Часть 1
7 сентября 2017 г. в 20:56
1
Громкие радостные возгласы, музыка, пение были слышны за мили от рыбацкой деревеньки. В этот сияющий солнечный день у ее жителей был повод веселиться — справляли свадьбу. Сколоченные из дуба столы ломились от яств — семья невесты постаралась на славу, да и соседи не остались в стороне: каждый, следуя традиции, принес лучшее из погребов. Свежий хлеб, моченые фрукты, соленые грибы, мясо и, конечно, рыба с икрой — хватало всего. Древесные ветви, конскую сбрую и каждое крыльцо украшали яркие ленты. Ярче всего был украшен помост, возведенный напротив дома старосты. Селяне столпились у дома невесты. Другая традиция обязывала жениха отбить молодую у ее родни. Родственники плотным строем окружили крыльцо, пряча девушку за своими спинами и не позволяя даже рассмотреть ее. А посмотреть было на что. Юная, как заря, с чистым, словно утренняя роса, взглядом и пшеничного цвета косой, невеста напоминала сказочную фею. Отец ею гордился и любил вспоминать, как из далекого города приезжал известный на весь мир художник писать с дочери лесную королевну. Многослойный белоснежный наряд, затейливо вышитый багряной нитью, подчеркивал красоту и юность невесты. Жених изловчился, уворачиваясь от цепких пальцев тетушек возлюбленной, и почти смог ухватить ее за руку. — Янира! — выкрикнул он. — Хватайся! Протянутая к нему белая ладошка была совсем близко, вот-вот они уже соприкоснулись бы пальцами, когда, словно из ниоткуда, перед женихом вырос широкоплечий старший брат девушки. Увернуться от этой скалы не удалось, и, обхваченный здоровыми ручищами кузнеца, парень оказался отправлен за живое кольцо из невестиной родни, чтобы оскалившись, тут же снова броситься вперед. Собственная родня жениха не должна была вмешиваться, но бывало и не раз, когда разгоряченные выпивкой люди бросались «стенкой на стенку». — Эту преграду тебе не одолеть, Веллек, — в усмешке подшучивая и макая в вино длинные усищи, наблюдал за всем староста. Между столов с визгами носились дети. Им больше всех было интересно увидеть, как жених невесту у родни отнимет. И, конечно, привлекали медовые сладости на столах. Свадьба гремела до позднего вечера, с застольем и танцами, и завершилась на помосте, с которого молодые супруги торжественно обещали друг другу и всем соседям быть честными и любящими, заботиться друг о друге и родном селе. — Я так люблю тебя, Веллек, — шептала ночью новоиспеченная супруга, прижимаясь к крепкому рыбацкому плечу. Люди уже разошлись по домам, на небе высыпали звезды, словно кто-то бисер по ковру разбросал. — Смотри! — взбудораженно воскликнула она, пальцем указывая на яркую вспышку, прочертившую темный небосклон. — Смотри, звезда падает! Загадаем желание?! Не видя лица своей молодой жены в темноте, парень стиснул в ладони ее пальцы, вдыхая запах волос. Они пахли прогретой солнцем весенней травой. — Конечно, — прошептал он, уткнувшись ей в макушку, зарываясь лицом в волосы, — загадаем…***
Лето близилось к концу, наступала пора штормов. Почти каждый день Веллек с рыбаками выходил в озеро. С каждым таким днем все неспокойнее становилось на сердце у Яниры. Гасли лучики света в ее глазах. А Веллек не понимал, удивлялся да шутил: — Да что с тобой? — спрашивал он утром, прижимая к себе. — Ты как больная сделалась! Посмотри на меня, что не так? Янира поднимала на него печальные глаза и тяжело вздыхала: — Неспокойно мне, Веллек. Ветра с каждым днем все сильнее дуют, шторма того и гляди придут. Боюсь я за тебя. Стихия — она стерва, человека не пожалеет, а я, как быть мне, если ты… Запнувшись, она потерла глаза. — Брось ты, — улыбался парень. Веселые глаза его словно вторили: «Все будет хорошо». — Лодка у меня хорошая, с отцом с малолетства рыбачил. Нрав озера хорошо знаю. До скольких лет дожил и не потонул, а? Аж женился на тебе. Он уходил, а Янира оставалась и не находила себе места. В ту ночь ветер еще сильнее задул, молотя в окна. В каморку на чердаке отчего дома Веллека, где жили супруги, пока свой дом не построят, долетало глухое бормотание волн. Янира не спала, рассматривая безмятежное во сне лицо мужа. Чем дольше смотрела, тем больнее делалось. — Люблю, — шептала она одними губами, — больше жизни люблю… Она повторяла это часто, почти каждую ночь, когда вот так же не спала и смотрела на него. В прошлый вечер, как он вернулся, и она на шею ему кинулась, он гладил ее и говорил: «Все у нас с тобой хорошо будет. Не страшен мне шторм. Помнишь, мы желание на звезду загадали?» Конечно, она помнила. «Мне сон дурной приснился», — в грудь ему тогда прошептала. - «Как будто ты — не ты вовсе, и я — не я, а между нами волны черные беснуются». Но для него это был только сон. На звезду она загадала — никогда его не отпускать. Никогда не разлучаться. И знала, что не отпустит, никому не отдаст, нет в мире той, что заберет у нее его сердце. Но лукавая стихия вставала между ними, а за ее спиной усмехалась та, что выходила победительницей всегда. Смерть. Как же ненавидела она эту его рыбалку! Без снов грезила, как сжигает лодку, сети, все… Днем она ходила к колдунье. Ведьма научила ее одному сохранному колдовству, как оберег изготовить. Сев на кровати, Янира зажгла еще свечу, поставив на широкий подоконник. Соскользнула, легко ступая босыми ногами по полу. Тянуло сквозняком. Дом спал, только где-то внизу, за печью, тишину нарушал пением сверчок. Веллек заворочался во сне, заулыбался, отворачиваясь носом к стене, заворожив на миг девушку. Срезав у себя длинную прядь волос, она уколола себе палец, накапав крови в заранее подготовленную чашу, добавила разогретый мед и расплавленный воск. Обмакнула туда срезанную прядку и собственные пальцы, осмотрелась. Вынула шнурки из своей и Веллека рубашек, сплела с волосами вместе в символ, как ведьма научила, и наговор прошептала. На утро подутихла вода. Веллек стал на озеро собираться. — Последний раз наверное уже, — улыбнулся ей. — А там только зимой уже, со льда. Янира, обнимая, надела ему на шею сплетенный ночью амулет. — Не снимай, прошу, — выдохнула, целуя, ему в губы. — Что это? — парень добродушно усмехнулся, затем подмигнул, — Неужели не разглядел и на ведьме женился? — А коли и так? — отодвинулась Янира. — С тобою — любая ведьмой станет. Не снимай. Мне спокойнее будет. Крепко обняв и покружив супругу, Веллек двинулся вперед. У распахнутой двери, в упавших на него косых солнечных лучах, он показался ей прозрачным, сотканным из света. Стальная рука предчувствия опять перехватила горло, замораживая на губах готовые сорваться слова. Он медленно оборачивался: вот совсем повернулся, вот взмахнул рукой… — Обещаю. До вечера, милая. Ушел. Яниру холодом точно гвоздем к месту прибило. Когда с криком: «Веллек!!!» — она бросилась наружу, его уже и след простыл.***
Весь день она бродила по холмам — не хватало сил сосредоточиться на деле, занять чем-нибудь руки. Срывала белоголовые ромашки, гадая, вернется ли домой Веллек. С холмов возле берега смотрела вдаль на темную, беспокойную воду, вновь украсившуюся пенными гребнями. Но ничего похожего на лодку глаза не разглядели. Янира вернулась, когда солнце закатываться стало, удлиняя и заостряя тени. Ей они казались иглами, нацеленными в сердце. Оно заходилось, отплясывая бешеную чечетку. Дома она села возле окна, отсчитывая каждый миг, как маленькую личную вечность. Стремительно темнело, а Веллека все не было. Ночью вода ревела. По всей деревне в окнах не гас свет, почти в каждом ждали кого-нибудь с озера. В отчем доме Веллека рыдали женщины: рыдала мать, плакали сестры. Янира хотела бы, да не могла плакать с ними. Не шли слезы. Только внутри что-то давило, давило и давило… С пришествием серого утра, как чуть посветлее стало, вся деревня к берегу высыпала. Ступая по холодному мокрому песку, Янира, как и другие, находила щепки и битую рыбу. Ледяные прикосновения прибоя к икрам казались ей цеплявшимися за кожу и подол пальцами утопленников. То и дело поднимался где-то плач, когда находили очередное выброшенное на берег тело. Веллека не было. Уже подумывая вылезти, она заметила что-то в ближайших камышах. Нагнувшись, девушка вытащила из воды амулет — тот самый, что накануне надела на шею любимому. Наверно, проще было бы умереть в тот самый миг, если бы сердце не предало ее и остановилось. Но оно билось, отстукивая неровный ритм. Янира стояла и смотрела на вещицу в своей ладошке.***
Всех тел рыбаков селяне не нашли. Всех найденных — в тот же день похоронили, а ночью жгли костры, бросая в них терпко пахнущие травы, чтобы нежить, мстя живым, не поднялась со дна. Лизал небо огненный язык, отражаясь в безумных глазах Яниры. Она сидела ближе всех к костру, то подбрасывая в руке, то стискивая до боли амулет. Не помог. Обманула ведьма, не уберегло Веллека колдовство. В глазах чернело от тоски, от глухой злобы. Иногда, словно просыпаясь от тяжелого злого сна, Янира оглядывалась по сторонам, замечая скорбящих людей вокруг себя. Но любил ли хоть один из них так, как она? Нет. Нет, не любил, она была уверена в этом! Люди разошлись, а Янира все сидела у догорающего огня. Он уже не плясал, не рвался целовать небо, а крохотными рыжими бутонами догорал на земле. Где-то вдали робко запела птица, предвещая скорое начало утра. Янира поднялась, обмотав шею шнурком амулета, взяла в руки толстую, не до конца прогоревшую ветвь. На конце ее как раз сидел особенно крупный, красивый бутон. Она пошла к дому ведьмы, а оттуда дальше, и дальше. Радуясь новой пище, цветок огня расцвел быстро. А девушка, уже ни о чем не заботясь, побежала к озеру, туда, где холм возвышался над водой. Водная гладь присмирела и успокоилась, лениво поблескивая в лучах восходящего солнца. — Тебе не разлучить нас, — сказала она, обращаясь сама не зная к кому — к воде или самой Косматой Старухе. — Я и в смерти найду его. Он мой, мой, — уже цедила она сквозь зубы. Вода равнодушно приняла в свое лоно еще одного человека, разбегающимися кругами проводив в последний путь. Верно говорили в деревне: одна смерть другую притянет.2
Газовые лампы чадили, создавая эффект дымной пелены в помещении. В сочетании с алыми коврами и темной конторкой регистратора создавалась атмосфера на редкость мрачная, давящая. Силия непроизвольно жалась к Никласу, стоя перед этим сухощавым седеньким человечком с блестящей лысиной на макушке и в золоченом пенсне на длинном хрящеватом носу. Глазки его пронзали с точностью шпаги в руках маэстро, когда он зачитывал текст. «Клянетесь ли вы…» Она предпочла бы, чтобы их поженили в маленьком храме, стоящем на зеленом пригорке, где весной журчали ручьи, где она провела детские годы, где встретила Никласа, а не в мрачной громаде городского магистрата. Чтобы цвело и благоухало лето, а не лила слезы осень. Осень — вдовья пора, как говорила ее бабка. Но летом Никлас был в плавании. А откладывать дальше — невыносимо. Он так и сказал ей: «невыносимо». И Силия поклялась, хотя ей не нужно было клясться перед ничего для нее не значащими людьми, а перед собою и небом все клятвы она принесла давно. Но таковы были правила. Никлас улыбался ей. Силия видела это сквозь легкий газ фаты и старалась улыбаться в ответ. Выходило не очень, слишком натянуто. Чувствуя его руки, скользящие по щекам, отбрасывающие ткань пальцы, она не смогла сдержать дрожь. Словно что-то темное между ними скользнуло, заставив Силию пару раз быстро сморгнуть. Ничего же не менялось. Лампы не гасли, так от чего? Отвечая на поцелуй, она отчаянно жмурилась. — Что с тобой? — спросил Никлас позже, когда провожаемые немногочисленной собравшейся родней, они покидали магистрат. — Словно заплачешь сейчас… — Нет, ничего такого, — Силия ответила слишком поспешно и вновь вымученно улыбнулась. — Я неважно спала накануне, и голова немного разболелась. Не переживай, любимый. Она пыталась убедить в том и саму себя. Будто просто не выспалась, а помещение было страшно душным. И моросящий дождь добавлял уныния. «Завтра будет новый день», — говорила себе Силия, — «все будет казаться другим». Медовый месяц пролетел как красочный сон, такой же скоротечный, оставшись ворохом фотографий. Каждую из них Силия заботливо помещала в специально купленный пухлый альбом с обтянутой алым бархатом обложкой. Никласа вызвало к себе командование, с тех пор он дома не появлялся. Разбор же фотографий хоть как-то отвлекал от мрачных раздумий. Девушка догадывалась о причинах такого вызова, догадки лишали ее сна, заставляя кровь холодеть в жилах. С утра, привлеченная шумом, рождаемым множеством ног, она выглянула в окно, как раз вовремя, чтобы увидеть марширующих мимо солдат. Война превратилась из пугающей вероятности в роковую необратимость. Чуя скорое пиршество, в полях собирались вороны, а в городах из нор выползали крысы. — Почему? — спрашивала Силия, сидя с матерью за ужином при скудном свете единственной свечки на столе. Зажигать лампы желания не было, да и масло стоило экономить. — Судьба мужчины проливать кровь, завоевывать славу с честью. Судьба женщины ждать его и хранить тепло домашнего очага, — размерено и печально отвечала женщина. В своих темно-серых платьях мать с дочерью напоминали сгорбленных Скорбных жриц. — Мы их рожаем в крови и муках, растим, не спя ночей, а потом хороним, хороним… Несправедливо. — Мир никогда не был и не будет справедлив, — отвечала мать, покачивая головой. — Нужно принимать то, что нам судьбой даровано. Никлас вернулся под утро. С порога обнял, стискивая до боли в ребрах. Силия разглядела залегшие под его глазами синяки, отражения ее собственных. — Когда? — тихо задала она свой единственный вопрос. Все остальное ей рассказали его серый китель и зажатая подмышкой фуражка. — Сегодня в полдень. Я проститься зашел. Проводишь меня? Силия кивнула. Почти физически она почувствовала время, струящееся сквозь пальцы. Страшно хотелось отобрать у него хоть немного часов, минут, пусть даже секунд — не важно, но побыть вместе с Никласом, на чьем лице появилась тень знакомой солнечной улыбки. — Выше нос! — велел он, дотрагиваясь пальцем до кончика ее носа. — Когда вернусь, поедем в горы, как и обещал. — Раз обещал, я спокойна, — пыталась вторить Силия. Потом был экипаж, храпящие лошади, соленый ветер с моря. Корабль, ждавший его в порту — огромный, серый, показался Силии гробом на ту тысячу человек, которых должен был понести на борту. На пристани народу толпилось уже немало — не одна она явилась проводить супруга. Вдали гремел оркестр, выдавая незнакомый бравый марш, люди вокруг кутались в плащи и ежились под зонтами, либо под ледяными струями дождя, ветер пытался сорвать с мачт боевые флаги. — Я непременно вернусь, — почти на ухо девушке гаркнул Никлас, перекрикивая шум и музыку. — Веришь мне? — Верю! — так же, почти крича, ответила Силия. — Я буду ждать, возвращайся скорее! Возвращайся с победой! И уже совсем тихо, осипшим голосом, она добавила: — Что бы ни случилось, я всегда буду ждать тебя… Еще одна клятва для самой себя. Корабль тронулся, подобрав якоря и дав глубокий протяжный гудок, величаво и легко, для такой махины, выбираясь из порта. Никлас, улыбаясь, махал ей с палубы, как многие другие. «Фортуна» прочла Силия имя корабля. И взмолилась: пусть окажется милостивой к нему. Шли месяцы. Писем с флота не поступало, оставляя томиться в неведении, но домой с фронта возвращались заколоченные гробы, часто забранные в металл. Ложась спать, Силия оставляла в окне свечу для него, как маяк, чтобы помнил и вернулся.***
Бой длился уже часы. Огромные водоплавающие монстры в панцирях из стали плевались друг в друга огнем и сопровождалось все таким грохотом, что стонали океанские глубины. Сначала она боялась, первый раз так и вовсе в ужасе бежала, забившись в пещеру в рифах. Но страх уступил место любопытству, а оно — привычке. Сейчас она качалась на спинах могучих белогривых валов, наблюдая как тонет, разваливаясь, одно из чудищ. Оно разорвалось пополам, вспыхнув алым заревом. Они все горели, прежде, чем затонуть. В воду с них падали всякие занятные безделушки, которые она потом собирала на дне. Она не знала их назначения, просто они смутно напоминали ей о чем-то… В воду так же падали люди. Издали они казались маленькими смешными водомерками, только по воде не бегали. Множество их тонуло в последние дни, их она оставляла лежать на дне, что ей было с ними делать? Но вчера, случайно, она увидела Его. Те же глаза, то же лицо, что она искала веками. «Веллек» — хотелось позвать ей, но жабры не способны издать звук. Потому сегодня она призвала шторм. Мало кто знал об этой их способности, предпочитая приписывать чарующие голоса. Русалка нырнула, подбираясь ближе, разыскивая его взглядом среди барахтающихся людей — они не замечали ее. Он хватался руками за деревяшку, жадно глотая воздух всякий раз, как отступали волны, мокрый до последней волосинки, но такой родной. Русалка невольно замешкалась, сложив на груди руки и умиляясь, прежде чем, поднырнув, заключить человека в холодные, мокрые объятья. «Мой», — думала она, погружаясь все глубже. Губы, такие же холодные, целовали знакомые лицо, шею, веки. Но почему он не узнал ее? Почему не обрадовался, не улыбнулся, почему не стучало в его груди так же, как в ее собственной? Ведь она так долго искала… Складывая ладонь на грудь человека, она не чувствовала толчков. Вообще ничего не чувствовала. Неразличимые в воде слезы навернулись на глаза русалки. Что-то рвало грудь, повергая в агонию, от чего не увернуться, не сбежать, и из себя никак не вырвать. С шеи человека свесилась побрякушка, чем-то похожая на раковину. Из ее створок, вместо жемчужины, на русалку смотрело печальное женское лицо в обрамлении темных волос. В ярости сорвав, морская дева отшвырнула медальон, желая никогда не видеть. В объятиях она продолжала баюкать мертвое тело.***
Унылая сирена все чаще стенала над городом. В небе голодными стервятниками вились самолеты и сбрасывали, сбрасывали свои снаряды. Дни Силии проходили в госпитале, где она бинтовала раны, меняла на постелях белье, кормила тех, кто не в состоянии был сам держать в руках приборы. А иногда просто сидела и слушала их истории. Все они были пропитаны гарью, вонью разлагающихся в полях тел и запахом оружейной смазки. Мать, как и родня мужа, давно подались на юг, на виллу. Война в те края не добралась еще, и ходили слухи — не доберется, мол, захлебнулось наступление возле восточных гор. Каждый вечер Силия молилась, чтоб было так, и чтобы Никлас поскорее вернулся к ней. Вестей от него все не было. Жизнь, какой она была до войны, начинала казаться Силии выдумкой. Ночами ей не спалось. Не могла заставить себя лечь, зная, что где-то там, в этот самый момент, могло идти сражение. Все чаще она жалела, что не способна стать птицей, какой-нибудь морской чайкой, и полететь к нему. Когда смена была не ее, пила ненавидимый всю жизнь черный кофе и бродила длинными коридорами госпиталя. Вперед-назад. Назад-вперед. Некоторые прозвали ее «привидением». — Вам нужно спать, мисс. — Говорил ей глава госпиталя после обхода. — Сон необходим всякому организму. — Не спится, — отвечала Силия. — Я распоряжусь выдать вам снотворное тогда. Силия молчала. Она понимала, что тот прав. И понимала так же, что сделается предательницей в собственных глазах. Известие пришло на следующий день после их разговора. Не достелив постель, Силия ушла, сама себя не помня, пока не очнулась уже ночью, на причале, с которого провожала «Фортуну». Дождь сыпал колючими иглами и уже насквозь промочил ее одежду. С липнувших к лицу волос, вода неприятно стекала за воротник. В желтом пятне фонарного света, почти под самой ногой, лежал небольшой продолговатый предмет, мгновенно привлекший внимание. Его кортик. Осторожно подняв, Силия повертела вещицу в руках. Пальцы нащупали каждую деталь неразличимого в скудном свете миниатюрного фамильного герба, украшавшего перекрестье рукояти. А вокруг был туго обмотан некогда шелковистый шнурок со странным плетеным символом на нем. Прижимая находку к груди, Силия растеряно заозиралась. В отдалении, скрытая ночью, из воды на девушку смотрела русалка. Ей до сумасшествия хотелось знать, о чем та сейчас думает? Что чувствует? Разрывается ли ее грудь так же, как русалочья. Девушка ушла, словно что-то решив для себя. Посмотрев ей вслед какое-то время, русалка тоже скрылась под водой. Одна и та же мысль зависла, разделяемая ими, одно и то же чувство свилось в связующий жгут. «Он вернется ко мне».
