Под сенью Авгурея

      Походная сумка, привязанная чуть ниже талии, при каждом движении била по бедру. Не больно, но после трёхсотого шага — а Дельфи с упорством, достойным лучшего применения, считала их все — мерные удары предмета о тело начинали безумно раздражать, рождая на коже щекотный, надоедливый зуд. Мир вокруг менялся хаотично. Однако за пятнадцать лет, что она блуждала тут, Дельфини уже ничему не удивлялась и даже составила некоторую карту сменных состояний. Сейчас здесь стояла звёздная ночь. Цепочка гор, возвышающая вдалеке, больше не прельщала Дельфи своей таинственностью. Горы тоже постоянно меняли свое местоположение, появляясь то справа, то за спиной. Дельфини подозревала, что может привязать их к одному месту одной лишь силой мысли, но решительно не делала этого, чтобы не дать пространству забыть преобразования, полученные от её врагов, прошедших здесь много лет назад.       Всего однажды ей удалось дойти до надменной громады гор. Тогда Дельфи прошла, казалось, сотни миль, падениям и подъемам не было числа. Не приходила в себя неделями и страшно похудела, лёжа без сознания в своей небольшой квартирке. Все горы были исхожены вдоль и поперёк: каждая пещера осмотрена и описана, каждое дерево у подножия — запомнено, каждая опасная тварь — убита. Что касалось последнего, Дельфи ни грамма не колебалась при этом. Ещё с детства ей твердили, что нападать лучше всего первой.       Однако все усилия были напрасны — его там не было.       Звёзды ярко мерцали над головой, но всё-таки, чтобы разглядеть карту, пришлось посветить палочкой. Дельфи не очень любила пользоваться здесь магией. Хоть она и привыкла воспринимать волшебную палочку продолжением собственной руки — попробуйте-ка запретить дочери Лорда Волдеморта колдовать на каникулах! — здесь же волшебство всегда сопровождалось неприятностями: то пространство начнёт искривляться и меняться на глазах, а то и вовсе сбегутся какие-нибудь опасные местные твари, появляющиеся из ниоткуда. Карта была испещрена сеткой красных крестов — Дельфи помечала ими места, которые всё-таки удалось обойти и исследовать, руководствуясь константами здешней топологии.       Его нигде не было.       Авгурей закусила губу в напряжении и, выдохнув, засунула карту назад в сумку. Твёрдо зашагала в обход гор, туда, где начиналось огромное море, уходящее за горизонт. Его ласковые голубые воды мягко ударялись о песчаный пляж, а в отдалении, перевёрнутая на бок, словно выброшенный на берег кит-самоубийца, лежала деревянная лодка. Дельфи чуть постояла, замерев, вдыхая влажный солоноватый воздух, пока ботинки приминали золотистый песок. На горизонте поднималось солнце, лиловым светом расплываясь над гладью воды. Сбрасывая с себя остатки задумчивости, Дельфини направилась к лодке. Отдуваясь и отчаянно сквернословя, она стащила судёнышко в воду и как можно дальше толкнула его по волнам. Запрыгнула следом, промочив высокие ботинки, и заработала вёслами. Она знала, что последнее место, которое не было исследовано — это Море. И болезненное предвкушение уже остро расплывалось внутри, распирая ребра.       Дельфи гребла больше часа, и когда руки уже начали нещадно саднить, она увидела то, на что надеялась: в отдалении, так далеко, что почти сливался с выбеленным полотном безоблачного неба, виднелся берег маленького островка. Дельфи перемотала руки хлопковыми носовыми платками, извлечёнными из внутреннего кармана мантии, и усерднее налегла на вёсла. Капли пота уже вовсю катились по вискам, когда мягкий толчок ознаменовал причаливание к небольшому песчаному острову в открытом море. По берегу росла скудная сухая растительность, а неподалеку стояла покосившаяся деревянная хибарка. Возле домика, облокотившись на иссохшие доски стены, сидел старик. Длинные седые волосы и борода его развевались на ветру. Морщинистая кисть руки покоилась на согнутом колене, в то время как вторая нога была просто вытянута на земле. Он подставил своё лицо с зажмуренными веками солнцу и ветру и мерно дышал, словно бы в полудрёме.       Дельфи быстрым шагом двинулась в сторону хибарки, нерешительно разрушая уединение этого места, воскликнув:       — Здравствуй, отец!

* * *

      Во всю мощь заработали моторы. По крайней мере, Дельфи думала, что это именно они. Порой ей приходилось обитать среди магглов, когда с работой в волшебном мире было напряжённо, и нужно было не умереть от голода, желательно не привлекая к себе внимания. Тогда она и нахваталась всех этих маггловских слов: двигатель, эмиграция, поколение «миллениум». Она оперлась на металлические перила сине-белого парома, смотря на бурлящую вокруг его глянцевых бортов воду. Они отчаливали от берегов туманного Альбиона, оставляя за спиной боль и разочарования многих-многих лет.       Дельфи оглянулась на стоявшего рядом отца. Его глаза, тускло отливая красным, не отрываясь, следили за постепенно отдаляющимся гранёным очертанием Дуврской крепости(1). Ещё перед посадкой на паром Дельфи наложила на Волдеморта отвлекающее внимание заклятие, и теперь не опасалась, что магглов смутит его облик. Её же... Дельфи облик отца никогда не смущал, ведь мать учила смотреть гораздо глубже внешнего вида.       Дельфини сжала кулаки при мысли о матери. Спустя столько лет Авгурей всё ещё не любила вспоминать о том дне. Тогда с каждым днём атаки на сознание Волдеморта усиливались. Они — Авгурей и Волдеморт — были так могущественны, казалось, нет в мире силы, способной остановить их. И всё же Дельфи приходилось тратить чудовищно много сил, чтобы обезопасить разум отца от внешнего проникновения.       Она придумывала всё новые и новые заслоны и препятствия. Она хорошо помнила тот день: когда кто-то явился на исходе холодной ноябрьской ночи. И тогда всё изменилось, словно тот, кто пытался войти — методично, осторожно, как бы крадучись, — вмиг потерял терпение. Он, а точнее они, ведь Дельфи была практически уверена, что их было как минимум двое, зашли внутрь и начали пробираться вперёд, ломая стены Лабиринта, которые Дельфи виток за витком возводила вокруг Башни. Камень взрывался, осколки разлетались вокруг, а на месте проломов образовывались обугленные раны. Дельфи ничего не могла сделать: бесконечно знакомые, но всё же не узнанные пришельцы подошли к самому порогу. Смертоносных сфинксов, крылатых ящеров, ядовитых змей — все порождения Лабиринта Дельфи кинула наперерез врагам. Но одним чудовищным потоком огня все твари были сметены с пути. Огонь был везде, куда Дельфи не кидала мечущийся взгляд. Её теснили, и теснили достаточно жёстко, пока она не сорвалась с обрыва...       Дельфини затруднялась сказать, что произошло потом. Очнулась она в воде и долго-долго смотрела в серое небо в прорезь сходящихся высоко над головой гор. Она не помнила ни кто она, ни что произошло... Лишь настойчивая тяжесть в груди всё никак не покидала её. Она брела вдоль берега со скучной растительностью и загробной тишиной, пока вдруг не вспомнила всё...       Когда она нашла дорогу назад — всё уже было кончено. Его нигде не было.       Стоило Дельфи очнуться, как она сразу же поняла: они уже в замке.       Кто это был? Дельфи не узнавала вошедших. Это были люди с мрачным лицами, горящими гневом глазами. Мать вышла им наперерез. Дельфи помнила, как отчаянно, словно валькирия родом из древней Скандинавии, она сражалась. Тут и там мелькали тёмные плащи и вспышки — сначала только матери и её, которые пытались сдержать целую толпу нападающих, а потом и Пожирателей Смерти, пришедших по зову Беллатрисы. И тогда Дельфи увидела, как несколько человек отделились от общей группы и скользнули наверх… Авгурей до сих пор не могла простить себе той постыдной слабости. Не лучше бы она умерла вместе с матерью в тот день, чем раз за разом вспоминать это: «Оставьте девчонку», — брошенное холодным безразличным тоном. И после.... У неё не хватило сил спасти страну от разрушения после того, как отец исчез. Пламя переворотов, вновь вспыхнувшее по всей МагБритании, заставило её бежать и скрываться, год за годом лелея только одну надежду: найти и освободить его.       — Милорд? — вопросительно взглянула она.       — Оставь это, — устало ответил Волдеморт и со вздохом облокотился на перила, переводя взгляд на бурлящую вокруг боков парома воду. Совсем не так себе Дельфи представляла его возвращение. — Тебе же нравилось это: звать меня отцом, верно?       У Дельфи больно-больно затрепетало внутри. Она плохо понимала, чего ждала от него, но явно не этого устало-разбитого состояния. Может, того, что он вновь откроет свои алые глаза, всегда наполненные всполохами ярости, вновь искривит свои тонкие бескровные губы и будет карать всех виновных, всех осмелившихся отвернуться от него, всех, затеявших бунт и неповиновение. Что сотрёт с лица земли всех, кто противостоял ему. Пусть бы и превратил в пепел ненавистный остров.       Она искала, так долго искала его… Во сне и наяву. Разрозненные слухи, словно драгоценные бусины, нанизанные на леску, наконец сложились в место, где можно было найти его. Она разыскала и выкрала тело отца. Изможденный и исхудалый, но он всё же был жив. Впрочем, до конца Авгурей никогда не теряла надежды — её вера была сильна. Её вера была нерушима — такой воспитали её.       — Отец, — с улыбкой произнесла она. Ей так хотелось дотронуться до его плеча, но она не смела. Вместо этого Дельфи положила ладонь себе на грудь — прямо поверх сердца. Там, где совсем рядом словно трепеталось другое маленькое сердечко, то, что всегда было с ней, хранило и неустанно напоминало об отце — осколок его души, крестраж, заточённый в ней давным-давно...