Колдографии

Являться в дом, оставленный в наследство любимым, но ныне покойным, дядюшкой Альфардом было крайне глупо и безрассудно. Однако, иначе Сириус Блэк поступить не мог. Опьяненный жаждой мести, Сириус готов был совершить все преступления, в которых был обвинен двенадцать лет назад, лишь бы тот, кто морально убил его, сам оказался мертв. На этот раз физически, так как какой-либо морали у предателя и быть не может. Вот только, жажда мести не единственное чувство, что так давно заполняет душу мужчины. Скорбь. Именно ощущение утраты близких ему людей пожирало Сириуса изнутри. Он был бы рад отсидеть свой срок в Азкабане, зная при этом, что его друзья живы и счастливы. По сравнению с тем же отбыванием пожизненного срока, только вдобавок еще и со смертью всех дорогих ему людей, тот вариант сделал бы его хоть на чуточку счастливее, чем в данный момент. Именно скорбь и привела его в этот дом. Сириусу нужна была лишь одна вещь, ради которой он готов был рискнуть даже шансом мести и, пока что, заслуженной свободой. Остановившись на пороге, Сириус поднял дрожащую - от испорченных Азкабаном нервов - руку и одним движением зачесал отросшие волосы назад. «Дожили. Обычно Джеймс руку из волос не выпускал, все время норовив взлохматить их еще больше. Особенно при виде Лили…» — пронеслось в голове Сириуса. Болезненные воспоминания, пришедшие в самый неподходящий момент, сдавили горло. Встряхнув головой, пытаясь прогнать убивающие мысли, Сириус окинул взглядом комнату. Гостиная, несмотря на свою старость и заброшенность, не потеряла былого аристократического вида и отголосков прошлого. Те же темные шторы, которые Альфард предпочитал держать закрытыми, сколько Сириус себя помнил. Те же книжные полки, где стояли самые дорогие издания, которые мужчине было жаль оставлять среди прочих книг в своей библиотеке. Даже сигара, запах которой Сириус всегда ассоциировал с дядей. Все осталось нетронутым людьми, одно лишь время посмело прикоснуться к этим вещам. Это вселило в Сириуса надежду на то, что нужная ему вещь до сих пор осталась в этом доме. Пройдя по скрипучим половицам вглубь особняка, Сириус остановился у высокого шкафа, выполненного из темного дерева, наверняка благородной породы, и открыл самую верхнюю дверцу. На полке стояло множество бутылок, наполненных доверху золотистой жидкостью. Огневиски. Кончиками пальцев прикоснувшись к этикеткам, Сириус с грустной улыбкой вспомнил, как в свои шестнадцать лет на весенних каникулах гостил у Альфарда и стащил одну бутылку, а после привез ее в Хогвартс. Веселый тогда получился вечер у подростков. Но в данный момент огневиски было не тем, в чем нуждался Сириус, поэтому он закрыл дверцу шкафа и направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. На нем располагались три спальни, в одну из которых и направился Блэк. В этой комнате ночевал Сириус, когда бывал в гостях у дяди, соответственно, она и выглядела как комната подростка. В ней было все то, чего Сириусу хватало в собственном доме на площади Гриммо. Альфард позволил племяннику сделать с ней все, что тот пожелает, но в рамках разумного. С помощью трансфигурации комната приобрела красно-золотые тона, а на стенах красовались несколько плакатов магловских музыкальных групп, за которые в родном доме «матушка», как любил с иронией называть Вальбургу Сириус, оторвала бы сыну голову, и та красовалась бы на стене рядом с головами эльфов. С грустью усмехнувшись своим, возможно, слишком резким сравнениям, Сириус присел на колени около прикроватной тумбочки и выдвинул ее верхний ящик. В нем лежала лишь одна пыльная деревянная шкатулка. Матовая, без каких-либо узоров, она выглядела совсем простенькой, но то, что было внутри нее, очень многое значило для Сириуса. Рукавом потертой рубашки убрав со шкатулки пыль, Сириус с придыханием открыл ее. В ней, лицевой стороной вниз, лежала стопка колдографий. У Сириуса как никогда затряслись руки. Много лет, проведенных в одиночной камере Азкабана, ему не давала покоя мысль об этих колдографиях, так сильно хотелось хотя бы на них увидеть дорогие ему лица. Не медля больше ни секунды, Сириус просто перевернул шкатулку, высыпав стопку на пол. Колдографии небрежно рассыпались, создав небольшую кучку воспоминаний прямо на полу. Для Сириуса это было словно цветы, поросшие на заброшенном поле, которые как бы украшали его и дарили красоту. Все изображения одновременно двигались, создавая переполох, от которого на душе становилось немного теплее. Самой верхней, оттого и быстрее всех привлекающей внимание, расположилась колдография, на которой изображена гостиная Гриффиндора. «Казалось, все в этом помещении отдавало теплом: стены, пол, шторы на окнах, ковер с мягким ворсом. На самом же деле воздух согревал лишь камин с приятным потрескиванием поленьев, а также дыхание учеников, которых здесь была просто уйма. Гриффиндорцы с соответствующим им задором, шумом и гамом праздновали выигрыш кубка по квиддичу. Звездой этого вечера, естественно, был капитан команды — Джеймс Поттер. Звездой в прямом смысле этого слова, ведь не даром, еще на поле, сказал Фабиан Пруэтт: „Поттер, твою сияющую морду могут увидеть даже из подземелий Слизерина“. На что Джеймс с самодовольной ухмылкой ответил: „Пускай смотрят. Если кубок им наблюдать не повезло, так хоть на мое счастливое лицо наглядятся“. Фанаты квиддича радовались победе и удачной игре команды, весь вечер обсуждая особо запомнившиеся броски игроков или нахваливая правильно выбранную для финала тактику. Даже люди, которые в квиддиче ни сном, ни духом, тоже с удовольствием радовались за такую большую заслугу факультета, искренне гордясь и Гриффиндором, и его учениками. Были и те, кто просто хотел хорошо провести вечер, повеселиться, отложить отбой, или просто провести время с людьми со своего факультета. В общем, счастью „львов“ не было предела. Не могли обойти вниманием и остальных игроков команды, то есть попросту — „неПоттеров“. То и дело на ребят сыпались поздравления, что им несказанно нравилось, тем не менее, некоторые все равно старались слегка уединиться от шумной суеты. Мародеры полным составом, а также Марлин МакКиннон и Лили Эванс вдали от шума расположились около камина. Джеймс, Сириус и Марлин еще не успели сменить алую спортивную форму на повседневную одежду. А может быть, и не спешили, поэтому оставались в ней, всем своим видом показывая немного уставших победителей важной игры. Джеймс сидел на полу, на его ноги весьма уютно положила голову Лили, которая клубочком лежала рядом. На диване за парочкой сидел Питер, одну за другой закидывая в рот конфеты из коробки, и Римус, размеренно помешивающий ложкой какао в бордовой кружке. Справа от дивана на кресле сидел Сириус, а на его коленях, закинув ноги на подлокотник, лежала Марлин. Голова МакКиннон с прикрытыми глазами и полуулыбкой покоилась на груди Блэка, который нежно поглаживал ее по светлым волосам. Члены этой компании в полголоса переговаривались между собой, затрагивая все темы, кроме квиддича, который и так обсуждала вся гостиная. Говорили в основном о планах на предстоящее лето. Все по-детски надеялись, что оно будет длиннее и лучше предыдущего». Сириус сцепив зубы, временами прокусывая губу до крови, смотрел колдографии. Одну за другой. Буквально каждая вещь, запечатленная в этих колдо, словно осколком, колола его в каждый сантиметр сердца. Даже вид еще молодого и, казалось бы, безобидного Питера, к которому Сириус уже на протяжении многих лет испытывал глубочайшую ненависть, приносил ему боль. Но все же, боль посильнее приносили изображения людей и вещей, которые он безгранично любил. Большой зал, гостиная Гриффиндора, коридоры Хогвартса, озеро, Запретный лес, даже Воющая хижина, любимые преподаватели, Дамблдор. Но больше всего сердце Сириуса сжималось от вида своих друзей и девушки. Джеймс, Лили, Римус, Марлин на различных колдографиях заставляли его сердце на секунду останавливаться, чтобы потом вновь забиться с необычайной скоростью. Из ставших ему родными людей, жив остался лишь Римус, который наверняка считал Сириуса предателем. Блэк неосознанно видел смерть Марлин во всех колдографиях, в которых еще во времена Хогвартса заботливые друзья запечатлевали их двоих. Бесконечная беготня друг за другом, валяние на траве, Сириус, кружащий на руках Марлин в летнем платье. Блэк неосознанно представлял смерть Джеймса и Лили, смотря на колдографии, на которых он изображен за какими-то, теперь уже пустяковыми, пререканиями с Эванс или действиями, всегда являвшихся проявлениями невероятной дружбы с Поттером. На всех изображениях улыбки и смех. Сириус до боли в пальцах сжимает колдографии в руках. Ему хочется разрыдаться, с криком, с ударами кулаками по стене, чтобы соленые слезы градом лились по лицу. Но он не может. Двенадцать лет, проведенных в Азкабане, забрали последние частицы души, оставшиеся после известия о смерти Поттеров. Сейчас на душе была лишь жажда мести. Дожить хотелось лишь до убийства Питера. Вся настоящая жизнь осталась в колдографиях.