И вы туда же, инспектор

      Странное это занятие для меня, несвойственное… Сидеть и перебирать ее ухажеров. Будто мне есть дело до нее и ее личной жизни!       Но именно этим я почему-то и занимаюсь в обнимку с графином скотча.       Пытаюсь прийти к общему знаменателю.       Результаты не радуют.       Ей определенно нравятся проходимцы.       Сразу по приезду она успела подцепить того русского танцора. Сашу. Говорят, их танго на приеме было… ярким. Что ж, не менее «ярким» было и их пребывание в хаммаме.       Затем этот повеса в дурацком полосатом пиджаке. Любитель гребли. Наглый и самодовольный. Не таясь флиртовал с ней в полицейском участке. Избалованный щенок.       Владелец джаз-группы… Забыл его имя. Или не хочу вспоминать. Хотя, может, и стоило, ведь она дала ему от ворот поворот, судя по его гневному взгляду в ее сторону. Так разнящемуся с тем, что был при нашем знакомстве в клубе.       Проклятый латышский анархист и тот пал, сраженный ее чарами. Даже благовоспитанный еврей искал повода видеться с ней почаще.       Ведьма. Не иначе… Что есть в ней такого, что сносит им всем крышу?       Дольше всех продержался владелец шелковой империи мистер Лин… Я сталкивался с ним снова и снова. В подворотнях, в театре… у нее дома. Мне казалось, они распрощались, но однажды китаец снова появился в ее гостиной. Смотря на нее… Я прекрасно понимал значение этого взгляда. И поспешил уйти.       Конечно я догадался, кого она ждала в тот вечер… Азиатская кухня. Чертовы палочки, пытаясь взять которые, можно сломать пальцы. Приглушенный свет и свечи. Неловкий, даже извиняющийся взгляд дворецкого. Ее попытка сгладить ситуацию. На этот ужин был приглашен явно не я. Но потом между ними что-то поменялось… А я опять пришел не вовремя. Когда они прощались. Лин обнимал ее… как мужчина, прощающийся с женщиной, затмившей всех остальных.       И я прекрасно его понимал…       Особенно после того, как чуть не потерял.       Когда этот ублюдок прижимал пистолет к ее горлу, когда угрожал ей… А я ничего не мог сделать.       В тот день я впервые узнал ее. По-настоящему. Я увидел обычную, слабую женщину, нуждающуюся в сильном мужском плече. Заметив Рене на улице, она впала в ступор. Он стрелял в Берта, в прикрывающего ребенка Сесила, в меня, бегущего к ней. А она стояла, не в силах пошевелиться. Будто перед ней кошмар из снов…       В ресторане ни следа не осталось от привычной мне уверенной, смелой и решительной леди. Она боялась этой встречи. Паниковала. Не слышала меня и не обращала внимания. Она позволила страху взять верх над разумом.       И я сделал то, что должен был… Я отвлек ее. Как смог. Как придумал… Как захотел.       Но она ответила. Ее взгляд… Ее дыхание… Ее пальцы на моей груди. На секунду мы забыли обо всем… Но лишь на секунду.       Я кинулся на него. Я хотел лишь одного — защитить ее, стереть это выражение беспомощности с ее лица. Но она опять взяла все в свои сильные, но заметно дрожащие руки. Она наставляла на него оружие, а в ее глазах был ужас, и я поразился, какую власть Рене имел и до сих пор имеет над ней. Воздух между ними так и искрился от напряжения, страсти… безумия. Он так смотрел… с таким вожделением… Как на свою любимую, безумно дорогую и бесценную игрушку. Он разговаривал с ней как хозяин. А ей было страшно.       Пока он не вздохнул в последний раз. И пока я не подтвердил его смерть. Только тогда она начала становиться той, которую я знал все эти месяцы. Вышла на улицу и вдохнула полной грудью. Словно очнулась от кошмарного сна. Неловко улыбнулась мне, спрашивая разрешения уехать домой…       Я пришел позже. Принес картину. Признаюсь, я не всматривался в черно-белое фото в газетной заметке. Но изображение на холсте… Я не сразу понял, что это Она. В такой откровенной и призывной позе. Что это Она так маняще выставила себя на показ. И, пожалуй, я мог понять обезумевшего Рене, желающего обладать и картиной, и несравненным оригиналом.       Я поднял глаза, отчаянно надеясь, что она не разглядит в них то, что было непозволительно для меня. Но она заметила. Конечно, она заметила. Лукаво улыбнулась и игриво изогнула бровь… А я сбежал. Как последний трус. Не в силах признаться в чувстве, мучающем меня так давно. И теперь каждая встреча с ней как пытка.       С ней.       С женщиной, затмившей всех остальных…