Столкновение

      — Так невозможно, нельзя, не нужно! — свет неожиданно погас. Все поглотила черная тревожная чернота.       — Ее теперь терпеть среди порядочных людей, — неуверенно допела Наташа и замолчала. Оркестра не было.В зале тоже тишина. И только позади нее раздавалось какое-то шебуршание.       — Кто есть? — тихо спросил первый голос.       — А ты кто? — переспросил второй.       — Алексей Александрович, друг мой? — попыталась наладить контакт Сидорцова.       — Я получил от нее письмо! — раздалось с разных сторон. Кто-то прыснул.       — Саш, ты опять на спектакль заранее пришел, чтобы избежать толпы поклонниц? — смеясь, спросил Балалаев.       — Я на всякий случай. А то вдруг ты опять голос потерял, — немного с обидой ответил Маракулин.       — Как это ужасно — долго-долго заседать… — медленно произнес Александрин, пытаясь повторить успех Наташи.       — Езжай к Патти один, — сквозь зубы произнес Ермак.       — Алексей Кириллыч? — недоумевающе воскликнул Ли. — А ты тут что забыл?       — В театре жену, а тут не знаю.       — Еще есть кто, или перекличка закончена? — спросила Наташа.       — Соблюдайте правила, добрые люди… — тихо затянул Бирин, от чего у всех побежали мурашки. В темноте это звучало очень угрожающе.       — Да ладно. Надо проще смотреть на вещи!       — Хочу… Домой… там небо и земля, — раздался жалобный голос Кирюхина.       — Кто-нибудь еще хочет высказаться? — строго спросила Сидорцова.       Грянул хор голосов:       — Нет.       — Да.       — Ты кто? — сразу несколько «нет» решили вместе уточнить у «да».       — Да Вронский. Тьфу, Ли. Кто-нибудь помнит, в какой стороне включатель?       — Посветите кто-нибудь, ну или фонарик включите, — предложил Александрин.       — Это вы так тонко на нас намекаете? — спросил Дима.       — Могу толще… — парировал Андрей.       — Мальчики не ссорьтесь! — решила урезонить мужчин Наташа. Примерно одновременно зажглись два фонарика, которые не внесли никакой ясности. Какие-то тяжелые бархатные занавески, сваленные стулья… Была надежда, что они в театре, но вопрос. В каком именно? Словно в ответ откуда-то издалека раздались оперные рулады.       — Ага! Ксюша репетирует! — обрадовался Игорь.       — Ну, идем тогда на звук, — выступил с рациональным предложением Дима.       Подсвечивая двумя фонариками от мобильных телефонов и проклиная всех электриков, спрятавших от глаз выключатели, артисты шли по тесному коридору. Периодически шипела Сидорцова, на платье которой кто-то норовил наступить.       — Ребят, я надеюсь, все заметили, что мы не в своем театре? — настороженно решил уточнить Маракулин.       — Заметили, заметили, — ответил Бирин. Он хоть и не так давно служил в оперетте, но ходы и переходы более-менее запомнил. Потому понимал, что идут они где угодно, но явно не в театре «Московская оперетта».       Голос приближался, становился все громче и громче.       — Как-то странно Ксюша распевается… Никогда раньше за ней такого не замечал, — заметил Сергей.       — Ты тоже слышишь, да? Я думал, мне просто кажется, — ответил Балалаев.       — Да ладно, мало ли что у нее в Большом ставится, — примирительно предположил Александрин. Хотя тоже был порядком озадачен обновленным репертуаром распевки.       С каждым шагом голос становился все сильней. А вокальная партия все «итальянистей». А скорость шага все выше. И даже платье Сидорцовой уже не так сильно мешало. С полным энтузиазма, облегчения и радости воплем «КСЮХА!» вся честная компания навалилась на дверь.       Которая услужливо распахнулась внутрь.       Чтобы следом прозвучало:       — Che sta succedendo?*