Milk and toast and honey

Milk and toast and honey make it sunny on a rainy Saturday ©

Наблюдатель слишком захвачен нашей Синей, чтобы расстраиваться по поводу моего воскрешения. Он вьётся вокруг Илли, от наплыва чувств пытаясь просверлить платком очки, а я нехотя отвечаю на вопросы ведьмы и слежу за Баффи. Хрустальная неподвижность её взгляда приводит на память один из не самых счастливых дней. Ещё не кома, но близко к тому. — Приготовлю чай, — бормочет она, опуская голову и скрываясь за кухонной дверью. Я обрываю наполовину выдуманный рассказ о сражении, и следую за ней. Меня встречает прощальный всхлип разбитой тарелки. Баффи потерянно смотрит на фаянсовые ломтики. — О, ты… — Помочь с кипятком? — Не надо. Покуда я праздно подпираю стену, она шарит по шкафчикам и хлопает ящиками. — Что-то не найду сахарницы. Выпуклые бока «беглянки» красуются в паре дюймов от нее, сквозь стекло просвечивают белые крупинки. — Вот… — Я вижу. Последнее печенье и последний тост занимают свои места. Поднос собран, однако нести его в гостиную никто не торопится. Теперь Баффи изучает опоясывающие заварник розочки. Мне хочется плеснуть на руку горячую жидкость, сбросить на пол поднос, услышать грохот и звон. Между нами всегда были звон и грохот, вечное кипение. Я не хотел, чтобы всё так остыло. Два года потратил, дуя на воду, но ведь, правда, не хотел. — Зачем ты здесь? Камень в её глазах наконец-то идет трещинами, ветвится живым гневом. — Не могу видеть женщин рода Саммерс несчастными. — Поэтому и не объявлялся? Чтоб ничего не видеть?! — Чтоб не послужить причиной… — соль уже крепко разбавила сахар, растаяла под пленкой молока. — Мне следует поблагодарить?! Очевидно, никто не собирается облегчать мне задачу. Никто не ударит, не размажет по новой, старательно подобранной в тон мебели плитке. Ни колышка, ни острого слова. Людям привилегии демонов не положены. Она вздыхает. Кладет на салфетку несколько ложечек — и припечатывает ладонями обои по обе стороны от меня. — Так ты вернулся, Спайк? Ты действительно вернулся домой? Я не уверен. Я боюсь сболтнуть лишнее, я боюсь, что молчание не будет принято вместо согласия. Я уже не знаю женщины, которая находится по ту сторону хрустального разлома. Не знаю, кем она стала за то время, пока я был в два раза мертвее, чем обычно. Я знаю её, как себя. — Я действительно вернулся, honey. Клетка размыкается. Она всовывает мне в руки поднос и открывает дверь в гостиную: — Значит, привыкай помогать по хозяйству. 17.04.2010 г.