Переосмысление

В этот день Финдуилас мучали странные предчувствия, будто что-то должно произойти. Кроме того, уверенность в неслучайности этого внезапно возникшего ощущения делала его ещё более тревожным. Новый день, начавшийся в Нарготронде, не был необычным на первый взгляд, но Финдуилас знала, предчувствия, возникшие на пустом месте, без каких-либо причин, не могли быть напрасными. Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, но она сама даже не знала, чего боится. Поэтому и не стала беспокоить отца, у него и так было много забот. Оставалось только ждать. Вскоре она поняла, чем было вызвано это беспокойство. Ближе к полудню по городу разнеслась весть о двух странниках, пришедших в Нарготронд. Один из них называл себя Гвиндором, сыном Гуилина. Услышав имя своего бывшего жениха, которого все, в том числе и она считали погибшим, девушка поняла, от чего её сердце так болезненно ныло. Придя на главную площадь, она увидела, что незнакомцев обступила толпа, на них смотрели с опаской и явно не были им рады. Один из них был высокий, черноволосый человек, его лицо было благородным и строгим, но печать перенесённых страданий добавляла ему возраста. Второй был эльфом, хотя с первого взгляда понять это было сложно, он был очень худым, измождённым, коротко остриженные волосы, сутулость и шрамы на лице выдавали бывшего пленника Ангбанда. Разглядев пришельцев, Финдуилас заметила, что окружающие их нарготрондцы чего-то ждут, или кого-то. Скорее всего, короля, которому и предстоит решить их судьбы. Народ оглядывал чужаков, и перешёптывался. Финдуилас смотрела на странников, и её тревога становилась всё сильней. Человек был угрюм и неразговорчив и глядел на всех исподлобья. Смотреть на эльфа девушке было больно, от него почти не осталось былого эльфийского величия, одежда была изорвана, лицо выражало невероятное страдание, было видно, что ему трудно стоять ровно. Приглядевшись, она заметила, что его левая рука лишена кисти. Но во всём его облике, неловких и осторожных движениях было что-то знакомое, до боли родное. Тут она поняла, никто кроме него не мог называть себя Гвиндором, сыном Гуилина. Её сердце пронзила острая боль, неужели этот великий воин, благороднейший из эльфов, в конце концов, её жених превратился в эту согбенную тень? Внезапно в толпе произошло шевеление, жители расступились, уступая дорогу королю и приближённым. Финдуилас с трудом оторвала взгляд от Гвиндора, чтобы посмотреть на отца. Лицо Ородрета было напряжено и задумчиво, он знал, что никто кроме жителей Нарготронда не мог найти дорогу в тайный город, значит перед ним и вправду был Гвиндор. Он повелел отвести обоих в замок и обыскать. Стражники увели человека и эльфа, народ начал расходится. Финдуилас стояла пристально глядя на отца, он о чём-то говорил с начальником стражи и другими эльфами. Заметив в толпе свою дочь, которая стоит, не двигаясь с места, он быстрым шагом подошёл к ней, взял за руку и посмотрел в лицо. Оно было бледным и напуганным, руки у неё дрожали. — Что ты тут делаешь? — спросил он, без упрёка, скорее просто для того чтобы начать разговор. — Это он… — дрогнувшим голосом пролепетала она. — Я его узнала, это Гвиндор… Я думала, он умер. -Иди к себе, я позову тебя, обещаю. — сказал он самым спокойным тоном, который мог изобразить, поцеловал дочь в лоб и поспешно удалился. Финдуилас не помнила, как вернулась в свои покои. Она шла как в тумане, ничего перед собой не видя, думая только о нём, о его страшной судьбе. Придя, наконец, в свою комнату, она попыталась успокоиться, и занять себя чем нибудь. Но это было не так-то просто, от волнения она не могла сосредоточиться ни на чём. Не выдержав, девушка решила походить по замку, разузнать что-нибудь от других. Но все, кого она встречала либо не знали ничего, либо, извиняясь, говорили, что заняты и поспешно удалялись. Устав от бесполезных попыток прояснить ситуацию, она решила вернуться к себе, хотя ей этого и не хотелось. Идя по бесконечным каменным коридорам, она забрела на небольшой балкончик, который выходил на западную часть города, здесь был очень красивый вид, закат окрашивал горные пики алым, облака мирно плыли по небу, воздух был свежим и уже по вечернему прохладным. Лёгкий ветерок трепал распущенные волосы, от этого становилось легче, тяжёлые мысли постепенно рассеивались. Надвигалась ночь, в окнах зажигались огни, прохожих становилось все меньше, стража сменилась на ночной караул. Незаметно Нарготронд затопили сумерки. Финдуилас вдыхала терпкий ночной воздух, и на душе уже было не так тревожно. Тревога сменилась лёгким, щекочущим волнением. Внезапно эту идиллию прервал звонкий голосок. — Госпожа Финдуилас! — Девушка обернулась и увидела юного эльфа, он стоял, опершись о стену и тяжело дышал. –Я вас уже обыскался, господин Ородрет просил привести вас, он сейчас в лазарете. Услышав это, она тут же побежала вперёд, чуть не сбив оторопевшего мальчика с ног. Она бежала по коридорам, лестницам даже не замечая того, что вокруг темно, юный эльф с трудом поспевал за ней. Наконец придя в лазарет, она увидела у одной из дверей Ородрета, рядом стоял Гуилин, они о чём -то тихо разговаривали. Заметив Финдуилас, Гуилин почтенно склонил голову перед ней и, пожелав спокойной ночи, удалился. Ородрет был печален, видимо много страшного рассказал Гвиндор. -Трудно было смотреть на это… — тяжело вздыхая, произнёс Ородрет. — Гуилин думал, что потерял всех своих сыновей, и вот один из них возвратился, он жив, но сильно искалечен. То, что произошло с ним в Ангбанде и врагу не пожелаешь. Финдуилас молчала, от таких слов отца её сердце сжалось ещё сильнее. Наконец из палаты вышел целитель. Он сказал, что состояние Гвиндора уже достаточно хорошее для посещений, но попросил сильно не задерживаться. Зайдя в тускло освещённую комнату, она увидела Гвиндора, сидящего на краю кровати. На нём была чистая одежда, отрубленная кисть была перебинтована чистой повязкой. Но даже сейчас в нём трудно было узнать прежнего, некогда сильного и прекрасного воина. Он превратился в хрупкий сосуд, казался прозрачным, будто фэа просвечивала сквозь тонкую оболочку. Финдуилас зашла так тихо, что он даже не услышал этого. Эльф сидел на кровати, сгорбившись и прижимая к груди раненую руку, смотрел в окно на звёздное небо. От жалости у девушки на глаза навернулись слёзы, но она проглотила горький комок в горле, и, вздохнув поглубже, приблизилась. Гвиндор обернулся. Там, на площади она плохо разглядела его лицо, но сейчас, вблизи оно казалось ещё более скорбным. Глаза стали просто огромными, некогда ярко-синие и живые, теперь были мутными, наполненными тяжестью жутких воспоминаний. Бледная кожа, покрытая сеткой белёсых шрамов, тонкий как лезвие нос, выцветшие короткие волосы, острые и сутулые плечи, всё это вызывало неимоверную жалость. Финдуилас с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать. — Фаэливрин… — тихо, почти шёпотом произнес Гвиндор. — Я рад, что ты пришла. — он улыбнулся с трудом, превозмогая боль. У Финдуилас комок застрял в горле, ей казалось, если она произнесёт хоть слово, непременно разрыдается. Поэтому она просто села рядом, пристально смотря ему в лицо. Какое-то время они сидели так, ничего не говоря, глядя друг другу в глаза. — Я думал, что больше не увижу тебя. — прошептал Гвиндор, ему тоже было тяжело говорить из-за слёз. Девушка протянула руку, дотрагиваясь до истерзанной шрамами щеки эльфа. О, как же сильно изменилось это лицо, от прежней красоты осталось так мало. Разве что глаза, хоть они и были затуманены болью утрат и страданий, в них ещё теплился тот прежний, родной и любимый свет. Наконец он опустил глаза, видимо прочёл на лице у возлюбленной эту жгучую жалость, наполняющую её сердце. Из открытого окна дул прохладный ночной ветер, свеча на столе у кровати освещала комнату дрожащим светом. Гвиндор невольно поёжился, заметив это Финдуилас как будто проснулась: -Ах, ты совсем замёрз! — воскликнула она, накидывая ему на плечи одеяло. — Нужно закрыть окно. Свет свечи стал ровным, Финдуилас оглядела комнату и заметила на прикроватном столике миску супа, уже почти остывшую, видимо Гвиндор к ней и не притронулся. — Давай я покормлю тебя. — сказала она, прежде чем эльф опомнился. Она осторожно кормила его с ложечки как ребёнка, Гвиндор не сопротивлялся, хоть ему и не хотелось есть, он знал, что Финдуилас уже не остановится, пока тарелка не будет пуста, благо, что похлёбки было немного. Он видел, что ей действительно приятно заботится о нём, пусть даже кормление с ложечки со стороны выглядит нелепо, ради неё он был готов стерпеть что угодно. Когда с супом было покончено, Финдуилас плотнее укутала уже клевавшего носом эльфа в одеяло и уложила в кровать. Он уже засыпал, не удивительно, столько произошло за этот день. Сквозь полуприкрытые веки, Гвиндор видел тонкий женский силуэт, склонившийся над ним, сквозь сон чувствовал прикосновение тёплых губ ко лбу, слышал нежный голос, желающий спокойно ночи. Она стояла над ним до тех пор, пока дверь в комнату не открылась, и не вошёл целитель. Он подошёл к девушке, и она поняла, что время посещения окончено. Кивнув, она направилась к выходу, у самой двери она обернулась, кинув последний взгляд на крепко спящего Гвиндора, и невольно улыбнулась. -Можно я приду завтра? — шёпотом спросила она. Целитель кивнул, задувая свечу. *** Лёгкий утренний ветерок влетал в комнаты, слегка шурша занавесками, стряхивая с мебели и прочих вещей остатки ночной дремоты, казалось, даже всё вокруг преображалось, становилось светлее. Озорной солнечный лучик бегал по полу и будто смеялся, делая всё на своём пути таким же светлым и по-утреннему радостным. Финдуилас сидела на краю кровати, вдыхая этот сладкий утренний воздух и взглядом следя за солнечным лучом. Она сидела здесь уже давно, успев встретить рассвет, набрать в саду цветов для Гвиндора, от чего её руки были перепачканы в пыльце. Она открыла окно, чтобы спящий на кровати эльф мог вдохнуть неповторимый свежий и лёгкий, не отяжелённый палящим солнцем и пылью воздух. Ночью Гвиндор спал плохо, постоянно ворочился, ему снились странные сны, от которых он то и дело просыпался, лишь под утро он смог забыться. Финдуилас тоже не спалось, её одолевали тяжёлые мысли, она несколько раз вставала с постели, ходила по комнате и выглядывала в окно, ей хотелось поскорей увидеть алую полосу рассвета на горизонте. Сейчас она сидела у кровати, глядя на спящего, и, чувствовала, что именно сейчас, когда она находится рядом с ним, он в безопасности. А он тем временем, даже не подозревал, что кто-то сидит около него, что кто-то смотрит ему в лицо. На лице Гвиндора, не смотря на утренний свет, всё же оставалась та тень, которую не способен прогнать простой солнечный лучик. Пусть он сейчас и выглядел безмятежно и спокойно, как спящий ребёнок, всё же было видно, что дышит он не так ровно, временами вздрагивает, тогда она осторожно берёт его за руку и тихо напевает колыбельную, которую слышала ещё в детстве от матери, тогда он успокаивается и затихает. Солнце становилось ярче, пригревая всё сильней, день обещал быть тёплым, не смотря на то, что Нарготронд находился в горах, он был выстроен таким образом, что солнце всегда могло освещать его, здесь никогда не было темно или мрачно. Наблюдая за тем, как свет наполняет комнату, девушка встала и пошла к окну, протягивая к солнцу руки. Лучи проходили сквозь пальцы, словно река, струясь золотым потоком. Ей было тепло и спокойно, сердце радостно трепетало и девушке так хотелось, чтобы Гвиндор чувствовал то же самое. Подумав об этом, она обернулась, и, неожиданно встретилась глазами с Гвиндором. Он сонно, мигающим взглядом смотрел на неё, не отрываясь. Финдуилас подошла, усаживаясь на кровать, она подоткнула ему одеяло и потрогала лоб. -Как ты себя чувствуешь? — но Гвиндор не ответил, лишь попытался улыбнуться, спросонья это выглядело даже забавно. Девушка тоже в ответ улыбнулась. Потом встала, расправила платье, и с загадочной улыбкой медленно направилась к двери. Гвиндор с удивлением посмотрел на неё, ему не хотелось, чтобы она уходила. — Я хочу прогуляться с тобой по саду. — сказала принцесса, видя что эльфу непонятны её действия. — Ты ведь не против? Одевайся, я буду ждать тебя внизу. С этими словами она вышла из комнаты, помахав ему рукой, Гвиндор проводил её взглядом и откинулся на подушки, думая о том, какое это было прекрасное утро. *** Одеться с покалеченной рукой самостоятельно оказалось непростой задачей. Он торопился, не хотел, чтобы Финдуилас ждала его слишком долго, но двигаться быстро и проворно, как раньше, когда он был здоров, уже не получалось. В конце концов, осознав, что чем больше он старается, тем больше тратит силы, которые ему бы очень хотелось сохранить для прогулки с принцессой, он покорно сел на кровать и тихо позвал помощника лекаря, который, к счастью был в соседней комнате. Обнаружив запутавшегося в собственной рубашке и бинтах эльфа, который выглядел одновременно и забавно и жалко, помощник с трудом сдержал улыбку. Как полагается, он вначале подробно расспросил его о самочувствии, о том, как ему спалось, желает ли он чего, и, наконец, куда же всё-таки спешит. Медленно и осторожно он помог ему выпутаться из случайно сплетённой «паутины» и отметил, что при такой спешке ему каким-то чудом удалось не повредить ни одного шва и перевязанные раны не открылись. При таком раскладе, помощник, великодушно позволил Гвиндору прогуляться по саду, но не долго, так-как до завтрака оставалось полчаса времени. С трудом спускаясь по лестнице, он боялся, что Финдуилас не дождалась его и ушла, но обнаружив её на скамейке рядом с клумбой, будто мраморную фигуру, сидящую ровно и неподвижно, он был очень рад. Он остановился под аркой у входа в сад, спускаться по лестнице оказалось довольно утомительным занятием. Финдуилас вдруг резко повернулась, вскочила со скамейки и быстро подбежала к нему. Она быстро схватила его за руку и испуганно затараторила: — Ты пришёл сюда сам? Тебе же нельзя напрягаться, ты можешь повредить себе что-нибудь! Почему не попросил помощи? Такой реакции эльф не ожидал, поэтому даже не нашёл слов оправдания, на все восклицания он отвечал лишь невнятным бормотанием и отводил взгляд. Наконец справившись с чувствами, Финдуилас обхватила его за плечи и увлекла вглубь сада: — Сейчас я покажу тебе то, ради чего позвала. Проходя мимо клумб с цветами, вдыхая такой странно знакомый запах, Гвиндор снова вспоминал те времена, когда не было ещё войны, когда он со своей невестой подолгу гуляли здесь, как она заботливо поливала и пропалывала цветы, не позволяя делать это другим, как она плела самые красивые венки из самых, казалось бы простых ромашек. Наконец она дошла до той скамейки, на которой сидела до прихода Гвиндора, усадила его рядом с собой и рукой указала вперёд. Он увидел небольшую клумбу, по бокам росли маленькие кустики ромашки, а в середине, на самом верху холмика возвышалось небольшое, но довольно крепкое молодое деревце. Молодая яблоня. Ошеломительная догадка чуть было не лишила его чувств. Финдуилас кивнула, она положила свою голову ему на плечо и начала свой рассказ: — Однажды ты принёс маленькое яблочко, ты сказал, оно было последним на погибшем дереве. Яблоко было невероятно сладким, и вкус его отличался от других яблок, ты сказал, что было бы хорошо посадить его у нас в саду. Потом ты ушёл. Ушёл надолго. А я, чтобы не сойти с ума таки посадила семечко от этого яблока в землю. Когда я услышала о том, что твой отряд был разгромлен, мне казалось, что нет смысла жить больше, я плакала так долго и казалось, ничто не восполнит боль такой утраты. Но у меня было кое-что, это молодая яблоня, она проросла, стала набирать силу и с каждым днём становилась всё красивее. Тогда я поняла, что мне есть, ради чего жить. — она умолкла, в саду повисла тишина, только биение сердец было, казалось, самым громким звуком. Гвиндор сидел не шевелясь, до этого момента он был уверен, Финдуилас больше не любит его, да, она несомненно заботилась о нём не меньше других, но жалость — это всё, что осталось от прежних чувств. Теперь же промелькнула надежда, и это было и радостно и больно. Больно, потому что, слишком много прошло времени, слишком сильно он изменился, да и самой принцессе будет в тягость заботиться о муже-калеке. От этих мыслей он даже вздрогнул. У входа в сад послышались шаги и голоса. Гвиндору не нужно было оборачиваться, чтобы знать наверняка, кто там, но всё же он обернулся, скорее ради приличия. Молодой помощник лекаря, нолдо со светлыми волосами, одетый в рабочую одежду служителя лазарета и с повязкой на голове, резво и деловито прошагал по садовой дорожке к мирно сидящей парочке. Эльтиар (именно так звали юного целителя) тактично приблизился, и, оставаясь на приличном расстоянии, негромко окликнул Гвиндора. Тот медленно встал со скамьи, Финдуилас тоже поднялась. — Надеюсь, ты скоро поправишься. — сказала она, стараясь улыбаться как можно более естественно. Гвиндор кивнул и поплёлся за Эльтиаром. Только на полпути Гвиндор осознал, что подъём по лестнице куда более тяжёлый, чем спуск. До его комнаты в лазарете оставалось не меньше двух этажей, а он уже почувствовал, как начинает кружиться голова и ноги едва держат его, ко всему этому прибавилось ещё и болезненное ощущение в боку, которое не предвещало ничего хорошего, так-как это могло значить, что рана всё-таки открылась. Останавливаться ему не хотелось: помощник целителя мог сразу заметить неладное и позвать на помощь. Ему вдруг очень захотелось доказать, что ни ранения, ни долгие годы ангбандского плена не сломали в нём воина, способного выдержать всё. Через некоторое время он понял, что совершил глупость. Эльф почувствовал что-то тёплое под одеждой. Кровь. От усталости ему всё же пришлось сбавить шаг, конечно, это не могло укрыться от невероятного слуха Эльтиара, слуха, он быстро обернулся, и, увидев, что его подопечный находится в бедственном положении, быстро подбежал и без лишних вопросов помог добраться до кровати, не преминув при этом оповестить пол -лазарета о случившимся. Пока Эльтиар хлопотал над бинтами, целебными средствами и прочим, что требовалось для перевязки, Гвиндор сидел, стараясь не привлекать внимания, ему было стыдно за всё, что случилось. Возле него хлопотали все — целители, сиделки и даже Ородрет, заглянувший проверить, всё ли в порядке. К счастью, король с пониманием отнёсся к ситуации и позже тактично не вспоминал о случившимся. Он без конца корил себя за то, что заставил всех так волноваться. После перевязки, отказавшись от завтрака, он быстро уснул. *** Проснулся он ближе к вечеру, настроение и самочувствие оставляли желать лучшего. Окно было открыто, и свежий летний воздух проникал в комнату, не смотря на это, дышать было почему-то тяжело. Окончательно проснувшись и придя в себя, он понял, дышать ему тяжело из-за бинтов. Просидев на кровати какое-то время Гвиндор с удивлением отметил, что самочувствие его улучшается, будто, пока он спал, болезнь достигла пика, а теперь понемногу отступает. Эльтиар пришёл навестить его довольно скоро, возможно, он приходил в комнату каждый час, проверял. Он был одет в ту же рабочую одежду, рукава были засучены, а на лице уже проступали признаки усталости, видимо, он работал не покладая рук, приготовляя лекарства и заботясь о других раненых в лазарете. Увидев Гвиндора, глаза юноши засверкали, он даже будто забыл о усталости и подойдя к нему, бойко заговорил. — Как ты себя чувствуешь? –спросил он. Гвиндор помедлил с ответом, прислушиваясь к ощущениям, потом быстро ответил: — Хорошо, если честно я удивлён, мне казалось, я навсегда останусь немощным калекой, а сейчас же чувствую себя лучше, чем когда-либо за всё это время. Молодой целитель расплылся в довольной улыбке, видимо был рад тому, что его старания не напрасны. Он подошёл к стулу около кровати и устало опустился на него. Потом он как будто вспомнил что-то важное и быстро заговорил: — К тебе сегодня приходил тот человек, которого ты привёл к нам недавно, он называл себя Мормегилем. Ты ещё спал, он попросил позвать его, как только ты проснёшься. Ты готов принять его сейчас? Гвиндор понял, что совсем забыл о нём, он так сильно погрузился в воспоминания о далёком прошлом, что недавние события как будто стёрлись. Перед глазами тут же возникли жуткие воспоминания последних дней: бегство из Ангбанда, встреча с Белегом и его гибель, а потом долгая дорога в Нарготронд. Ему теперь почему-то казалось, что Турин не так прост и ему бы стоило его опасаться, хотя человек и не выдавал себя, было видно, что он хранит какую-то тайну. Это подозрение возникло ещё при первой их встрече, сейчас же оно стало более отчётливым. Не смотря на это, от визита он всё же не отказался. *** Войдя в комнату, Турин склонил голову в вежливом поклоне, Гвиндор ответил ему тем же. Наступила неловкая пауза. Человек выглядел неплохо, для того, кто пережил столько лишений; он был одет в скромную, но довольно изысканную эльфийскую одежду тёмных тонов, на лице уже не было той смертельной усталости, прибавляющей ему несколько лишних лет. Он стоял молча, глядя в пол, будто чего-то ждал. Гвиндор долго не мог понять, чего. Но видя, как он переминается с ноги на ногу, тут же сообразил, он ждёт, когда ему позволят сесть, именно позволят, а не предложат. — Присаживайся, пожалуйста. — быстро выговорил он, и внутренне содрогнулся, его голос звучал по-другому, жалко и надломлено, ему ещё трудно было к этому привыкнуть. Мужчина осторожно сел на ближайший стул и громко выдохнул. Было видно, как он волновался, видимо что-то сильно тревожило его, и что он готовится к важному разговору. Однако Гвиндору не хотелось первому начинать разговор, странный барьер был между ними, он не мог понять, почему не доверяет ему, но внутренний голос буквально кричал, что это всё не просто так. — Я очень благодарен тебе, за то, что привёл меня сюда. — сухо начал Турин. — Здесь очень хорошо относятся ко мне, не смотря ни на что… — он снова сделал паузу. Гвиндор начал понимать к чему всё это, ему стало не по себе. — Ты знаешь, кем был Белег, знаешь кем он был для меня.- он осекся и начал говорить тише. — Отношение ко мне здесь изменится, если они узнают… узнают, что… что, это был я. — он замолк и больше, кажется не собирался говорить. Гвиндору показалось, что он ждёт ответа. С одной стороны, то, что он утаил причину гибели Белега ото всех, было правильным решением, ведь тогда Турин был бы преступником, вряд ли кто-то стал бы слушать о причинах. С другой стороны, не значило ли это, что он может быть опасен? Гвиндор поднял голову и увидел, с какой невыносимой мольбой смотрят на него серые глаза. Он невольно сглотнул. — Если я сохранил эту тайну до этого дня, я буду хранить её столько, сколько пожелаешь. — почти шёпотом, чтобы не выдавать дрожь в голосе, ответил эльф. Лицо Турина прояснилось, он даже позволил себе сдержанное подобие улыбки, хотя невозможно было не заметить, что от этих слов с его плеч упал тяжелейший груз. — Благодарю. Я твой должник навеки. — это всё, что он смог сказать. После этого он встал со стула, ещё раз почтительно поклонился и вышел. Не смотря на то, что это было не слишком почтительно, Гвиндор был рад, что он ушёл. Но после этого разговора, ему стало казаться, что он не сможет быть полностью откровенным с окружающими, ему теперь казалось, что эта тайна отделила его от своего народа, близких, родных … и Финдуилас. Теперь это отчуждение ощущалось сильнее. Он и раньше замечал, что и Финдуилас, и он сам уже не способны на прежние чувства. В заботе о нём, принцесса опирается не на любовь, как раньше, а на жалость. И насколько продлится эта жалость? Скоро ли она устанет жалеть очередную жертву войны? Это лишь вопрос времени. Он понимал, если он не отпустит её, она даже не сможет понять, что не любит больше. Осознание, что первый шаг в расставании должен сделать именно он, было похоже на удар ножом в сердце. Но это было необходимо, ведь Финдуилас должна жить дальше, какой был смысл в том, что её будет вечно мучить совесть за то, что она не способна больше любить того, кто достоин лишь жалости и даже не сможет признаться себе в этом. *** Поразмышляв какое-то время, Гвиндор наконец принял решение. Оно было тяжёлым для него, он знал, что это принесёт и ему и многим другим много боли, но иначе он поступить не мог. В Нарготронде Гвиндор находился не так много времени, но, не смотря на это, ему казалось, что он уже вечность прибывает в губительном бездействии. Он никогда прежде не чувствовал себя настолько беспомощным, как сейчас. Всё, что он ощущал, было всеобщая жалость. Когда-то, он был достойным воином, прекрасным женихом, хорошим сыном и братом, теперь он был лишь жалкой пародией себя прежнего. Все его жалели и сокрушались о том, что он никогда не сможет вернуться к прежней жизни. Он даже стал замечать, как жалеет сам себя. Это было недопустимо, ибо он знал, к чему ведёт жалость к самому себе. Бездействие убивало. Масла в огонь подливало ещё и то, что он не знал, просто не представлял, как ему жить дальше. Если бы он умер на войне, в этом был бы хоть какой-то смысл. Но он остался жить, искалеченный, сломленный и опустошённый. Смысла в этом не было, как ни крути. Наконец, он начал понемногу осознавать, что хочет … на войну. Да, как бы глупо и парадоксально это не звучало, это было так. Ему надоело быть объектом жалости, он хотел снова ощутить смысл в жизни, но кроме как вернуться на войну, не было других вариантов. Если уж вся его жизнь пошла под откос из-за войны, другого смысла он не видел. Ему хотелось мести. Хотелось снова ощутить кипение крови в пылу битвы, забыться в этом бешеном танце со смертью. Терять уже было нечего, самое страшное он уже испытал, прошёл, и не боялся теперь ничего. Всё, что осталось — это месть. За тех, кто погиб, за тех, чьи жизни были сломаны, и за себя самого. Теперь у него был смысл жить, он вернётся на войну и погибнет достойной смертью, он отомстит всем. Он не будет гнить в тишине и покое, под надзором сердобольных лекарей, не будет несчастным калекой и жертвой обстоятельств, не буде вызывать жалость одним своим видом, нет, он будет сражаться за право погибнуть достойно.