Обыденность

Алисе пьяно, весело и немножко больно - зелёный чай уже не спасает, остаются только крепкий кофе без сахара и смятая пачка сигарет, забытая Шляпником на потёртой тумбочке. Она бы не сказала, что скучает, в конце концов, как можно скучать по тому, кого не помнишь почти, но иногда в толпе она ловит тонкий шлейф его одеколона и замирает потрясённая, и колени подкашиваются. Она не спала три дня, хотя эти три дня кажутся вечностью. Она еле ходит, под глазами чёрные круги, не смывающиеся водой, спутанная копна белых крашеных волос жёсткая, как солома, но Алиса лишь вновь закрывает глаза и чувствует слабый сладковатый запах странного чая, почти слышит сбитое дыхание, открывает глаза и не знает, заснула она или нет. А он приходит всё реже и остаётся ненадолго. Оставляет синяки на бледной коже, насмешливо смотрит на выпирающие рёбра, спрашивает почти заботливо: "сколько дней ты уже не ешь, милая?", но дыхание сбито, отвечать полустоном уже привычно, она смотрит ему в глаза и не видит своего отражения в расширенных зрачках. А после по расписанию как обычно Страна Чудес, всё такое яркое и такое весёлое, она хочет смеяться, но не может, отощавший одноглазый Чешир взмывает в воздух и растворяется, и сначала Алисе немного страшно, но вот он уже у неё в руках, или только его голова, или это горшок с цветами? Шляпник вновь непривычно ласковый и весёлый, шутит неприлично и играет в карты с Соней, она снова не вполне адекватна, но ещё в сознании, хотя и не знает правил игры, но зачем они, в конце концов, нужны? Ведь правда, без них играть легче? Алиса смеётся так громко и отчаянно, её смех походит на кашель, Шляпника уже ничего не волнует, он смотрит на неё так весело-весело-весело, что ей становится страшно-страшно-страшно, она закрывает голову руками и кричит, но не слышит своего голоса, это пугает до белых кроликов перед глазами. Шляпник видит это и смеётся тоже, только это больше походит на рык, и всё по новой, прикосновения-прикосновения-прикосновения, всего так много и всё слишком ярко, Алиса закатывает глаза в экстазе и, кажется, наконец засыпает. Сны ей не снятся. Когда она просыпается, на часах шесть вечера. В маленькой сырой квартире холодно и пусто. Почему-то нет её любимых старых часов и кресла. Она поднимается с драного матраса, лежащего в углу, и плетётся в ванную. Увидев в зеркале ещё более помятое, чем обычно, лицо, она морщится. Во рту неприятно горчит, от этого привкуса начинает мутить. Мрачно фыркнув, она начинает чистить зубы.