Время еще есть

Рой Мустанг оторвался от документов и глянул в окно. Никаких изменений, ничего нового: из окна общего офиса Восточного Штаба открывался вид на бескрайние отвратительные темно-серые тучи. Шел дождь. Молодой полковник не любил дождь даже не в силу бесполезности своих способностей, как зубоскалили известные личности по курилкам. Просто не любил, досадное побочное действие дождя в виде намокания перчаток, стало всего лишь последней точкой в недобрых отношениях алхимика и стихии. Военный был даже благодарен судьбе, накрепко связавшей его, уроженца столицы, с Восточным городом: затяжные дожди только зимой и не холодно. Это не родной Централ, где, бывало, и летом зарядит на неделю, и хоть волком вой. Опять же… Восточный район был неплохой площадкой для старта. Второй по величине город, вполне культурный и интересный. Тут не бывает скучно: бесконечный поток контрабанды через пустыню, занятное, немного провинциально-беспечное вольнодумство, пестрый люд, не то, что в Централе, где вся верхушка армии похожа на единый механизм: старый, наглухо спаянный, тяжелый. Словно приржавевший рычаг. Да, именно такая ассоциация – приржавевший рычаг. А вовсе не новенький мотор, как твердит пропаганда: гаечки-шурупчики, все вертится, крутится, работает. Как бы не так – стоит на месте. Наглухо. Слишком спелись, сплелись интригами. Если раньше у полковника и были иллюзии, то теперь они разбиты. Там, разве что, лом поможет, чтобы встряхнуть, сдвинуть, разбить… Ушей военного достиг отрывок разговора, нет, не так, пустопорожней болтовни, трёпа, как говорят в местных казармах. Прапорщик Фарман усталым тоном втолковывал лейтенанту Хавоку старинную мудрость: «Лучше быть хвостом льва, чем головой собаки». Требовал от лейтенанта назвать, к чему из указанного тот себя причисляет. Лейтенант, смеясь, утверждал, что причисляет себя к людям и никак иначе. Прапорщик хватался за голову, нудно объяснял про иносказания, метафору и требовал ответа. Лейтенант отшучивался, что не желает быть ни жопой, ни башкой, и наплевать, какие общности под этим подразумеваются. Полковник в задумчивости принялся рисовать по черновику. Это всегда помогало сосредоточиться. Обоих на заметку. В хорошем смысле, но нужно перепроверить, навести подробнейшие справки. Он, конечно, в общих чертах их личные дела знает, и обоим почти открыто покровительствует в глазах начальства, и давно пошел на сближение в личном общении… Но любопытные кадры, черт возьми, есть еще что-то, какие-то штрихи в биографиях, которые очень нужны, чтобы быть полностью уверенным. Вот прапорщик… Личное дело гласит, что образование у него – шесть классов, городской, работал на производстве, но весьма быстро перешел на работу бумажную – писарем или чем-то таким, выгнали годы спустя из-за отсутствия бумажки об образовании, поступил в школу прапорщиков и… снова писарь, теперь при армии. Но при этом редчайший эрудит, ни разу полковнику не довелось подловить его на каком-нибудь незнании, и аккуратен: ничего не теряет, документы после него – сказка. Каллиграфия, ни помарки, ни кляксы, ни ошибочки. Но прямолинеен и наивен. Вот сейчас, например, искренне не понимает, что издевается над ним лейтенант, изображает деревенского дурака. На деле же – не дурак ни разу. Дефект образования – да, на лицо, увы, хоть и после Академии. Но умен, причем отнюдь не деревенской смекалкой, что-то иное. Понять бы… Или Хьюза спросить. Впрочем, нет. Сначала спросить Хоукай, они примерно в одно время учились. Полковника утянуло в воспоминания; у его курса до Ишвара был крохотный промежуток «нормальной» службы, не с ученической скамьи сдернули. Крохотный промежуток, но полезный. Перевести дух, разобраться хоть чуть-чуть кто есть кто, и как все это работает. У Хоукай такого промежутка не было, впрочем, она могла избежать этой бойни, проучиться спокойно оставшиеся полтора года, но… Подала прошение о досрочной сдаче экзаменов. Кто же откажет в такой просьбе отличнице, гордости курса?! Не отказали, твари лицемерные. Хавок же еще на курс младше, не попал под раздачу, отделался легким испугом у Южной границы, ну, как легким? Тем, кого в цинковых гробах вернули, это легким уж точно не показалось. Поговаривали, что курить лейтенант именно там приучился. Дребезжали телефоны, капли дождя били по карнизу, шелестели бумаги, где-то рядом смеялись. - Хочу кофе, - сам себе сказал полковник. «Кофе и сидеть тут, пока не закончится клятый дождь» - Полковник, вас к телефону, - доложила лейтенант Хоукай. – Старший Элрик на связи, у него какие-то проблемы, - понизив голос, продолжила, - там почти истерика. - А вот этого – не хочу! – вслух, игнорируя изумленный взгляд подчиненной. Полковник поднес трубку к уху, сказав короткое: «Слушаю!», - и тут же отодвинул ее подальше, всерьез опасаясь за свой слух. Лейтенант Хоукай была права, юный майор находился крайне близко к полновесной истерике, выкрикивая одно за другим как наивно-детские, так и грубые, площадные, выученные в армии и странствиях ругательства. Одних лишь эпитетов на тему незаконнорожденности за неполную минуту прозвучало более двух десятков. Впрочем, ничем из сказанного пополнить словарный запас Мустангу не пришлось – сам он знал обороты и посильнее. Сквозь ругань Эдвард раз за разом пытался рассказать о произошедшем с ним, но каждый раз, как подросток доходил в повествовании до такой простой вещи, как местоимение «он», вновь следовал срыв и вираж в нецензурную брань. И вновь: - Вы не представляете! Мы пришли, а он… Тварь, урод! Ублюдок!!! Терпение полковника закончилось. И так уже поглядывают на него украдкой, Хавок, вот, и вовсе не скрываясь смотрит. - Молчать! – гаркнул в трубку алхимик, отчаянно, сквозь злость, понимая, что неправ. Что где-то там подростку действительно плохо, ведь за криками ясно слышны приглушенные почти что рыдания, а в голосе - отчаяние. Но Элрик умолк. На полуслове, как от пощечины. - По форме докладывать! – Мустанг надеялся, что все эта армейщина сработает как шоковая терапия. Как оно было на самом деле, алхимик не узнал, трубку взял младший брат. - Простите братика, пожалуйста, - начал тот. – Просто тут, здесь произошло… Это ужасно, - голос сорвался. - Что произошло? Вы целы? Откуда звоните? – Мустанг понял, что и в самом деле что-то случилось, в голове начали один за другим появляться страшные предположения. - Из дома Шу Такера. Тут произошло… Приезжайте, пожалуйста, вы должны это сами увидеть. На заднем плане вновь послышалась ругань, из которой следовало, что «этот ублюдок очухался» - Еду. Не делайте ничего необдуманного! Полковник положил трубку. Отчего-то в голове утвердилась мысль, что в дом Такера пробрались грабители. Раз оба мальчика целы, и старший кричал о ком-то без сознания и кричал зло, то их удалось обезвредить. Тогда почему такие эмоции? Шок, отчаяние, страх… И почему не слышно самого Такера? Единственным объяснением было, что мужчина первым кинулся в бой, и… Не имея ни малейших навыков… Цепочка выстраивалась. А еще там маленькая дочь Такера. Цепочка выстроилась. Пострадали и Такер, и девочка, а мальчишки отбились. На мысль ушли секунды, пара-тройка мгновений, что полковник стоял, замерев, глядя в пространство. «Первое: нужны опытные боевики. Второе: сведения об Элриках должны быть минимальными, не растекаться по всей армии», - сто раз обдуманная идея. - Лейтенант Хоукай, лейтенант Хавок, прапорщик Фарман! Две минуты на сборы! В гараже взять машину и не более двух солдат сопровождения. Прапорщик нервничал, сидел в машине как на иголках, ёрзал. Понятное дело: вытащили из привычной среды обитания и волокут в опасное место. Но не препирался, не спорил, не ныл. Впрочем, полковник никогда не был ни дураком, ни самодуром. И не будет так сразу ставить под огонь, на первых порах за глаза хватит внешнего наблюдения и передачи приказов солдатам. Правда, сам прапорщик еще не вполне это осознал. - Хавок, сколько в доме Такера телефонов? – полковник немного сожалел, что давно не навещал этот дом, предпочитая передавать сообщения через лейтенанта и Элриков. - Два точно. В библиотеке и в кабинете, может, еще где есть, - ответил лейтенант. Он мусолил во рту незажженную сигарету, полковник точно знал, что Хавок закурит за пару-тройку минут до начала операции и не прикоснется к куреву до конца, пока не убедится, что все закончилось. Это подтверждало сплетни о Южном рубеже. - Расположение комнат помнишь? Лейтенант кивнул. Лиза смотрела куда-то в сторону, на город, проплывавший мимо машины. Ей не нужно было пересказывать опасений, она всегда все знала. Это было бы даже пугающе, не будь так привычно. Автомобиль встал у дома, временно выделенного под жилье и работу Шу Такеру. Вот эту политику полковник одобрял. Временно, чтобы такие как Такер не забывали, КОМУ всем обязаны, не расслаблялись. Впрочем, была немаленькая вероятность, что дом Соединяющему Жизни алхимику больше не понадобится. - Фарман, ждите здесь и смотрите, чтобы из окон никто не вылез. Без приказа машину не отпускать. В здании было тихо и пыльно. Едва-едва, на грани восприятия что-то скрежетало в подвале. Полковник припомнил, что именно там оборудован виварий. Мерзость. Почти бесшумно, по стенке вперед прошел Хавок. Раздался вскрик, лязг железа: за поворотом состоялась встреча лейтенанта с младшим Элриком. - Где брат? – спросил полковник. Неопределенный жест в глубины здания стал ему ответом. - Ладно, пойдемте, - на правах командира решил за всех алхимик. - Что все-таки случилось? – тихо спросила Лиза. Полковник был убежден, что у нее в мыслях так же, как и у него самого, рушится такая стройная версия о грабителях. Не было интуитивного ощущения чужого присутствия, алхимик ничего чужеродного не ощущал, и Альфонс вел себя странно, недоговаривал. Для многих интуиция – глупость и вымысел, но полковнику были неплохо ведомы эти чувства на грани восприятия, они иногда сильно выручали. Младший брат не ответил на вопрос, вместо этого прибавил шаг. Дверь в кабинет была открыта, свет притушен, на больших, мелкой расстекловки окнах задернуты плотные тяжелые шторы. Первым увидели Эдварда. Подросток стоял, не шевелясь, подпирая спиной шкаф. Безразличным взглядом окинул военных. И, по своей привычке, резко, внезапно, неожиданно безмолвно выбежал из помещения, толкнув плечом полковника, но не из вредности, как бывало, а просто потому, что не заметил, не замечал. Слуха достиг топот ног по лестнице. «Не из дома выбежал, уже хорошо», - подумал алхимик. Пока полковник стоял в дверях, оба лейтенанта давно сориентировались и стояли, глядя на что-то распростертое в углу, за столом и тем самым шкафом, что подпирал Элрик. Подозрительно молча стояли. Телом в углу оказался хозяин дома: побитый, но несомненно живой, даже в сознании – косил заплывающим глазом неожиданно злобно. - Кто вас избил? – спросил полковник. Такер вновь злобно посмотрел, сплюнул кровь и не ответил. Хавок хотел было помочь, пересадить пострадавшего в кресло, но тот отшатнулся, вжавшись в стену, прошипел сквозь зубы: «Не трогай меня!» - Кто его избил? – Мустанг повернулся к Альфонсу, теперь фиксируя картину полностью: разбито стекло у шкафа, перевернута тумбочка, вещи со стола разбросаны по полу – явные следы драки. - Братик, - тихо-тихо сказал Альфонс. Если бы он обладал телом, то был бы бледен как смерть, и руки у него бы дрожали. - Кто? – Мустанг сделал вид, что не понял. - Эдвард, - так же тихо. Полковник не успел задать предсказуемый вопрос: «За что?» Под окном за длинными, в пол, занавесками что-то зашевелилось. - Папа, - прошелестело оттуда. «Ах, да! Девчонка! Перепугалась, видимо, и спряталась. Не мудрено, но что же вывело из себя Стального?» - Ее Нина зовут? – спросила лейтенант Хоукай. Альфонс промолчал, если бы мог, и вовсе смотрел бы в пол, не отрываясь. Хавок кивнул, подтверждая: да, Нина. - Выходи, не бойся, мы тебя не обидим, - Лиза приблизилась к окну. Штора качнулась сильнее – девочка выбиралась из укрытия. Старший лейтенант охнула, отшатнувшись. Появившееся существо меньше всего походило на девочку. Скорее, на зверя: старого, усталого, немощного. - Папа! – косолапя, зверь потащился в угол к Такеру, чтобы лечь рядом, положив на него голову. Военные расступились. «Не может быть! Просто не может!» - даже полковник был шокирован. Это была не та пафосная презентация два года назад, тоже говорящей химеры, а что-то другое жуткое до оторопи. - В доме собака была, что-то я ее не вижу и не слышу, - сказал Хавок, и в голове полковника все сошлось. - Говори, выродок, что ты сделал?! – в гневе алхимик был страшен. Химера, теперь последние сомнения, что существо было ей, пропали, с жалобным стоном забилась под стол. Такер рассмеялся тихо и жутко. - Второй пожаловал. Возомнивший себя богом мальчишка, как видишь, уже выступил, - Такер коснулся разбитого лица. – Какие нравоучения мне выскажет убийца? Я в предвкушении, давай, ори о ценности жизни или о чем ты, лицемер, можешь еще поорать? Полковник нервно сжал руку. Не жечь. Никакого огня. - Альфонс, - позвал тихо, - забери брата, во дворе машина, и ожидайте в Штабе. Никуда не уходить. Я тут допрошу и займусь вами, - звучало недобро. Но младший Элрик всегда был благоразумен. Ушел тихо. Вскоре донесся приглушенный хлопок входной двери. - Я не буду тебя нравоучать, не надейся. Я буду спрашивать, а ты будешь отвечать. - А если не буду? – издевательски поинтересовался Такер. - Будешь. У меня все отвечают, - звучало многообещающе. Однако Такер не внял. Схватился за крупный осколок стекла, не то, решив пасть героически – сражаясь, не то – решив убить себя. С все той же недоброй улыбкой полковник наступил сапогом ему на руку. Хрустнуло. Звякнуло стекло. Из-под стола донеслось тусклое безэмоциональное, какое-то далекое, словно из другого мира: «Па-па». Такер заорал. И сразу поник, пошел на попятный, захотел говорить. - Вот видишь, - с трудом сдерживаемым гневом заметил полковник, - все говорят. Начнем. Это существо – твоя дочь? - Нет. Это вторая говорящая химера, - в голосе звучала гордость. – Это мой экзамен. Полковник подавил желание ударить. - Эта химера создана из твоей дочери? - Да! - Первая химера – твоя жена? - Да. - Оба раза люди? Ты подал экзаменаторам теоретический расчет? – полковник был шокирован, но виду не показывал. - Да-а, - ехидно протянул все понявший Такер, - так и написал: человеческий материал. Тебе не дали почитать мои труды? Бедняжка. Впрочем, куда тебе до такого, не поймешь ничего. Но Мустанг читал, тогда, два года назад, сжатый конспект исследования. Он искренне считал, что «материал человеческий» - это кровь. А оно оказалось не так. И наверху это «съели». Страшные слухи об экспериментах над людьми в темных сырых подвалах лабораторий получали подтверждение, обрастали плотью. - Тогда ответь мне, гадина, почему жена, почему дочь? Почему не беспризорники или бездомные алкоголики? Или еще какой человек из неблагополучных? – вот этого полковник не понимал, это не укладывалось ни в какие нормы и рамки. Почему близкие, когда сотни отмороженных маньяков веками беспредельничали на улицах, нападая на слабых. А дома, в семье, были обычными людьми. Такер задумался. Молчал долго. Под столом чесалась химера. Хавок отошел от стола. Полковнику было очень интересно, где-то там, в глубинах разума, десятым слоем любопытства, что испытывает этот военный? Наконец, Такер отмер. На его лице читалось легкое сожаление об упущенных возможностях. - Я об этом не думал. Это же нужно забросить исследования, лазить по притонам, по грязи, говорить со сбродом, как с равными. Грязно, долго. А они – вот они. Наука требует жертв! – и засмеялся. Полковник не выдержал, с силой ударил по лицу. Смех оборвался. Замерла под столом химера. - Ясно. Тогда продолжим. Как собирался врать? – спросил полковник, пытаясь унять дыхание и бешено бьющееся сердце. - Известно, как: приехала жена и увезла дочь, - Такер помолчал, обдумав, продолжил, - ты не подумай, полковник, что я их не любил. Любил, конечно! Знаешь, какая она была женщина? Таких добродетельных сейчас мало. Сердце кровью обливалось, когда клеветать на нее пришлось: про побег к родителям, про любовника. - Значит, других людей использовать ты не хотел, потому что лень, так? – Мустанг понимал, что еще пару слов в таком же стиле, и Такеру не поздоровится. - Можно и так. Мне такое тяжело: выходить из дома, разговаривать, с кем говорить не хочу. Это не нужно, это отнимает время… «Не злиться, не злиться, не сжечь его к чертям! – твердил про себя полковник. – Эта падаль что-то знает про то, что творится в закрытых лабораториях. Неужели мы пали так низко, что с людьми поступаем, как с лабораторными крысами?!» - Раз тебе, Шу Такер, так жалко было жену и дочь, то почему ты вообще полез в такие эксперименты? - Деньги, дом, статус, возможность ни перед кем не унижаться за ломоть хлеба! По лицу вижу, что тебе нищета не ведома. У нас хорошо кормят убийц. «Его нельзя не бить», - оправдал себя полковник. Заметил, как Лиза прикрыла глаза, стало отчего-то неловко. - Но ведь есть, то есть, был способ сохранить и звание, и семью. Связался бы с Центром, передал бы им теоретические изыскания и просьбу о содействии в разработке. Тебя бы прикрепили к исследовательской группе в лаборатории, всем бы снабдили, что нужно… - И какой-то надутый индюк, даже не алхимик, мной бы командовал: «Принеси, унеси, подсчитай, напиши!»?! Делить свои идеи с тупой сворой, где половина даже не в курсе, кто ты такой?! У каждой работы не один автор – я, а три десятка, включая какую-нибудь армейскую морду и чью-то дочь, что мыла пробирки. Никогда. Такому. Не. Бывать. - Беспросветный ублюдок. Пристрелить бы его там по-тихому, сказать, что пытался бежать… - вот и все мнение лейтенанта Хавока, или же та часть, которой он пожелал поделиться. Этого полковник не знал, но в протокол, в любом случае, такое не напишешь. Менее чем через сутки приедет Хьюз. Дело Такера поручили ему. У полковника мелькнула мысль, что Хьюзу может быть известно больше о лабораториях и нравах там. Расспросить? Попросить собрать данные? Мустанг отказался от идеи. Сейчас такие данные ни к чему не приведут, только выведут из себя, заставят мучиться собственным бессилием. Время еще есть. Нужно спокойно собрать личный отряд из преданных людей. Оформить все бумаги. И не нагружать Хьюза дополнительно, он и так ищет должность, чтобы помочь перетянуть Мустанга в Централ. Время еще есть. Дождь и не думал прекращаться.