Нэнси Дрю. Тайна африканской маски

Три вещи привлекли внимание Нэнси в отведенной ей комнате: книги медицинской тематики на полках, диплом врача в рамке на стене и старый саквояж за креслом. — По всему выходит, что до меня в этой комнате обитал друг семьи Блэквудов — доктор Кристофер Милтон, — констатировала Нэнси и попыталась открыть саквояж. У нее получилось. Вероятно, доктор не считал нужным опасаться за его содержимое в доме друзей, а потому не запирал, хоть такая возможность и имелась. Внутри не оказалось ничего полезного: неполный набор медицинских инструментов, которые в прежние времена носили с собой все доктора, «Медицинский вестник» многолетней давности, бланки для рецептов. Один бланк оказался заполненным на имя Катерины Блэквуд — ей прописывался талидомид. Последнее Нэнси не удивило, она видела баночки с лекарством в хозяйской спальне. Теперь Дрю знала, кому оно предназначалось. Есть ли необходимость узнавать зачем? Скорее всего, это популярный в прошлом антибиотик или успокоительное. Ведь Катерина Блэквуд была учительницей, а им без успокоительного никак. Так что пока такой необходимости нет, но девушка мысленно «завязала» узелок на память позже посмотреть, для чего все же прописывалось это лекарство. Также она задержала взгляд на стетоскопе. Каждый уважающий себя детектив слышал, что с его помощью возможно определять коды запертых сейфов. Вот только хватит ли ее музыкального слуха, чтобы различить щелчки кодового замка? Памятуя о двери на мансардном этаже, Дрю решила оставить столь оригинальный способ взлома на крайний случай, вначале все же попытавшись выяснить комбинацию у Майкла. В самом углу саквояжа лежал скомканный тетрадный листок. Осторожно развернув его, Нэнси прочитала: «…Мне хуже. Никакие средства не помогают. Они становятся все четче… Они не могут быть настоящими… Я должен избавиться от них. Но если я это сделаю, то признаю существование сверхъестественного. Нет! Не может этого быть. Со мной не может происходить то же, что и с Джеймсом. Это просто внушение. И все же я их слышу… Каждый раз, когда прохожу мимо трофейной комнаты… Они зовут… Они поют… Сегодня я услышал бой барабанов. О, нет! Только не барабаны. Если Джеймс прав… Если он прав… Да простит Господь наши души!..» — Хм, интересно, — покачала головой девушка, возвращая листок обратно в саквояж. — Тут уж точно дело было не в крысах… Выглядит так, будто писавший сходит с ума и знает об этом. Почерк совпадает с тем, что я видела на рецепте, отсюда можно сделать вывод, что это записки пропавшего доктора. А в сумасшествии, насколько я поняла, подозревали мистера Блэквуда. Джеймса… Никогда не думала, что безумие заразно. Ладно, возьмем на карандаш и продолжим поиски. Вновь спустившись на первый этаж, Нэнси прошла в гостиную. Там, на чайном столике, лежала стопка книг, вполне подходящая под определение «оставил на видном месте». К сожалению, большая часть томов оказалась, действительно, книгами, некогда принесенными из библиотеки любителем почитать. Но один оказался тетрадью, исписанной знакомым почерком. — Кажется, это начало записей доктора… — отметила детектив. Некоторые страницы тетради склеились, на некоторых чернила выцвели или расплылись так, что прочитать записи не представлялось возможным, но кое-что Дрю все-таки удалось разобрать. «…Я сжег свой прежний дневник и ничуть об этом не жалею. Назначение этих записей — не сохранить их в моей памяти, а не позволить мне сойти с ума. В мыслях полный беспорядок… Я должен взять себя в руки и сосредоточиться… …Я стал вечным хранителем, поставленным перед выбором, в котором ни один из вариантов ответа не является верным. Я продал свою душу в тот судьбоносный день. Самое ужасное: я знал, что этим рано или поздно закончится. На самом же деле последствия оказались намного серьезнее. Я часто задумываюсь, что бы произошло, если бы можно было повернуть время вспять? Если бы я рассказал всему миру, что же здесь произошло на самом деле? У меня бы просто отобрали лицензию или сгноили бы в тюрьме, как соучастника? Во всяком случае, это было бы лучше, чем эти воспоминания… …Не могу точно сказать, когда это началось. Я просто услышал их однажды утром. Шорохи… Потом голоса… А потом… Они, действительно, существуют или я просто слишком долго и часто думал о них? Неужели Джеймс был прав?.. …Голоса возвратились, но на этот раз они другие. До этого я слышал их внутри себя, будто что-то мешало мне думать. Теперь же они расползаются по дому… оттуда. Не хочу об этом думать. Это невыносимо! Как бы мне хотелось, чтобы все прекратилось! Я совсем потерял чувство времени. Мне нужно выбираться отсюда… …Это безумие. Я знаю. Оно подкрадывается медленно, но неотвратимо. Если это так, то моя душа проклята. Бедный Джеймс… Если бы я повел себя по другому… Но сейчас уже слишком поздно. Или нет?..» — Угу… — задумчиво протянула Нэнси. — По словам Нэда, Майкла тревожат какие-то шорохи. А судя по запискам доктора, и его, и хозяина дома тоже тревожили шорохи, потом превратившиеся в голоса… Есть ли в этом какая-то связь? И читал ли Майкл записки доктора перед тем, как услышать шорохи? Может быть, он просто внушил себе, что что-то слышал? Вот, даже доктор делает такое предположение, а писатели, они — люди творческие, с ярким воображением, им внушить что-либо себе — много усилий не надо. И что же за поступок мог скрыть доктор, что ему за это грозила тюрьма? Махинации с лекарствами? Ну не из-за «талидомида» же это… Так, что в сети знают о «талидомиде»? В прошлом довольно распространенное снотворное… Выявлены побочные эффекты… Ужас какой! Но все равно ничего противозаконного. Значит, речь шла о чем-то другом… Но о чем? Следующим в очереди на поиски чего-то интересного был стол в кабинете. На самом столе не располагалось ничего примечательного, кроме старинного письменного набора, «Ньютоновых шариков» и пары пустых папок, но в столе были ящики, и один из них оказался запертым. Поскольку портить дорогую мебель в планы Нэнси не входило, девушка просто сделала еще одну отметку в списке проблем требующих решения. В незапертых ящиках она обнаружила коробки с сигарами, несколько официальных писем и… еще один дневник. На этот раз не было причин догадываться о том, кто был автор записей. Справа на обложке каллиграфическим почерком было выведено «Джеймс Блэквуд». Нэнси рискнула присесть в старое кресло и погрузилась в чтение. «…Строительство железной дороги медленно, но верно идет своим чередом. Я впервые руковожу таким масштабным проектом, но мне это нравится. В отличие от Катерины, которой Африка не по душе. Но если дальше все сложится так же удачно, мы вернемся в Англию раньше, чем первоначально планировалось. Я предложил Катерине вернуться домой без меня, если уж ей здесь так плохо, но она отказалась. Сказала, что еще меньше ей хочется сопровождать „все это барахло“, так она называет африканские сувениры, которыми я обзавелся за время пребывания на Черном континенте, и жить на „точно такой же стройке, только в Англии“. Признаю, в свете последних событий дом, действительно, пришлось перестраивать, но сравнивать переделку дома с прокладкой рельс… Впрочем, со своими личными проблемами я уж как-нибудь разберусь. Другое дело — туземцы. Ни для кого не было секретом, что мы продвигаемся по территории, населенной племенами аборигенов, некоторые из которых довольно воинственно настроены. Не конкретно к нам, а в принципе. Специально для таких мы держим вооруженную охрану. Но местные жители никогда не проявляли к нам агрессии, просто периодически возникали среди деревьев и пристально молча наблюдали за нашей работой. Поначалу это напрягало, но потом мы перестали обращать на туземцев внимание. И вот сейчас они странно активизировались. Нет, они не начали предпринимать попыток к нападению, но их любопытство начинает отвлекать и досаждать. Слишком организованно и слаженно они ведут себя для примитивных дикарей. Слишком близко подходят. Слишком внимательно изучают нас. Зачем им это нужно? Во мне проснулось любопытство. Я вижу, что не только меня тревожит присутствие наблюдающих туземцев. Другим тоже начинает казаться, что они будто выжидают. Неоднократно я слышал, как рабочие жалуются друг другу, что их все чаще посещает ощущение ужаса под пристальными взглядами дикарей. Им мерещатся тени, чудятся странные звуки даже днем. Кажется, в присутствии туземцев сама природа приобретает зловещие очертания. Я попытался расспросить об этом племени жителей близлежащего городка. Странно. Большая часть тех, кого я спрашивал, удивленно пожимали плечами и уверенно заявляли, что племя, которое обитало в тех местах, давно вымерло, много лет никто о нем не слышал. И только несколько старожилов припомнили из своего далекого детства странные крики и вспышки света из этих мест, долетавшие до города, и ощущение ужаса, который они вселяли в сердца…» Дальше на нескольких страницах мистер Блэквуд распространялся исключительно о работе, поэтому Нэнси пробежала их довольно бегло, пока не наткнулась на следующие строки: «…Племя называется „далмаари“. И никто не знает, откуда оно взялось, куда исчезло и откуда появилось снова. Чем больше я думаю об этом, тем интересней мне становится. А что, если это неизвестное науке племя? Вдруг их культура и религия доселе никем не описаны? Что, если эта находка окажется сродни находке усыпальницы фараона Тутанхамона? Ну, это я, конечно, размечтался, но нельзя не признать, что найденное в африканских лесах безвестное племя хоть сколько-нибудь прославит имя своего первооткрывателя. Думаю, стоит уделить побольше времени наблюдению за жизнью дикарей, чтобы как можно больше узнать о них до возвращения. Я настолько увлекся изучением племени туземцев, что начал допускать просчеты в работе. Катерина недовольна. Каждая моя ошибка — это несколько лишних недель пребывания в Африке. На этот раз погрешность незначительна, но следует взять себя в руки, пока я не допустил, действительно, серьезный просчет. Но как же нелегко будет это сделать, когда я буквально одержим. Я хочу разгадать загадку аборигенов. А уж в том, что она существует, я уверен. Несколько раз мне удавалось незаметно подкрасться к туземной деревушке и вблизи понаблюдать за дикарями. Наивные! Мы считали, что они ведут себя странно, наблюдая за нами. Их деревня — вот где они, действительно, странно себя ведут. Там они — коллектив, подчиняющийся единому общему разуму. Они молчат, совсем никак не общаются друг с другом — ни жестами, ни взглядами, — но все равно делают то, что надо, и именно тогда, когда надо. Подобная слаженность пугает. Да что там! Повергает в ужас. Иногда мне кажется, что зря я все это затеял…» Следующая запись была сделана через несколько дней, и, судя по почерку, Джеймс Блэквуд очень нервничал, когда делал ее: «…Что это было? Что я только что видел? Я не испытываю ни малейшего желания это записывать, но запишу, чтобы у меня было доказательство реальности произошедшего. Чтобы завтра я не решил, что все мне приснилось. Я снова следил за жителями деревни, а они снова вели себя, как части единого целого. И вот эти „части“ внезапно прекратили работу, вышли в центр деревни на маленькую вытоптанную площадку, окруженную хижинами, и вдруг начали трястись в странной ритуальной пляске. Спустя некоторое время, пока все остальные продолжали самозабвенно исполнять свой странный танец, двое туземцев удалились в самую большую хижину и вынесли из нее маску. До этого момента я видел много африканских масок, некоторые из них мне даже удалось заполучить для своей коллекции. Да, даже сюда уже дотянулась власть всемогущего бога денег, перед которым меркнет сила всех других богов. Но эта маска была особенной. Никогда еще мне не попадалось нечто более отталкивающее. Вроде бы ничего особенного. Большая деревянная маска со свирепой мордой, чем-то напоминающей кошачью, нарисованной красками, изготавливаемыми туземцами из подручных средств. И все же при взгляде на нее меня охватил необъяснимый, невообразимый ужас, который только усилился, когда я увидел то, что увидел. Итак, племя бьется в ритуальных конвульсиях, двое держат маску. Внезапно один из танцующих — почему именно он? — прекратил дергаться, как под напряжением, и подошел к маске. В ту же секунду остальные как по сигналу накинулись на него… и буквально изорвали в клочки. При этом ни убийцы, ни жертва не издали ни звука. И вокруг не раздавалось ни звука: ни пения птиц, ни шелеста листьев, ни чего бы то ни было еще. Только звук ломающихся костей и рвущейся плоти… Не помню, как я добрался до лагеря, и сколько времени просидел в прострации. Теперь же спешу записать увиденное, чтобы доказать себе, что не сошел с ума. Я все это видел!..» Следующая запись снова была сделана через несколько дней и написана ровным почерком спокойного человека. «…До сих пор не могу поверить, что увиденное мною произошло на самом деле, но теперь, успокоившись, я могу оценить ситуацию с позиции не чувств, а разума. Если верить антропологам, на Земле много племен, чьи ритуалы способны шокировать европейца. Думаю, с их точки зрения тогда не произошло ничего необычного. Просто нужно сделать выводы и не пытаться в одиночку и без оружия наладить контакт с племенем, люди которого способны убить тебя голыми руками. Что, действительно, необычно, так это маска. Уверен, что никогда не встречал ничего подобного. Полагаю, что и на более квалифицированных специалистов она произвела бы впечатление. Чем больше я думаю о ней, тем больше вопросов у меня возникает. Что символизирует эта маска? Какое божество она олицетворяет или же сама по себе является объектом поклонения? Как бы мне хотелось рассмотреть ее поближе…» На этом дневник обрывался, но не заканчивался. Нэнси заметила на внутренней стороне корешка следы вырванных страниц. — Любопытно, когда их вырвали и куда спрятали? — задала Дрю риторический вопрос. — Итак, маска появляется на сцене, но при чем здесь проклятие, пока непонятно. Ясно только, что Джеймсу Блэквуду удалось не только «рассмотреть маску поближе». Что ж, кажется, теперь у детектива Дрю есть повод как следует осмотреть трофейную. Значительное место в трофейной комнате занимали застекленные витрины: две маленьких — слева от двери с какими-то фигурками и в дальнем левом углу с оправленными в серебро слоновьими бивнями, и две больших — в центре комнаты с четырьмя глиняными кувшинами, расписанными в лучших народных африканских традициях, и по над правой стеной с тремя наличествующими масками и одной пустой подставкой. Ближний левый угол был занят прислоненными к стене щитами и копьями, правый — небольшим столиком с ритуальными чашами и другими непонятными предметами. Пожалуй, самым впечатлившим Нэнси предметом было расположенное справа от входа на обтянутом бархатом манекене, на таких в ювелирных магазинах обычно демонстрируют покупателям бриллиантовые колье, многоярусное ожерелье из бусин с настоящим львиным когтем в центре самого длинного нижнего яруса. Дрю внимательно осмотрела витрину с масками. Она не была разбита или повреждена каким-либо другим образом. Замок на ней не взламывали, а открыли своим ключом. Сравнивая прочитанное в дневнике с увиденным, девушка пришла к выводу, что, если жуткая маска изначально располагалась в витрине, именно ее и не хватает. Остальные маски не способны были вызвать никакого особого чувства, кроме профессионального интереса, не имеющего ничего общего с профессиональным интересом детектива. А вот письмо, завалившееся между столиком с непонятными безделушками и стеной, имело. «Уважаемый мистер Блэквуд! Позвольте еще раз поблагодарить Вас за предметы из Вашей коллекции, безвозмездно переданные нашему музею для экспозиции, посвященной культуре африканских народов. Этот факт будет отражен в рекламных буклетах и, я уверен, привлечет внимание и к нашей выставке, и к Вашей коллекции. Теперь о том, что касается Вашего вопроса. Должен признаться, что если бы не Вы, я бы никогда не узнал о существовании племени далмаари. Скажу больше, те специалисты-африкановеды, с которыми я общался, тоже ничего не знали о нем. Тем не менее, мне удалось найти несколько книг. Я отправлю их Вам в ближайшее время. Искренне Ваш, П. Боунс.» Следующий час Нэнси Дрю потратила на безрезультатные поиски книг про Африку в библиотеке, а потом решила позвонить Майклу. — Как успехи, детектив? — бодрым голосом поинтересовался Майкл. — Лично у меня все настолько скверно, что сегодня я, кажется, в Блэквуд не вернусь. Заночую в Ротбери. Надеюсь, ты не испугаешься переночевать одна в большом доме? — Не испугаюсь, — ответила Нэнси. — А об успехах говорить пока что рано. Хотя кое-что я нашла: записки доктора и дневник Джеймса Блэквуда. — Замечательно! Я их и имел в виду. Они лежали на столике в гостиной? — Почти, — Нэнси решила не вдаваться в подробности по поводу местоположения оставленных дневников, кое-что интересовало ее гораздо больше. — Скажи, Майкл, это ты вырвал страницы из дневника Блэквуда? — Нет. Когда я его нашел, листы уже были вырваны, и где они, я понятия не имею. Может где-то в доме, может уже много лет как где-нибудь на свалке. А жаль. Было бы интересно узнать продолжение истории. Я-то и так его знаю, но взгляд непосредственного участника — это всегда нечто. — Каково же продолжение? Может, раз наша встреча переносится на завтра, ты все же расскажешь мне хоть что-нибудь? — Что-нибудь? Ну, слушай «что-нибудь». Мой дальний родственник так помешался на этой маске, причем, как оказалось впоследствии, в прямом смысле этого слова, что каким-то образом сумел отобрать ее у исконных владельцев-дикарей и привезти домой. Какое-то время он еще проработал инженером, а потом полностью погрузился в изучение истории этой маски и ее прежних владельцев. Дальше: маска пропала, а Блэквуд убил свою жену. Это произошло в мае… — Майкл назвал год. — Примерно через пару месяцев стало известно и о его смерти. Вот такие дела. — А по поводу пропажи маски есть какая-либо информация? — Никакой, кроме той, что в полицию по поводу кражи никто не обращался. В кругу коллекционеров африканских редкостей она не всплывала. Можно предположить, что Блэквуд сам с ней что-то сотворил: подарил, спрятал, выбросил, уничтожил. Если судить по слухам, он очень боялся этой маски. Связывал с ней слышимые им шорохи и голоса. — Кажется, и доктор склонялся к этому же мнению. Во всяком случае, шорохи и голоса он тоже слышал. Ты ведь и его записки читал? — Читал. Поэтому-то и подумал, что проклятие реально. Что сумасшествие Блэквуда было… чем-то другим. Ведь всем известно, что с ума поодиночке сходят. А тут и Джеймс, и Милтон, и я — все слышали шорохи. Не находишь, что это какое-то странное всеобщее помешательство? — Скажи, а ты услышал шорохи до или после того, как прочитал дневники? — До. Именно поэтому я и начал в доме поиски чего-то, способного дать объяснение случившемуся. Если быть абсолютно откровенным, я испугался. Все эти слухи… Получалось, что я либо потомственный сумасшедший, либо проклятие маски — не выдумка. Когда я нашел записи доктора, первое отмел. Но второе… Тут-то мне и подвернулся Нэд. Он только и делает, что рассказывает о тебе и твоих успехах. Вот я и подумал, что ты поможешь докопаться до истины… — Хм, докопаться до истины… Я никогда не имела дела с настоящим проклятием. Я вообще не верю в их существование, и мой опыт доказывает, что я права в своих убеждениях. — Поэтому я и решил, что смогу довериться твоему мнению. Если история с проклятием — бред, ты сможешь это доказать. Если нет. Значит, мне понадобятся совсем другие специалисты… Что-нибудь еще? — Да. Тебе не попадались на глаза какие-нибудь «ученые» книги про Африку? — Нет, не попадались… Может, кто из рабочих взял… Я не особо следил за сохранностью имущества, доставшегося от родственников, убедившись, что ничего особо ценного в доме нет. А что, они очень тебе нужны? — Да нет. Вот что мне, действительно, пригодилось бы, так это код от сейфа. Майкл смущенно откашлялся. — Откуда тебе известно про сейф? — Я его нашла. — Ну, ты — настоящий детектив! — в голосе Артхейта зазвучало неподдельное восхищение. — Да, я знаю код. Мне его передали вместе со всеми документами, вот только не сказали, где находится то, к чему он подходит. — Можешь мне его сказать? Честное слово, я не присвою содержимое тайника. — На память я код не помню, но помню, что переписал его в записную книжку. Вечером, когда решу вопрос с ночевкой, поищу. Кстати, ты уже обследовала кухню? — Нет еще. А в чем дело? — На кухне я складировал упаковки с питьевой водой и кое-какой немудреный провиант. А в столе — свечи. Я сразу тебе об этом не сказал, потому что думал, успею вернуться и сам покажу вещи первой необходимости. А может и решу проблему с ключом от подвала. Мне все-таки кажется, что ключ не пропал, а кто-то из рабочих просто прихватил его с собой. — Может быть и так, — согласилась Нэнси. — Разбирайся со своими делами и не волнуйся за меня. Мне случалось ночевать и в куда более худших условиях. — Тогда до завтра. Но, если что… — Позвоню, — подхватила девушка и повесила трубку. По мнению Нэнси, кухня в перспективе должна будет потребовать у хозяина больше всего средств на переделку. В ней не было ничего, присущего современным благоустроенным кухням, только печь, которую нужно топить углем, холодильник, заслуживающий гордого звания «доисторический», стол и полки с банками для специй и прочих сыпучих продуктов, первые в очереди на выброску вместе со всем их содержимым. Упаковки с водой и сумка-холодильник с завернутыми в целлофан сэндвичами стояли на самом видном месте. А вот свечей не было ни там, где сказал Майкл, ни где-либо вообще. Наудачу толкнув дверь, ведущую в подвал, Нэнси убедилась, что чуда не произошло: пока она бродила по дому, ключ не нашелся и дверь не открылась. Тогда Дрю толкнула дверь по соседству, ведущую в комнату прислуги. Взору Нэнси предстала небольшая комнатка с примыкающей к ней крошечной ванной. Мебели был самый минимум: кровать, комод, стол, стул и прикроватный столик. В большинстве своем ящики немудреной обстановки были пусты, но кое-где все же лежали забытые вещи, свидетельствующие о том, что последний обитатель комнаты собирался в спешке, и он увлекался фотографией. В одном из ящиков комода лежала старая фотокамера. В ящике прикроватного столика осталось пособие для начинающего фотографа. Забытые фотографии валялись на полу, лежали в ящиках, а в ванной комнате, используемой как проявочная лаборатория, висели, прикрепленные прищепками к веревке. На некоторых из них были изображены интерьеры комнат, где Нэнси уже успела побывать, на других — незнакомые места, все же находящиеся, можно предположить, на территории поместья. На столе лежала стопка чистых листов. Присмотревшись, Нэнси обнаружила отпечатки написанного ранее текста. У детектива снова появилась возможность блеснуть знанием профессиональных приемчиков. В частности, как прочесть текст отправленного письма по оттиску. В поисках карандаша девушка открыла ящик стола и воскликнула. — О! Где-то я это видела! На дне ящика одиноко лежала очередная фотография, на которой была изображена ключница, висящая на стене возле кухонной двери и этажерка под ней. На центральном крючке ключницы с надписью «подвал» висел массивный ключ. На этажерке стояла приметная полосатая ваза. Собственно к ней и относился возглас Нэнси: она помнила, что видела эту вазу в коридоре у черной лестницы. На обратном пути, пожалуй, следует осмотреть ее как следует. Карандаш все же нашелся, правда, в другом ящике, и спустя пару минут нехитрых манипуляций, в руках детектива Дрю был лист с «негативом» текста некогда сочиненного письма. Послание оказалось написанным на итальянском. — Скверно… — покачала головой девушка. — Но не смертельно, — она достала телефон и набрала номер. — Привет, Джесс! Как дела? — Привет, всемирно известный детектив! Откуда на этот раз? — Снова из Великобритании. И снова дело о проклятии. Кажется, «Англия» и «проклятие» скоро для меня станут словами-синонимами. — Что на этот раз? — Африканская маска и шепчущие голоса. Подробности будут позже. А пока что мне нужна твоя помощь. — Я ничего не знаю про Африку. — Зато ты посещала курсы обучения итальянскому языку. — Посещала, и даже съездила после них в Рим. Удивительно, но ни один итальянец меня так и не понял. — Мне вовсе не нужно, чтобы ты разговаривала с итальянцами. Письмо сможешь перевести? — Думаю, смогу. Тут же мое произношение не будет играть никакой роли. — Конечно, не будет. Значит, я отправляю тебе текст? — Отправляй. Мне как раз нечем заняться вечером. — Спасибо, Джесс! Ты очень меня выручишь. Пять минут спустя письмо уже было на полпути к Джесс, а Нэнси — к полосатой вазе с фотографии. У нее не было никаких подтверждений, что ключ может быть в вазе, кроме предположений, но сколько раз ее предположения оказывались верными? Вдруг и сейчас будет так же? Легко подтолкнув вазу, Нэнси услышала, как внутри той что-то звякнуло. Тогда девушка перевернула полосатую емкость. На пол тяжело выкатился запечатленный на фотографии ключ от подвала. Как и в любом другом, в подвале дома Блэквудов было сыро, холодно и темно. Свет в него проникал через прямоугольные зарешеченные, но не застекленные оконца под самым потолком. Под лестницей и в центре кое-как были свалены коробки с никому не нужным хламом и старой бытовой химией. Большую часть подвала занимал отопительный котел, трогать который Нэнси не собиралась. Электрический щиток висел на стене у подножия лестницы. Открыв его, Дрю осторожно взялась за рубильник и переместила его в положение «включено». Естественно, в подвале ничего не изменилось, за исключением легкого гудения в щитке. Нэнси не поленилась подняться обратно в кухню и щелкнуть выключателем. Сумрачное нутро подвала озарилось неярким светом одинокой лампочки под металлическим абажуром. Тусклый свет позволил Дрю разглядеть вентиль на трубе у противоположной стены. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно он отвечает за подачу воды. Повернуть железное кольцо оказалось значительно труднее, чем поднять рубильник, но Нэнси все же справилась. В трубах зашумела вода. — В дом Блэквудов возвращается жизнь, — буркнула Нэнси… и вздрогнула. Ощущение, что на нее кто-то смотрит, было неожиданным и реальным до непереносимости, до жжения между лопаток. Нэнси оглянулась, особо пристально вглядываясь в оконца. Никого. И все же Дрю не могла отделаться от чувства чьего-то присутствия. Внезапно она испытала жгучее желание поскорее убраться из подвала, что и сделала. Прихватив с собой воды и бутербродов, Нэнси вернулась в свою комнату, чтобы привести в порядок мысленные «записи». За окном занимались первые сумерки, стремительно преображающиеся в холодную осеннюю ночь. Не было смысла исследовать окрестности, блукая в потемках, да и в доме вроде бы найдено все, что возможно на сегодняшний момент. Вот разве что… Нэнси отложила недоеденный сэндвич и направилась на чердак. Там в вязанках старых газет она нашла нужный год, а в году, в свою очередь, май месяц. Искомая статья нашлась в номере за двадцать пятое число. «Вчера мистер Джеймс Блэквуд, всеми почитаемый житель нашего города и широко известный инженер-строитель, был обвинен в убийстве мисс Изабеллой Мориани, горничной семьи Блэквудов. Пока что ситуация выглядит очень необычной, ведь мистер Блэквуд — уважаемый человек. Но мисс Мориани, иммигрировавшая из Италии, мечтающая стать фотографом, утверждает, что располагает доказательствами. „Я знала, что мне не поверят, поэтому сделала фотографию, — говорит она. — В тот день меня не должно было быть дома, я собиралась поехать в Ротбери, но изменила свои планы, никого не предупредив. Я была в своей комнате, когда увидела чью-то тень в саду. Присмотревшись, я увидела… О, Боже! Меня до сих пор бросает в дрожь!“. По словам полиции на фотографии изображен мистер Блэквуд, закапывающий что-то в своем саду. „Это очень похоже на человеческое тело, — сообщает шеф полиции Бейли. — Фотография не очень качественная, но ее в совокупности с показаниями мисс Мориани достаточно, чтобы возбудить уголовное дело“. До тех пор, как появилось это обвинение, считалось, что миссис Катерина Блэквуд находится в отъезде. Эту информацию подтвердили в школе, где миссис Блэквуд работала, пояснив, что получили письменное уведомление о необходимости срочного отъезда. Обвинения, выдвинутые мисс Мориани, ставят мистера Блэквуда в весьма компрометирующую ситуацию. Даже если они не подтвердятся, ему придется многое нам объяснить. Появляется много слухов и версий, от весьма разумных до самых диких. Но вот какой вопрос не дает покоя жителям города: что может подвигнуть богатого образованного человека хладнокровно убить свою жену после тридцати лет совместной жизни?» — Что ж, ничего необычного, — проговорила девушка. — Как в любой статье об убийстве. Ничего, что как-то связывало бы его и проклятие, кроме отдаленных намеков. Но это было бы чем-то из ряда вон выходящим, если бы о подобном в серьезной газете написали открыто. Это же вам не «Аномальные явления». Вот где развернулись бы по полной… Молча положив газету на место, Нэнси вернулась в свою комнату. Пожалуй, хватит на сегодня расследований. Как говорится, утро вечера мудренее.