу некоторых непредвиденных обстоятельств, свой шестой день рождения он праздновал именно там. Но для него тот день стал особенным вдвойне. Получая подарок, Коул не понимал, почему довольно крупная коробка движется сама по себе и издаёт странные звуки. Каково было удивление мальчишки, когда там он обнаружил щенка сенбернара. Коул помнил негодование отца и жалобы на шерсть от в будущем огромного пса, но всё же лейтенант быстро сдался.       Вот и теперь, с любовью обнимая щенка, Коул подходит к отцу.       — Папа, а пускай Сумо поедет с нами! Мы все вместе будем кататься на аттракционах!       Хэнк усмехнулся. Он души не чает в своём сынишке. Ведь кроме него у него никого нет. На всём белом свете у Хэнка только его сын, и Андерсона такой расклад вполне устраивает.       — Где ты видел, чтобы щенки катались на аттракционах? Пусть лучше дома спит, только покормить его перед уходом не забудь.       Мальчишка хмурит бровки и надувает щёки, но соглашается. Папа всегда знает, как лучше.       Они едут в машине. Коул ёрзает на кресле, в предвкушении грядущего веселья. Он уже представлял, как зайдёт в парк и первым делом побежит к ларьку с карамельными яблоками. Коул пробовал их лишь однажды, но ему так полюбился этот вкус, что он хотел попробовать карамельное яблоко снова.       Порой Коул смотрел в окно. Мимо них то и дело «пролетали» лихачи, каждого из которых Хэнк провожал не хорошим словом. С утра было довольно морозно и дороги покрылись льдом.       — Папа, а мы скоро приедем? — поинтересовался мальчишка, потянувшись вперёд, чтобы увидеть лицо отца, сидящего впереди, на водительском месте.       — Подожди сынок, минут пятнадцать, и мы на месте.       Коул расплылся в радостной улыбке, что было видно дырку от выпавшего молочного зуба.       Мальчишка снова устремил взгляд в окно. По встречной полосе ехала огромная груженая фура. Коул вытаращил глаза и с интересом наблюдал за движением огромной машины.       — Папа, смотри! Я тоже хочу на такой покататься! — мальчишка залился смехом, указывая пальцем на машину. Хэнк повернул голову, чтобы увидеть то, о чём говорил сын.       В следующую секунду фура резко повернула на встречную полосу. Всё движение заняло лишь несколько секунд, но перед глазами Хэнка пронеслась вся жизнь. Картинки были серыми, только те, где он был с сыном, оказались цветными. Словно сознание отделяло радостные воспоминания от грустных и рутинных. Хэнк не успел толком ничего понять, не успел затормозить.       Лишь удар. Темнота плотно укутывала в чёрный саван, не давая ничего увидеть. Такое странное чувство, от чего-то до боли напоминающее смерть.       Хэнк пришёл в себя не сразу. Может, он бы не смог очнуться от этого сна, если бы тихий голосок не твердил: «Папочка», и не просил проснуться. Андерсон с трудом сел в кресле. Голова словно раскалывалась на части, зрение не фокусировалось, звуки доносились будто из-за прочной стены. Когда зрение восстановилось, первым, что он увидел, оказалось лопнувшая подушка безопасности и смятый в хлам капот машины.       Машина «удачно» врезалась в колесо фуры. В противном случае им бы снесло головы. Движение было остановлено. Люди покидали свои машины и стекались к месту аварии. Прибыла бригада пожарных, сотрудники полиции и несколько карет «скорой» помощи.       — Коул! — хриплым голосом выдавил Хэнк и с трудом повернулся, чтобы увидеть сына.       К счастью, он был жив, и даже в сознании. Мальчик сидел, прижавшись к спинке кресла. На шее широкий красный след от лопнувшего ремня безопасности. Из носа течёт струйка крови, а глаза будто остекленели и смотрят в пустоту. Хэнк был уверен, взгляд сына направлен на него, но Коул смотрел сквозь отца, куда-то далеко, туда, куда никто кроме него посмотреть не сможет. Мальчик тяжёло дышит, словно у него одышка, на нём нет куртки, и Хэнк отчётливо видит, как левая половина грудной клетки фактически не вздымается при дыхании.       — Коул! Сынок! — хрипит Хэнк и тянется к сыну.       В глазах мальчика загорелся огонёк и он улыбнулся, увидев отца.       — Папо… чка, ты… цел, — с трудом просипел мальчишка и содрогнулся в приступе кашля.       Хэнк сразу понял, что его сын серьёзно ранен. Тело ребёнка содрогалась в приступах неконтролируемого болезненного и мучительного кашля, с примесью крови.       Дальнейшие события для Хэнка были как в тумане. Их пересадили в карету «скорой» помощи и доставили в ближайшую больницу. Там он отказался от госпитализации, ему нужно было знать, что с его сыном. Только это было важно, и ничего более. Для Хэнка не найти лучше лекарства, чем слова о том, что его сын в порядке.       Андерсон сидел в процедурном кабинете, вокруг него суетились врачи и медсёстры. Опасных повреждений выявлено не было, так же как и переломов. Многочисленные ушибы, также как ссадины, синяки и порезы не были особо серьёзными. Возможно лёгкое сотрясение. Рану на голове лейтенанта обработали и перевязали, когда он услышал разговор в коридоре:       — Слышал о поступивших с аварии?       — Вся больница на ушах стоит, ещё спрашиваешь.       — Ребёнку срочно нужна операция. На рентгене выявили разрыв левого лёгкого, очень близко у корня. При ударе у мальчика сломалось несколько рёбер и один из осколков проткнул лёгкое. Состояние ухудшается.       — Так где же пропал этот чёртов Джонсон?!       Слова жгучей болью резанули по сердцу. Хэнк вскочил с места и выбежал в коридор. Двое тут же прекратили разговор.       — Не волнуйтесь, сэр. С вашим сыном всё будет в порядке! Доктор Джонсон один из прекраснейших хирургов Детройта! — медсестра поспешила успокоить сходящего с ума от волнения отца.       Через какое-то время выяснилось, что тот самый «прекраснейший» хирург валяется в ординаторской, перед этим приняв дозу красного льда.       Хэнка переполняла ярость, он прямо сейчас был готов застрелить этого человека из табельного оружия, плевав на последствия. Ему уже на всё плевать.       — Отпусти, — рыкнул Хэнк, на схватившего его за руку медбрата. В нем ворочалось и ревело нечто, не хватало еще начать бросаться на людей с кулаками.        Операцию поручили проводить новой модели андроида. На счёту машины было десять успешных операции, из десяти прошедших, но все они проводились под тщательным контролем человека. Сейчас такой возможности не было. Важна каждая минута, другого варианта нет.       Хэнк сидит у двери операционной, опустив голову и сложив ладони вместе, словно для молитвы. Мимо ходят пациенты и врачи, каждый о чём-то говорит, но Хэнк их не слышит. Будто бы он сейчас не здесь, а рядом с сыном. Чувство вины захлёстывает всё сильнее. Если бы он успел затормозить, его сынишка был бы в порядке. Если бы он повёз Коула в парк в его день рождения, забив на проклятую работу, его мальчик был бы цел и невредим. Это полностью его вина.       Тут в груди что-то ёкнуло и оборвалось. Хэнк подскочил с места и бросился к двери операционной, но он не мог ничего увидеть. Сердце выбивало бешеный такт, что отдавало в ушах. Появилось чувство, что в сердце возникла дыра, просто, из неоткуда. Было очень больно на душе, что слёзы наворачивались на глаза. Но Андерсон не должен поддаваться чувствам, он обязан держаться, ради своего сынишки. Он прямо сейчас готов закричать, проклиная себя тысячью самых мерзких слов.       Когда лейтенанту сообщили, что операция прошла неудачно и его сын погиб, Хэнк, не помня себя от отчаяния и горя, пошёл домой. Ему даже не позволили увидеть бездыханное тело сына. Не позволили попрощаться с ним. Хэнк не желал видеть людей, особенно в белых халатах. Они стали вызывать такое отвращение, что блевать хотелось. Придя на ватных ногах домой, он даже не смог пить, упал на ковёр у дивана и отключился, когда маленький комочек тёплого меха привалился рядом.       Всю ночь лейтенанта мучили кошмары и жутко невыносимая боль, распространяющаяся по всему телу. Он снова и снова видел момент столкновения и остекленевшие от страха глаза сына. Это был сон. Отвратительный и болезненный. Но проснуться не получалось.       На утро ничего не изменилось. Пустота, разъедающая изнутри, стала проявляться ещё сильнее. Стены собственного дома, где ещё вчера радостно бегал Коул, казались клеткой.       Хэнк включил телевизор и запустил пылесос, малютка тут же пополз по полу, недовольно фыркая на попадающиеся на пути детские игрушки. Эти звуки создавали хоть какую-то иллюзию жизни.       Хэнк вымыл посуду и насыпал Сумо полную миску корма. Разогрел и съел заказанную ещё вчера пиццу. Принял ванну, лежал в воде так долго, что она остыла. Выбрался и, замерзая в одном полотенце, долго смотрел на себя в запотевшем зеркале. Стикеры с героями комиксов, которые с радостью клеил на стекло Коул, облетали от влажности, ложились в раковину цветными лепестками. Хэнк стер со стекла испарину, изучил свое лицо. За ночь он будто постарел на несколько лет. Пропал живой огонёк в глазах. Они стали пустыми, бездонными. Кожа была бледна.       В гостиной хрипло сопел Сумо, провалившись в сон, и время от времени подергивал задними лапками. Гнался за кем-то во сне. Милое зрелище. Коул был бы в восторге.       Каждый шаг в этом доме, каждый проклятый сантиметр этого дома пропитан воспоминаниями о счастливых деньках. Но в одну секунду всему пришёл конец.       Хэнк разобрал на кухонном столе свой револьвер, долго чистил и смазывал детали, протер все тряпкой и собрал на место. Загнал пять пуль в барабан, прокрутил его несколько раз и со щелчком закрыл. Может, нужно оставить этой жизни шанс? Взвел курок и приставил к виску. Взгляд шарил по кухне, ища, за что зацепиться в последний раз. Глубокий вздох Палец до упора надавливает на курок       Но судьба очень часто немилостива к нам, верно?       Хэнк отшвырнул револьвер, и тот скользнул со стола, тяжело ударился о пол.       Хэнк Андерсон плакал, сидя за столом в собственной кухне.

***

      Лейтенант затушил сигарету и отбросил окурок прочь. Он успел изрядно замёрзнуть. Снова окинув взором андроида, он убедился, что эмоции в тех глазах были неподдельные. На душе даже немного полегчало.       — Спасибо, Коннор, — с лёгкой улыбкой на губах проговорил Хэнк и сел в машину.       Андроид стоял ещё некоторое время. Программа знала, что это благодарность за то, что он выслушал Хэнка. Но было что-то ещё. Что-то, что выходило за рамки программы. Какое-то необъяснимое чувство. Но ведь Коннор не может чувствовать. Так почему механическое сердце сжималось каждый раз, когда Хэнк Андерсон с горечью говорил о своём погибшем сыне?