Lo Bello y lo Bestia

      Белль поёжилась и попросила Когсворта подкинуть ещё дров в камин. Не то чтобы в комнате было холодно, но старые кости отчаянно мёрзли и требовали тепла, хотя старушка уже была укутана двумя пледами. Одарив старого друга благодарным взглядом, она снова углубилась в чтение старого пыльного фолианта.       Ей уже семьдесят два, но спустя столько лет она не прочла и половины книг из подаренной им библиотеки. Теперь каждая книга давалась всё сложнее и сложнее — совсем не те стали глаза, и даже очки помогали мало. Да и в последнее время всё чаще она ловила себя на том, что вглядывается не в чернильные строчки, а в гулкое каминное пламя, силясь увидеть там до боли знакомый образ. И ведь видела. Были ли это трюки её воображения или попросту случайные огненные завихрения — неважно. Она видела это и старое израненное сердце сжималось, причиняя едкую боль.       Белль не любила вспоминать прошлое, но оно смотрело на неё из каждого угла этого старого замка. Выглядывало из-за старого дуба в заснеженном саду; звало эхом шагов в пустых коридорах, но чаще всего глядело из её собственного зеркала. «Неужели это я?», — спрашивала она себя. Неужели и правда эта согбенная седовласая старушка была когда-то Красавицей?..       «Это ты», — шептало отражение, а вслед за шёпотом приходили они — воспоминания. Гладкое прохладное стекло отражало уже молодую красивую девушку, счастливую и влюблённую. А рядом был он.       Про себя она звала его только по имени — Адам. Вслух однако произносить не решалась — принц был гневлив и кто знает, какие бы чувства в нём вызвало это старое и потерянное имя. Теперь она понимала, что зря. Нужно было звать его Адамом каждый день, каждый час, и теперь это имя не казалось бы ей таким чужим и далёким.       Но она назвала его так лишь раз.       — Нет, не умирай, — она рыдает и хватает его то за лапы, то за рубашку, силясь поднять. Небо плачет вместе с ней, но Белль не замечает, что промокла.       Он с усилием открыл глаза и перевёл на неё замутнённый болью взгляд. Белль видела, как больно и трудно ему говорить, но на все её слабые запреты он лишь сжал её руку в своей, такой большой и надёжной.       — Ты должна вернуться к отцу. Да, к отцу… Прожить долгую и хорошую жизнь, Белль.       А кровь всё не останавливалась. Она суетилась, перевязывала рану своим плащом, прижимала её, лишь бы не видеть больше ужасного красного цвета.        — Мне уже не помочь, Белль. Оставь меня, — голос его звучал мягко, но в нём сквозила боль. — Отправляйся домой. Ты больше не пленница.       Тут она полностью почувствовала свою беспомощность. Он умирает. Почти умер, а она ничего не может сделать. Девушка напрочь отвергала эту мысль, но что-то в глубине души подсказывало, что он прав.       Она опрокинула голову ему на грудь, и отчаянные рыдания сотрясли её маленькое и промокшее тело. Она мечтала сейчас только об одном — о чуде. Когда-то чудо превратило его в зверя, неужели сейчас не может исцелить его?       — Не уходи, Адам, — слышит ли он эти слова? Дождь такой сильный, что заглушает своим шумом любые звуки. — Я люблю тебя. Ты не можешь уйти вот так…       Но он ушёл, оставив после себя лишь слабую улыбку. И её, одну.       Позднее только это согревало сердце Белль — тот факт, что он умер счастливым, зная, что она его любит.       Из-за дождя она ужасно простудилась и неделю пролежала в горячечном бреду. В редкие минуты просветления Белль искренне надеялась, что лихорадка унесёт её, и тогда они воссоединятся, но вскоре болезнь отступила. А когда Белль, ещё слабая, смогла выйти из замка, под дубом был насыпан небольшой холмик. Не было надгробной плиты — только цветы и та злосчастная роза, сухая и почерневшая. Последний лепесток упал слишком рано.       К отцу Белль не уехала. Она осталась в замке доживать свой век одна. Ей больше не снились приключения и тайны, они были просто не нужны, и весь прежде огромный и неизведанный мир сузился до одной маленькой спаленки и библиотеки. Теперь же она состарилась и всё реже покидала свою комнату. Друзья, другие обитатели замка, заколдованные, как и Адам, не покидали её. Она понимала, что скоро уйдёт, и жалела их, вынужденных коротать свой век в бесцельном одиночестве, но в глубине души была счастлива, что её тягостный земной путь скоро завершится.       — Скоро мы будем вместе, — обещала она портрету, такому прекрасному и юному, не в пример ей. Об этом портрете она вспомнила вскоре после смерти Адама и, отыскав его, бережно подклеила разорванный когтями холст. — Скоро, мой принц.       — Белль, ты такая молодец! Он совсем как новый! — Чип отчаянно хотел подбодрить свою подругу. Он был малышом и ещё не совсем понимал, что происходит, но переживал не меньше взрослых.       Она улыбнулась ему с лёгкой грустью.       — Спасибо, дружок, — и перевела взгляд на починенную картину. — Я и не думала, что наш принц окажется таким красивым.       Они обнаружили её тем же вечером в старом хозяйском кресле. Сухие морщинистые ручки лежали на коленях поверх уже давно выцветшего и потрескавшегося нарисованного лица. Она уснула, улыбаясь, и отошла, оставив свою улыбку миру, который не успела повидать.       — Подожди меня, Адам. Я за тобой.