Часть 1
1 августа 2017 г. в 00:09
— Неужели все так и закончится? — спросил он.
И вспомнил тотчас же свою смерть, не боль, но удивление — как же, ведь?..
А потом его обняли. Нежно и невесомо оплели солнечным светом, клубящимся и нечетким, словно дымка. «Дымка из света… как это странно», подумал он и на всякий случай спросил:
— Акатош?
И свет заклубился.
«Этого не может быть», подумал он. «Это что-то из "Короля Эдварда". Из старых-престарых сказок, которые сказочные настолько, что не могут быть правдой. Мне это лишь снится».
И в дымке открылся просвет.
И он увидел свое тело: сломанное, раздавленное исполинской пятой, и он увидел Медного бога, который разрушает его мир, увидел слезы на глазах умирающих, раненых — все в один миг, увидел — Подземный Король, который и так страдал невозможно много, жертвует собою в последний раз…
— Это не мой выбор, — ответил он, глядя без страха и сожаления. — Я не так глуп, я помню свой долг.
И свет изогнулся согласно.
И он увидел себя — но на коне, в имперском драконьем доспехе, самом славном доспехе в мире; — и другой, в таком же, улыбнулся по левую руку счастливо…
А на Илиаке опять началась война. Мелкий конфликт между крошечными королевствами, ничего особенного в масштабах Империи. Несколько спаленных деревень, не больше сотни погибших, и это — всего третья стычка на Илиаке за год.
— Не бывает идеального мира, не бывает идеальных условий, — пожал он в ответ плечами. — Кому-то всегда придется платить по счетам.
И свет изогнулся согласно.
А он увидел, как пал Орсиниум; как перешучивались легионеры и мерились тем, кто скольким тварям разможжил головы и выстрелил в сердце; как падал славный Гортворг гро-Нагорм, падал с достоинством на залитый кровью его народа пол, до последнего не выпустив из рук оружия…
И свет обнял-сжал, не позволил отвернуть головы, спросив будто: «Как тебе плата»?
— Но ведь… — Голос его сломался. — Но ведь можно было и по-другому?
И свет изогнулся согласно.
А он увидел невозможное: орки, дети свиньи, отразили атаку имперского легиона. И Император слег от горя, и по всему Тамриэлю укусами пчел расцвели бунты почувствовавших имперскую слабость непокорных, и с родных до боли на сердце губ полились одни лишь проклятья.
— Зачем ты показываешь мне это? — спросил он устало. — Еще раз сказать о плате?
А свет разделился на восемь сияющих окон.
И в каждом окне, конечно, был тот, кто взял свое сполна — но и тот, кто сполна заплатил за взятое; и в каждом лице он читал торжество или ненависть, но ни в одном из них не было умиротворения…
— Ты предлагаешь мне выбрать еще раз? — спросил у света. — Чтобы точно знать, что я сделал все правильно?
А восемь порталов света вдруг слились в один.
И он увидел столько крови, сколько не было до того нигде… И сразу за кровью — покой. И сразу за кровью — мирные договоры, гордого амбассадора орков, спокойную улыбку Цурина в могиле, оставившего свою ненависть Червя, Уриэля, устало закрывшего том из его отчетов…
— Это лучший исход, — ответил он с уверенностью. — Чего же ты спрашиваешь, Акатош?
…и снова увидел себя, раздавленного Медным Богом.
Он попытался отпрянуть — свет снова не дал, свет обнял по-змеиному нежным кольцом. А в полях Штормхэвена заколосилась рожь, ансеи Алик’р отметили день памяти Хандинга не битвой, но праздником, дети Гленумбры перестали видеть кошмары о вторжении их соседей.
— Настоящий мир? — переспросил он настороженно, не веря. — Чистый, настоящий, звонкий, словно слеза — такою ценой?
И свет изогнулся согласно.
И он увидел: боль будет и ненависть будет, но — не здесь и не из-за него. Увидел: даже то, что может казаться вечным, совсем не вечно. Увидел время, сжатое в одно мгновение, и понял: Нирн — это Арена, на ней никогда не затихнут битвы и никогда не переведутся герои для этих битв. Но если все будет так, как попросил Акатош, героев и битв для них, смертей вокруг них понадобится гораздо меньше.
А потом свет ласково, не приказывая, но предлагая, подтолкнул его к единственному окну.
И он пошел.