Тайны Харренхольского турнира

      Последняя пара свечей медленно догорала в золоченом подсвечнике, напоминавшем трехголового дракона, из пастей которого дымилось пламя, как некогда в былые времена, когда легенды обретали плоть и кровь, а мир засыпал и просыпался под музыку огнедышащих созданий. Безумный Король потянулся к трепетавшему огню, завороженно глядя на свечение, сменявшее теплые оттенки от основания до верхушки: красный цвет крови переходил в огненно-рыжий, воплощая в себе девиз Дома Таргариенов. Огонь и Кровь. Король мог часами любоваться этим завораживавшим танцем бликов и переливов, наслаждаясь исходившим жаром. Огонь придавал ему сил, открывал глаза на правду, намеренно сокрытую от его глаз, и никогда не позволял ему забыть о том, кем он был на самом деле – драконом, что станет наказанием всем врагам и предателям, которые прятались по углам, подобно крысам, в поисках норы поглубже. Красный Замок ныне походил скорее на пристанище гиен, чем на твердыню королей-драконов. Смрад Королевской Гавани просочился и в его стены, обуяв зловонием древний дворец, отравляя сердца его обитателей, взращивая посеянные зерна подозрений друг к другу. Но боле всего смердели королевские покои. В комнатах короля Эйериса всегда витал тяжелый запах. Так пахло безумие – удушающе скверно и терпко, оно окутывало разум, лишало воли и подчиняло неизведанным силам, над которыми не властны даже Семеро. Они овладевали сознанием, травили его своим ядом, от которого нет противоядия, превращая несчастного в раба этой скверны. Ни приоткрытые ставни, призванные со всей любезностью впускать свежий воздух, ни снадобья мейстеров не успокоят той бури, что она порождала внутри своего избранника, словно сладкоголосая любовница, шепот которой заглушал голоса тысяч других. И король Эйерис тонул в своем безумии, тянув за собой ко дну все Семь Королевств. Он мечтал превратиться в дракона и обратить в пепел вероломных ненавистников. Этот день даже снился ему: из его спины выросли огромные черные крылья, терявшиеся во тьме безлунной и беззвездной ночи, освещаемой лишь зеленым пламенем, которое он обрушил со всей своей яростью на головы врагов. Горели дома, пылали улицы, крики заглушали хлопки могучих крыльев, пока по ступеням Красного Замка лилась кровь цвета под стать стенам неприступной твердыни. Сладкие воспоминания рассыпались от звуков едва слышных мягких шагов, что могли бы принадлежать женщине, заставив короля встрепенуться. – А, Варис, – проскрипел Эйерис Таргариен, глядя во тьму, куда не попадал слабый свет полупустых подсвечников, нагроможденных толстым слоем стекавшего по узорчатой поверхности воска. – Ты всегда входишь бесшумно. Тень шевельнулась, и на зов короля из ее глубин медленно показался человек: гладкие черты лица слишком приторны, напудренные руки сложены перед собой в изображении полного смирения и беспрекословного подчинения, а расшитый изысканными узорами халат выдавал в нем иноземца. Мастер над шептунами уже давно покинул берега родного Эссоса, обосновавшись в самом сердце Семи Королевств, но так и не смог избавиться от заморских привычек. От него пахло сладкими пряностями, а сказанные речи всегда охотно услаждали королевский слух, падкий на лесть и обожание, пусть и мнимое, подобно мёду с южных земель Простора, только что собранного заботливыми руками. – Что же напели тебе твои пташки на этот раз? Эйерис всегда был нетерпелив, отчего медлительность евнуха только раздражала его легко воспламеняемый нрав. Но лорд Варис являлся королевскими глазами и ушами среди народа, а потому приходилось, пусть и вымученно, проявлять поистине божественное терпение, в чем король никогда бы никому не признался. – Зима подходит к концу, Ваше Величество, – решил начать он с хорошей вести. – Прилетел ворон из Цитадели. – Мейстеры… Эта кучка сварливых стариков больше ни на что не способна, – оскалился он. – Пицель советует мне примириться с Тайвином Ланнистером! Ты когда-нибудь видел, чтобы дракон ставил себя вровень со своими слугами? С полевым зверьем? – в злом прищуре блеклых аметистовых глаз тлел огонь зависти, столько лет питавшийся изо дня в день победами золотого десницы. Долгих двадцать лет король жил под тенью, парившей над его троном, сгущавшейся и давившей на него, и возвращаться обратно под ее гнет он был не намерен, вкусивший светлый луч освобождения. – Вместе с весной приходит жизнь, она заставляет просыпаться и двигаться даже самых сладко спящих хищников, – голос евнуха сделался елейным. – Турнир лорда Уэнта на слуху у всей знати. – Мне давно известно о заговоре. Я пресек его в тот день, когда отправил письмо на Утёс с приказом Джейме Ланнистеру вступить в Королевскую Гвардию. До сих пор король не мог нарадоваться искусности свершенного замысла, даже не догадывавшийся, что сам уже давно стал безвольной куклой в руках более изысканных мастеров игры в придворные интриги. Юношеские годы Эйерис провел в гуще подобных событий, но так и не усвоил главного правила: любой может стать пешкой, а король - самая незащищенная фигура на клетчатом поле. – Говорят, этот турнир превзойдет все предшествовавшие, даже знаменитый турнир в Ланниспорте. Вся знать соберется в Харренхолле, чтобы насладиться щедростью лорда Уолтера. А на размах он не скупился. Откуда у Уэнта столько средств? Эта мысль въелась назойливым червем в сознание короля, разъедая его, будто гнилое яблоко, в поисках свежести здравомыслия. Нет, он давно был далек от здравомыслия. Страх и злость попеременно сменяли друг друга, образуя пучину безумия, в которую он сорвался и стремительно покатился ко дну, отвергавший любую протянутую руку помощи. Со временем этих рук становилось все меньше, темные воды уносили его все глубже, а свет стал ему чужд. Гнев он сделал своим ближайшим соратником, ненависть заменила ему любовь, лесть обратилась в единственный обманчиво верный ориентир на пути долгого правления, увенчанного глубокими ямами, вырытыми врагами, чьи серебряные языки никогда не скупились на ложное восхищение, на которое оказался столь скуп король. Сначала от него отвернулся народ, затем знать, уважение сына рассыпалось в прах под гнетом сказанных слов, которых не принято говорить любящим родителем, а жена больше не делила с ним постель. Она даже не делила покои. Рейелла ушла, бросив его наедине с одолевшим безумием, не в силах больше сражаться с его быстро менявшимся настроением и нечеловеческой жесткостью. Что ж, она всегда была слабой, блеклой тенью своей Династии, не чета леди Джоанне с Утёса Кастерли. Но некогда близкий друг, самый верный соратник, любимец Семерых забрал то, что принадлежало ему по королевскому праву. А затем оставил его в угоду своей гордости, предал, обязанный положить свою жалкую жизнь на благо правления Эйериса II и его процветание. – Я… – на мгновение король запнулся, но ярость тут же помогла ему совладать с собой, напрочь стирая неуместную растерянность, которой он не испытывал очень давно. Чуждое ему чувство. – Я вырубил заговор под корень! Я отнял у него сына! Отнял его надежду! Это сделал Я! Я!!! Но нет, он не научился смирению… – король принялся нервно измерять неровными шагами комнату, судорожно держась за отросшую длинную бороду, то сжимая, то разжимая хватку когтистых пальцев. – Никак не возьмется за ум… О, нет. Он продолжает идти против моей воли! Каков наглец! Я продам его недомерка Тириона в бродячий цирк… Сделаю своим шутом при дворе, а шлюху-дочь выдам за первого встречного. Сотру с лица земли Утёс и опустошу все рудники Запада. А его самого… Его… Внезапно король остановился. Безумие, охватившее его разум, отступило, и венценосный возвел блеклые глаза к потолку, словно увидел нечто, доселе сокрытое от его зорких глаз. Взгляд нашел гобелены, развешанные по всем покоям, некоторые терялись в темноте, другие пробирались к слабому свету. На черной ткани на него рычал красный трехглавый дракон – символ величия его Династии, напоминание о силе и могуществе предков, которых уже никто и никогда не достигнет. Которых не превзойти ни одному смертному. Мир больше не видел драконов, а единственные выжившие потомки не были достойны вверенного им наследия. Дымчатые брови сошлись в переносице, воздух тяжело покидал затянутую плотной тканью грудь, а в глазах вспыхнули мерцавшие искры, недобро блестевшие в тусклом свете прогоравших свечей. – Тебе известно, как Мейегор Жестокий расправлялся со своими врагами? – неизвестно, к кому же на самом деле обращался Эйерис: к стоявшему неподалеку Варису, с удивительным спокойствием взиравшего на очередное проявление нестабильного состояния короля, или же к самому себе, найдя свое отражение в настенном зеркале. – Он сжигал их в пламени Балериона Черного Ужаса, – наконец, его взгляд обдал евнуха леденившей нутро прохладой, пробиравшей до костей. – Думаешь, он позволял своему дракону вкушать подлую плоть предателей? О, нет. Он вывешивал их обгорелые трупы перед воротами в Красный Замок, чтобы каждый мог узреть его справедливость и его гнев, ведь он никогда не чувствовал грань между ними. А их кости… Они покоятся глубоко под Красным Замком, – странная улыбка, скорее напоминавшая кривую усмешку, поселилась на морщинистом, изведенном душевной болезнью лице. – Этот дворец стоит на костях предателей, Варис. У Мейегора был дракон, это многое упрощало. Но у меня нет дракона. Я сам себе дракон, и всех предателей постигнет сила моего гнева, никому не спастись. Дракон не простит. Недолгая пауза оказалась длинной в столетие, и евнух отчаялся ее пережить. Она заволокла королевские покои, некогда блиставшие роскошью, ныне походившие на склеп, и отказывалась уступать место резавшему слух шуму любого рода. Но молчание длить было нельзя – чем дольше король пребывал в скверном положении духа, тем сложнее получалось найти спасение от его гнева. – Конечно, Ваше Величество лучше знает, как следует поступить, однако… – Варис с великой осторожностью подбирал слова, наконец, нарушив звеневшую тишину. – Ни одна золотая монета не покинула Западных Земель. Лорд Тайвин не пожелал принять участие в турнире. Он больше не восстает против дракона, но есть и другие предатели. И их много. – О чем ты говоришь? Кто смеет? – Съедутся все Великие Лорды, – уклончиво ответил евнух. – Даже принц Рейегар пожелал присутствовать. Уже давно никто не видел принца столько воодушевленным. Отец давно держал злобу на сына. За любовь, что дарил ему народ. За уважение, которого никогда не удостаивался Эйерис даже в молодости. За силу, которая во сто крат перевешивала его собственную. – Юность всегда привлекает взор. Вместе с юностью идет сила, а сила обещает победу. Лорды забыли, как выглядит их истинный король. Не помнят его лица. В отражении массивного зеркала, что висело в покоях, на него смотрел дряхлый, измученный душевным расстройством старик: серость морщинистой кожи выделял фиолетовый шелк изысканного одеяния, не способного скрыть сутулость, сгорбленные плечи, отросшую бороду, увенчанную колтунами. Длинные ногти выдавали в нем зверя, а с запястья на пол капала кровь древней Валирии из раны, которой его наградил Железный Трон. В последнее время он часто ранился об его острые шипы. Где же тот юноша, отрада отца и любимец королевского двора? Где же тот подававший надежды наследник престола? Где же те великие свершения, которыми он обещался увенчать свое правление? Когда амбициозный принц успел превратиться в боязливого гневливого старика, страшившегося тени предательства? Король с трудом отвел взор, снедаемый гнусными мыслями. Они хотят свергнуть его, его враги. Хотят вновь посадить под замок, как сделала Серала Дарклин в Сумеречном Доле. Хотят заставить его гнить заживо, пока другой расцветает на его троне, правя в его королевстве. Нет, так просто враги от него не избавятся. – Что ж, я им напомню. Они навсегда запомнят лик своего законного короля. Тогда король Эйерис Таргариен впервые за столько лет решил покинуть стены Красного Замка, стряхнув с себя клеймо затворника, и твердо вознамерился сделать принцем Драконьего Камня своего второго сына, Визериса, сразу же после Харренхолльского турнира. Но судьба никогда не считалась с желаниями смертных, у нее на всех свои планы.