Let me save you...one more time

      Яростные завывания ветра за окном определенно соответствовали душевному состоянию Чимина. Сейчас внутри него бушевал настоящий ураган из чувств. Не рассчитав силу, парень со всей дури хлопнул дверью спальни, от чего даже стены задрожали. Кольцо, висевшее на доске, блеснуло, будто пытаясь привлечь внимание Пака к себе. Но он не замечал ничего, а в ушах стояли ее слова. От мыслей было тошно. Настолько, что хотелось отправить еще пол сервиза вслед за любимой чашкой. Настолько, что он был не в силах держать в себе эмоции, снова и снова ударяя кулаком в стену. Костяшки пальцев уже давно были в крови. Но разве такая боль сравнится с той, что мучает его сердце на протяжении 67 лет?       Стены вздрогнули от очередного удара, и с полки над доской упала старая, потрепанная временем тетрадь. С глухим стуком упав на пол, она открылась на середине. Там где корешок был больше все размят.А пара страниц и вовсе выпала при падении, являя Паку его же ровный, похожий на девичий подчерк.       Он словно очнулся, молниеносно переводя взгляд на дневник, разглядывая дату, на которой он открылся. «03.07.1950» было выведено черной пастой, а ниже шли записи синим. Подняв тетрадь с пола, Чимин присел на кровать, смотря на ровно выведенные иероглифы.       «… Тэхену уже лучше. Сегодня эта девчонка наконец разрешила ему вставать. Так мой неугомонный друг решил пробежаться по нашим позициям, за что был отправлен мной снова в постель.       — Вот выздоровею, и положу тебя на лопатки, капитан, — шутливо грозился мне он. Вечером с парнями были под Чонаном. Согласно приказу, надо отступать к Дэгу. Не нравиться мне все это…       Бона… Она понравилась ребятам. Мы сейчас сидим у Тэ в палатке. Этому дураку после сегодняшнего геройства еще два дня лежать придется. Так что парни решили развлечь своего старшего лейтенанта. А Чон с радостью присоединилась к нам.       Зря она так. Не знает, что у моего взвода доставать людей расспросами — любимое занятие. Их хлебом не корми, дай поспрашивать о жизни. Отряд болтунов, черт возьми.        Что ж, зато я узнал не так много нового о нашей милой медсестре. Она родилась в той деревушке, откуда мы ее забрали. Никогда ее и не покидала. Скорее всего так бы и прожила там до конца жизни, если бы не война. Отец ее был начальником местного аграрного предприятия, занимался продажей зерна. Он умер в первые дни войны. Его поймали под Сеулом наши войска. Пытали. А потом убили за поставки зерна врагам. А вместе с ним и брата девушки.       Мама Бона пережила ее отца не на долго. Ее очень быстро скосила болезнь сердца. Не выдержала потери любимого мужа и сына. Но перед смертью она — врач — завещала дочери помогать людям, кем бы они не были. Она умерла, а через пару дней возле ее дома появились мы. Она сказала, что это знак свыше.       Какой к черту знак?! Как можно помогать тем, кто пусть и косвенно, но виновен в смерти твоих родных?! Как можно говорить о потери близких так спокойно?! Как можно быть такой сильной, оставаясь при этом хрупкой и слабой девушкой?!       Кажется, Тэхен думает так же. Ведь только я подумал об этом, он прямо сказал Бона:       — Ты такая добрая. Даже слишком. Как можно помогать своим врагам? Тем более сейчас, когда в любую секунду тебя могут убить те, кого ты спасла. Почему? Зачем? — он тоже не понимал ее мотивов.       А она, этот ангел, сошедший с небес, повернулась к нему лицом. Пару секунд, она всматривалась в карамельные глаза Тэ, а потом, мягко улыбнувшись, произнесла:       — Ну кто-то должен быть мной…       Стыдно. Мне никогда не было так стыдно за свои слова…       Я вышел и палатки. Мне нужно срочно проветриться…»       Он будто снова оказался в той палатке. Будто снова сидел у яркой лампы и писал эти строки. Будто снова слышал ее голос…       Дрожащими руками он отложил тетрадь и перевел взгляд на выпавшие листы.       Безусловно, для него это — ценнейшая реликвия. Это — свидетельство того, что когда-то он жил, когда-то он чувствовал. Когда-то он любил в ответ…       «16.08.1950       …Вчера мы прибыли в Пусан. Мой родной город вообще не изменился. Все те же узкие улочки. Все тот же запах моря. Вот только теперь по его улицам бегают не радующиеся дети, а вечно торопящиеся люди в военной форме…       Бона потащила меня сделать совместную фотографию. Говорит мол „Вот закончиться война, а у меня даже фотографии не останется, чтоб показать подругам какой у меня красавчик капитан был“. Заставила меня смущаться, глупышка.       Она настояла чтобы я пришел в парадном мундире. Что ж, чего не сделаешь ради ее улыбки…       А эта девушка сегодня еще милее. Вроде бы и одета скромно, по сравнению с богатыми пусанскими красавицами, но выглядит лучше любой из них.       А фотография и правда хорошая…»       Эта фотография была не тронута временем. Она каждый день грела сердце Чимина. Каждый день придавала ему сил. Каждый день убивала его, вызывая болезненные воспоминания. Тот день в Пусане — то, ради чего он согласился бы прожить свою жизнь еще раз. Тогда он познал что такое счастье. Правда…это ощущение истиной радости пропало, как только закончился тот волшебный вечер…       «20.08.1950       Сегодня прибыл на фронт. Ребята остались в Пусане. Пока что им нет смысла здесь находиться, пусть отдохнут. А меня вызвали. Именно тогда, когда я забыл о всех тех проблемах, которые никуда не пропадали, мне напомнили о них. Напомнили о том, что идет война, и что я — капитан Корейской армии.       — Простите, капитан Пак, но это срочно, — так обратился ко мне рядовой, присланный штабом с запиской.       Мне пришлось бросить все…бросить Тэхена, который только-только поправился…бросить Бона…       И с каких пор она стала мне настолько же дорога, насколько дорог Тэ?       Меня встретил командующий первой ударной армией. Сообщил, что здесь мне придется провести несколько дней, пока план наступления не будет окончательно утвержден…»       На том же листе стояла и другая дата.       «22.08.1950       Эти два дня стали настоящим адом. У каких только военачальников я не был. Кто только не объяснял мне стратегию наступления Корейской армии и роли в этом наступлении моего отряда.       У меня не было даже получаса чтобы записать все то, что происходило за эти два бешенных дня.       Вчера пришло письмо от Бона. Пишет, что Тэ здоров как бык и рвется в бой. Кроме того младший лейтенант Ли тоже поправился и уже заводит с ней философские беседы.       Да, именно с этой девушкой можно поговорить о том, что волнует. Она не осудит то, что тебе страшно. Она просто будет рядом, безмолвно поддерживая.       „С любовью, Бона“ — так она подписалась.       Кажется, теперь я понял… свой ответ я подпишу „С любовью, твой Чимин“       Да, теперь все на своих местах…»       Один листок… Последняя запись из дневника сейчас была у Пака в руках. Самая ценная, как он считал страница, выпала из дневника вместе с остальными. Он помнил слово в слово все то что писал в тот день. Пробегая глазами по наспех написанным строчкам, он одними губами проговаривал их.       «23.09.1950       Слишком много мыслей в голове. Слишком сложно собрать их во что-то связанное и логичное. Похоже до меня наконец дошло понятие слова любовь. Раньше я считал, что любовь это разнообразнейшие способы ее проявления — объятья, поцелуи. Если бы меня спросили пару месяцев назад, что значит любить, я бы ответил, что это делать все, чтобы твоему любимому человеку было хорошо и комфортно.       Но теперь я понял, что любить — это безвозмездно отдавать всего себя тому, кого любишь. Любить — это видеть в своей возлюбленной красивейшую девушку всех времен, даже если сейчас на ней потертая шинель вместо роскошного платья, а волосы, вместо того чтобы быть собранными в красивейшую прическу, обрезаны чуть ли не под корень. Любить — это держать ее руку во время обстрела и чувствовать как по ее хрупкому телу прокатывает новая волна дрожи, которую она всеми силами старается скрыть. Любить — это вместо слащавых фразочек говорить „Береги себя“ перед боем. Любить — это быть готовым принять пулю вместо того, кого любишь.       Теперь я уверен, что люблю тебя, Чон Бона…»       А ниже, еще более корявым подчерком приписано:       «Ты всегда говоришь загадками. Ты всегда делаешь то что хочешь. Теперь я это понял. Ведь только ты могла поцеловать меня на поле боя так, будто это последнее что ты хотела бы сделать. А отстранившись, на мой вопрос „Почему?“ ты ответила как всегда…       — Потому что это правильно, — ты всегда поясняешь свои действия этой фразой. Но в этот раз ты добавила, — Выражать свои чувства, свою любовь правильно.       Да, мама, я нашел ту, кому готов отдать то кольцо. Бесконечность…ты права была, мам, бесконечность своего рода синоним слова любовь.       И именно тогда я решил отдать это кольцо Бона. И сделал это в ее стиле.       — Правильно когда так, — сказал я одевая кольцо на твой безымянный палец.       Пишу на ходу, пока свежи все эти эмоции, ведь жизнь непредсказуема. Скоро снова в бой, но теперь я чувствую, что у меня есть смысл воевать». Слезы текли по его щекам, оставляя жгучие дорожки. Они падали на старую бумагу, будто       прожигая ее. Они были доказательством всего написанного. Он любил ее. Он любит ее. И будет любить, даже если она на протяжении всей вечности не будет помнить его.       Пак редко позволял эмоциям брать верх над его разумом. В этом был плюс ангельской сущности — полный контроль эмоций и чувств. Но он — не правильный ангел. Он любит ту, которую защищает. Он помнит свою прошлую жизнь. И эти воспоминания — его личное проклятье. Проклятье за то, что дал ей тогда умереть вместо него…