Нездоровые привычки

      Когда-то голубое небо изрезано тёмной дымкой и испорчено гарью пожаров, которая, казалось, уже поселилась в лёгких рядом с соседом-страхом, находившимся в сердце. Когда-то величественные здания, что стоят здесь уже намеренное количество лет, теперь можно сравнить разве что с руинами. Когда-то звонкий смех и повседневные разговоры в воздухе сменились на стоны боли или того хуже — пугающую тишину, которая в этом случае является явным синонимом смерти.       «Слишком много „когда-то“» — думает Драко Малфой и прячет окоченевшие пальцы в карманы (ранее целого и чистого) пальто. Ему уже давно пора отбросить прошлое и главное — сожаления, но они цепляются за горло мёртвой хваткой, заставляя до дрожащих рук думать о жизни «до» и эти мысли убивают не хуже авады.       Он сидит на обгоревшей траве, прижавшись спиной к коричневой стене дома, в котором он когда-то хотел быть счастлив. Его руки в крови в прямом и переносном смысле, но первое — последствие отвратительной раны в районе живота, а второе — убийства; вечные призраки, которые останутся с ним до конца жизни (читай: если, конечно, Малфой выживет), и парень даже не хочет думать, что же из перечисленного хуже.       Вокруг него кружат звезды, застревая в кронах массивных деревьев, находясь так низко, будто бы можно протянуть руку и забрать себе, а потом, непременно, загадать желание. Драко качает головой и сквозь хрипы посмеивается в ворот пальто. Конечно, если бы ему было пять лет, именно так бы он и сделал, но сейчас его скорее ждёт кошмар, а не сказка.       Время приносит холод, слабость и мысли о сне. Драко знает, что это похоже на самоубийство, но думает, что закрыть глаза на пару минут — не преступление.       Месяц подмигивает с тёмного неба, когда он закрывает глаза, втягивает носом холодный воздух и засыпает.

***

      В его сне нет пожаров, боли и криков, которые теперь живут не только на улицах, но и в его голове, разрывая барабанные перепонки и заставляя терять остатки нормального существования. Признаки начинающегося безумия — не особо хорошая партия вместе с паранойей, не так ли? В его сне отголоски прежней жизни несутся по венам, словно наркотик — временное успокоение, но отравление болью в будущем явно обеспечено. (— Доброе утро, — мягкий шепот льётся, как тёплая карамель, обнимая тело и уносясь куда-то в окно навстречу первым лучам солнца)       Ему снится комната, наполненная лучами света, запахом счастья и приторным ощущением радости, которое не даёт проникнуть воздуху в лёгкие, отравляя его мозг подобными галлюцинациями. Малфой не уверен, что это плохо или хорошо, потому что ему становится откровенно плевать, когда он видит в-слишком-яркой-для-нормального-состояния-комнате темноволосую девушку. Она улыбается и устраивается в его объятьях. (— Что же, пора вставать, — говорит Гермиона, а сама не двигается даже на миллиметр, наблюдая за россыпью солнечных лучей, застрявших в светлых волосках юноши. — Думаю, что мир может подождать, поэтому давай ещё немного поваляемся, — отвечает Драко и тянется руками к талии девушки, чтобы вот-вот услышать звонкий смех и громкое «Перестань, я уже не ребёнок, поэтому не надо меня щекотать, пожалуйста.» А за окном солнце уже слишком низко, для времени, когда подобает вставать приличным людям.)       Ему снятся разговоры о мечтах и планах, которые уже давно были совершены, но были закончены на менее прекрасной ноте, нежели сейчас в царстве Морфея. (На столе утренний кофе и вчерашние тосты. Еду даже не стоит искать — откуда она появится, если они даже не выходят из квартиры? — Мы должны купить этот дом, взгляни, — девушка похожа на маленького ребёнка, показывающего папе новинку-игрушку — мечту его коллекции, затрудняя путь к сахарнице, к которой тянулся Драко. — Я все ещё не понимаю, что такого особенно ты в нем нашла, — ложка постукивает о края чашки, а пальцы путешествуют по напечатанной копии коричневого дома, огибая стены и окна и встречаются с чужими пальцами, переплетаясь в попытке быть ближе. — Возможно, я смогу показать тебе это, — лукавая улыбка и негласное обещание ночи без сна. Забытый кофе и тосты пролежат тут ещё сутки.)       Малфою снится дом с коричневыми стенами, каштановые волосы на белой подушке и рваные вдохи и выдохи по ночам. Он представляет, как Грейнджер сначала держит в руках томик какой-то книги, а через какое-то время ловко расстёгивает крошечные пуговицы на его рубашке. Время тянется, а число пуговиц словно перевешивает число бесконечность (или Малфою только так кажется?), а его Гермиона всё так же улыбается, чуть привстав на носочки. (На их столе остатки кофе и несколько сигарет, впрочем, не стоит забывать и о бутылке шампанского. Эти вещи и нахождение рядом — всё что нужно для полноценного существования, верно? А остальное может отправиться первым поездом прямиком в преисподнюю)       Малфой улыбается во сне, а тело пробивает жаром и слабостью — не лучшие аспекты при ранении.       Если бы кто-то был здесь, то его бы давно разбудили, чтобы сказать, что жар — не последствие яркого сна, а реакция организма на глубокую рану. (В комнате опять гаснет свет и слышится счастливый смех)       Драко не только не замечает, как собственной рукой подписывает себе смертный приговор — «Дескать, да, я согласен вспомнить самые лучшие моменты жизни, а потом разбить сердце (читай: убить себя) реальностью, которая придёт совсем скоро вместе с первыми лучами солнца. Подпись. Расшифровка», но и нежно улыбается своей несостоявшейся утопии. (Если бы кто-то был здесь, и он разбудил Малфоя, то явно не остался бы жив, потому что тому давно плевать, что это всего лишь проделки памяти и воображения из-за сильной слабости организма)       Возможно, старина Достоевский прав, говоря о том, что закон саморазрушения и закон самосохранения одинаково сильны в человечестве*, но в данном случае первый пункт явно бежит вперёд на несколько десятилетий. (В комнату заглядывают первые лучи рассвета, заставая рваные вдохи и красные пятна на щеках. — Возможно, мы сегодня встанем вовремя? — девушка говорит это, а сама лениво закрывает глаза, прячась от света, которому все же удалось проникнуть сквозь занавески, — тебе-то точно нужно вставать, — неожиданно серьёзно говорит она, будто намекая на что-то.)       «Возможно» надоели Малфою также как и «когда-то», поэтому он отбрасывает правильные мысли в сторону и тянется руками к своей иллюзии, запирая на ржавый замок остатки логики и здравомыслия. (— Нет, я останусь тут с тобой. Навсегда.)       Звёздная ночь уже давно не слышит дыхания юноши, но Гермиона все ещё улыбается ему, а остальное не входит в его приоритеты.       Наверное, человечество навсегда погрязло в собственной глупости и саморазрушении.       Старина Достоевский с досады качает головой.

(Кофе на столе будет стоять даже дольше, чем целую вечность.)