Глэдис

В (Греховном-)Городе-в-Долине не бывает средней погоды: тут либо жарко, как в аду, либо холодно, что пиздец. Сейчас царит холод. Дома в Социальном квартале паршивые, а стены толщиной с лист бумаги ни черта не держат тепло. Вся улица слышит, как парочка из квартиры 4Б вытрахивает друг из друга разочарование в этом дне. Также где-то здесь была ещё и вечеринка. Повод ясен как день: что-то пыталось уничтожить их и провалилось. Марву плевать, при какой погоде гулять. Тут, на холодной улице, всё равно лучше, чем дома; холод лучше, чем видеть измождённую маму, устало пробегающую глазами по табелю успеваемости и косящуюся на него с выражением неодобрения в глазах. Не будет ложью сказать, что он не расщепит атом. У них нет денег на репетиторов или дополнительные занятия, только не после всех операций по поводу её ухудшающейся слепоты. Дети продают лимонад в пригороде и крэк на улицах. Ни одна банда не трогает его. Он большой мальчик для своих тринадцати, и силён к тому же. Люди опасаются связываться с ним из-за этого. Впрочем, дружить тоже. Он говорит себе, что одиночество — это сила. Позже он поймёт: одиночество — это просто одиночество. Знакомый мусор под его ботинками. Всегда один и тот же: разбитые пивные бутылки, окурки, жвачка, пули, собачье дерьмо, часть которого ещё свежее и пари́т. Сенатор Рорк обещает всё исправить. Говнюк. Никто, работающий на минимальной ставке, не верит в это. Будто кого-то это вообще заботит. Марв по-прежнему бредёт, ни о чём конкретном не думая, когда мимо него проходит кто-то в облаке чёрного и белого. Сестра Глэдис. Она одна из монахинь в школе. Была, по крайней мере. Большая женщина. Чёрная. «А ещё большие сиськи», — плотоядно сказал как-то один из ребят постарше. Марв никогда больше не смотрел так пристально ей в лицо, как после этого. Она в достаточной степени устрашающа, но и добра при этом: она перевязала его рану без каких-либо вопросов во втором классе. Католическая или нет, но школа безбожна. Она кивнула Марву, проходя мимо широкими шагами, но без спешки. Это плохой район. Вообще, весь район Соц.квартала плохой, но этот кусок прогнил до фундамента. Прямо как то сгнившее яблоко, что он видел летом, окружённое дюжиной ос. (Эмили Картер ужалили в нос, и даже тонна макияжа не могла скрыть появившийся позже отёк.) Осы здесь самые ужасные, те самые, о которых мамы предупреждают своих детей — драгдиллеры, сутенёры, воры, бандиты, даже убийцы. Здесь женщины носят мешки с трупами подобно мешкам с вещами для прачки. Марв полюбил ходить сюда, потому что его здесь не беспокоят. Довольно быстро монахиня привлекла внимание трёх молодчиков. — Йо, сестра, хочешь узнать, что и черно, и бело, и красно? (2) — спросил один из них, со злобой оглядев её наряд. Сестра Глэдис посмотрела на них, без слов говоря: «Не впечатлена», презрительно пожала плечами и пошла дольше. — Хей, тварина! Это не ёбаная средняя школа, не смей игнорировать меня, ты, жирная шлюха! Глэдис остановилась и, не оборачиваясь, произнесла: — Вымой свой рот, Ранделл. Этот тон. О, этот тон может заставить ребёнка описаться. Марв вздрагивает, хотя это не в его сторону. Ранделл тоже вздрагивает (вообще, все они вздрагивают), но тут он вспоминает, что ему больше не десять, так что он аккуратно подкрадывается к ней, сопровождаемый своими громилами. Всполох серебра. Взмах, и перочинка открыта. Окружили Глэдис. — Лучше передумай, мальчик. Тебе не нужны проблемы ни с Богом, ни со мной. Особенно со мной. — И что же старая сестричка типа тебя будет делать, а? Оставит после уроков? Позвонит родителям? — Ранделл всосал носом свисавшую соплю. — Маму это заботило. Больше нет. Сказала на смертном одре, что я чёртов провал. Всё похоронено в Соц.квартале. И вина, и трупы. Сочувствие Глэдис изменилось с годами. Она сочувствует его маме, но она сочувствует и девочке, которую Ранделл изнасиловал в седьмом классе. Слухи и новости здесь разлетаются быстро. Копы не шевелятся, пока их не заставят. — Значит, сделай так, чтобы твоя бедная мать гордилась, что ты изменился, и иди своей дорогой, ребёнок. Ранделл орёт с возмущением: — Я не ребёнок!.. Другой всполох серебра. Только теперь объект не острый, но большой и длинный — пушка. Точнее, Спрингфилд Армори M1911A1. Марв узнаёт его слёту. Ему всегда хотелось такой. Потому что пушка может причинить дикое количество вреда. Даже в руках сестры. Особенно в руках сестры из Города Грехов. Просто правильно направь и отправишь мир в хаос. (Марв в душе желает так и сделать однажды.) Она прижимает пушку к виску Ранделла. Так тихо, что кажется, будто мир прекратил всякое движение. Глэдис не двигается, но её левая ноздря раздувается. — Божье дитя Иисус (3), Ранделл. Описался? Опять? Издёвка заставляет его атаковать, а она отстреливает ему яйца: — Это за Святую Деву Марию, — бормочет она, — и маленькую Каролин. Ты не опозоришь более никого таким образом, мальчик. Она оборачивается к его приятелям, которые трясутся и ноют: — Отведите его к Джонсону, нелегальному доктору. Раз уж у вас есть деньги на приличные ножики, то хватит и на то, чтобы спасти его жизнь. Его будущих детей спасти денег не хватит, но не велика потеря. Громилы, трясясь, сделали, как приказано, уведя своего кричащего приятеля прочь. Монахиня отвернулась от них. Марв видит, куда она смотрит: точно на Джэк Джунг, лучший (нелегальный) магазин оружия в Городе Грехов. Скорее всего, туда она и шла изначально. Но она не двигается, пока не даёт ему совета, которому он обещает следовать. — Сделай мне одолжение, Марвин, — Глэдис сдувает дымок со ствола, — купи пушку.