Что прячется в грозах

Одни дети задаются вопросом, кто живет в подвале, другие — почему кукушка в дедовских часах не устает нести весть о приходе нового полудня. Питера же заинтересует, что прячется в летних грозах. Треснет от усилившегося ветра металлическая пластина, станет свирепо биться о бетонные балки волна — и Питер спугнет собственный сон, посреди ночи выйдет на платформу. Он представит, что вода хочет обрушить его дом, но тот выстоит. У него железное сердце. Особенно хорош бывает шторм на закате. Темно-серые тучи плавно переходят в персиковый венец горизонта. Рваная палитра, будто неистовый зверь провел по небу когтями. На бал опаздывает леди Гроза. Громыхает стихия — шум отдается в железном сердце. Настигает темень, да тут же на миг обращается в абсолютный свет. Северное море не спит ночами. Наверное, его будит гром или чечетка дождевого ансамбля. Питер не боится непогоды, он видит в этом игру с воображением. Как только хлынет ливень, и капли станут забираться в щели построек, сливаться с морем меж волнами, хлынут и детские, но до смешного храбрые сравнения. И вдруг все звуки исчезнут. Останется только сиплое покачивание съехавшей металлической пластины. Конец симфонии.

***

Сегодняшняя гроза не отдает перчинкой опасности, как остальные. Она, скорее, соткана из миллиона мелочей. Пар из чашки вовсе щекочет, почти обжигает нос. — Грозы на островах такие тихие, — в голосе Питера слышно изумление юного исследователя. — Не тише, чем на континенте. Англия перебирает книги, смахивает с мягких обложек пыль. Окно плотно закрыто, лишь немного постукивает. — Кто стучит? Вопрос становится понятным не сразу. Книга, оказавшись на положенном месте, может почувствовать еще одно прикосновение Артура, когда его ладонь дрожит, ведь он сам силится не проявить теплой усмешки. Что бы Артур не думал по поводу Питера, он остается семейным человеком. — Ветер, — полностью скрыть оттенок настроения не удается, а Питер, уловив это, поднимает взгляд. Интонация Артура наталкивает на мысль. Почему не выйти сейчас на балкон и не промокнуть, ощутить свежесть на плечах? Одежда высохнет, а капли не такие холодные, какими могли бы быть. Нет, куда лучше отправиться высматривать мозаики на стенах удаленных зданий, наблюдать марш дождя на Хай-стрит под аккомпанемент природного октобаса*, в реве машин он только наполняется мелодичностью. Машины в Кенсингтоне, как родное Северное море — никогда не спят. А лучше всего бежать вдоль эгамского** луга, не видя преград впереди, остановиться на возвышении, знать, что дальше трасса и крыши словно бы кукольных домов. Раскинув руки, ждать, когда новая молния осветит небосклон. Дождаться. И не мочь сдержать улыбки. От одного представления последней картины Силенд испытывает восторг. Артур говорит, что это может быть опасно и, будто невзначай, оставляет рядом с ним плед. — Грозы у меня дома всегда опасные, — начинает он воодушевленно. — Холодные. А ты, Артур, трусишка. Живешь в крепком доме на земле, и грозы у тебя теплые. Англию слова не задевают нисколько, он садится на кресло напротив Питера. — Теплые? Только потому что сейчас лето. — Что? Нет же! Артур тихо усмехается, на этот раз не скрывая, только голову поворачивает в сторону окна. Это становится для Силенда большой неожиданностью. Действительно ли остывающий чай показался вновь горячим? — Лето — это тепло? — вопрос ускользает, застывает в тишине, только спустя мгновения Питер продолжает. — Если так, то вчера лета не было. Англия непонимающе глядит на мальчика, а он с улыбкой, в коей спрятано озорство, перехватывает малость удивленный взгляд. — Твоя гроза — это лето, Артур. Питер не понимает, почему тот помрачнел. Почему пробормотал, полагая, что мальчик не услышит: "Только для тебя". Взрослые вечно не видят в грозах ни тепла, ни лета. Даже никакой игры не видят.