Простить замужество

Грудь саднило так, что трудно было дышать. " Ты еще легко отделался, друг мой"-сказал мне насмешливый внутренний голос- "Твое счастье, что Лекса поручил всю черную работу этому парнишке Петро: сам бы он ни за что не промахнулся" - Лучше б так и было,-мрачно парировал я вслух, тяжко вздохнув и бросив беглый взгляд на снимок в деревянной рамке с позолотой, стоявший на прикроватной тумбочке. На мы с Кармелитой лучились счастьем, обнимая друг друга, а в ее глазах цвета оникса плещется такая неимоверная любовь и нежность, какую при всем желании нельзя сыграть. Сыграть... Это слово эхом отозвалось в памяти, и перед глазами помимо воли предстала наша с Кармелитой сценка "Озеро печали". Ее руки напротив моих, тепло ее хрупких ладоней, черные локоны, щекочущие мое лицо и вселенская, разрывающая сердце грусть во взгляде двух бездонных ониксов, сменившаяся на миг безграничным доверием в тот самый момент, когда я легко подхватил ее на руки, едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать эти алые губы...как же давно это было! Глаза вдруг обдало жаром подступающих слез, а в груди немилосердно заныло. Стараясь справиться с внезапно накатившим желанием завыть, точно волк на луну, и разорвать эти чертовы бинты на груди, я кое-как дотянулся до рамки и, взяв ее в руки, почувствовал, что сделал это зря: при взгляде на счастливую жену тупая боль под сердцем усилилась раз этак в пять, став практически невыносимой в сочетании с острой болью от ранения. " Наверное, именно так и болит душа"-подумал я, бережно проводя подушечками пальцев по холодному стеклу Фоторамки и словно бы гладя Кармелиту по волосам. Внезапно в памяти всплыла песня, которую часто напевал Кружка, понахватавшийся от Марго украинской мовы. Я еще раз взглянул в счастливые глаза Кармелиты на глянцевом фото, и вдруг душу захлестнула такая нежность, что неожиданно для себя я запел: Я так чекав тебе, чекав, що сни здійснилися... Мені вуста, твої вуста ночами снилися. Щоб ми зустрілися в житті під цими зорями, Назвавши їх на самоті своїми долями... На миг я осекся, прижал фоторамку к своей груди и, прикрыв глаза, ни то пропел, ни то прошептал так, словно жена могла меня слышать: Я ніколи, нікому Тебе не віддам! Хочу бачити, чути, любити щодня. Я нікого, ніколи ще так не кохав, Я так довго, так довго на тебе чекав! Дверь отворилась, и в комнату, сияя улыбкой, вошла Рубина. - Как самочувствие, Миро? - Неплохо. Бабушка, а где Кармелита? - Поехала забрать свои вещи из особняка Жданова,-спокойно ответила шувани. - Что?!- я вскинулся на кровати, обуреваемый смесью негодования и тревоги, но резкая боль в груди заставила меня опуститься на подушки, сдавленно простонав сквозь стиснутые зубы: -Ей же даже на пороге этого дома появляться нельзя! Я понимал, что это чистое безумие, но я должен был любой ценой защитить любимую женщину, а потому вскочил с кровати и, невзирая на боль, направился выручать любимую, твердо зная, что Ніколи нікому її не віддам.