Тилль в стране Блядского цирка

21 июня 2017

Тилль вернулся в Германию после утомительной автограф-сессии в Санкт-Петербурге и, сидя в любимом кресле, устало пытался найти удобное положение для ноющей спины. «Да уж… Стар я для всего этого, стар…» — подумал Тилль с сожалением и, одновременно, смиренностью. Последние несколько лет возраст его не угнетал, а лишь иногда утомлял своей данностью и неизменностью. Пристроившись наконец в кресле, он закрыл глаза. За окном был вечер. Следующие несколько дней его никто не должен был беспокоить. Ни менеджеры, ни продюсеры, ни осточертевшие, как старая сварливая жена, остальные участники группы. «Интересно, достало ли их все так, как достало меня»… Свободные дни, этот солнечный свет в окошке, он хотел посвятить только себе любимому. Даже очередная «как ее там» любовница не вызывала никакого интереса, особенно с учетом развившейся с возрастом эректильной дисфункции. Долгожданные выходные, с одной стороны, будоражили разум, а с другой, повергали в апатию, так как хотелось и посвятить время чему-то интересному, и просто ничего не делать. «Посмотреть, что ли, тот хлам, который мне надарили фанаты в этот раз», - пронеслось у него в мыслях. Фанаты вызывали двойственные ощущения. В большинстве своем, Тилль на них смотрел как на массу, слившуюся в одно существо, влекомое не чувством прекрасного, а лишь желанием прикоснуться к кумиру, и, упаси боже, не выглядеть в его глазах «массой». Действительно, как еще можно относиться к людям, которые с упоением читают его «поэзию», написанную в пьяном угаре после просмотра очередного порно. Написанную только потому, что о себе нужно напоминать. Нужно, чтобы о тебе не забыли. Нужно оставаться на плаву. Ведь они, эта огромная масса, жаждут и искренне радуются каждый раз, когда кумир невзначай шаркнет толстой ножкой. Любят его. Этот аспект вызывал у Тилля некоторое чувство вины. Ведь в самом деле, как сильно нужно любить кого-то, чтобы с таким обожанием проглатывать все, что он усердно пытается им скормить? Сильно любить. С этими мыслями он нехотя встал, нарушив тишину хрустом в коленях, и подошел к чемодану с дарами фанатов и прочим скарбом. Было там всякое: его портрет, написанный маслом на холсте, неплохая работа, даже с учетом того, что собирай он все эти портреты, можно было бы открыть галерею имени себя; еще была свеча ручной работы в форме мужского полового органа и пахнущая розой и пачули; куча записочек на ломанном немецком и прочий хлам. Как и следовало ожидать дорогому читателю, в руки нашего героя попал диск с почти всемирно известной группой. Коробочка была сделана из дешевого пластика. Тилль подумал, что в Германии таких, наверное, и не найдешь — в Китае надо заказывать. На обложке было написано «Otto dix». Не то чтобы ему было действительно интересно творчество фанатов, но с другой стороны, почему бы и нет — такие сувениры попадаются гораздо реже портретов. Буклет со списком песен и сам диск выглядели так же кустарно. Качество так и вопило: «hilf mir!!! нас некому спонсировать!». Ну да ладно… Ведь он тоже когда-то лишь начинал. В ноутбуке дискового привода, разумеется, не было. Тиллю пришлось ковылять в свою домашнюю студию, где стоял компьютер, попутно вспоминая человека, подарившего ему диск. И вспомнил. Кажется, это был какой-то затюканный и пугливый парнишка, который сбивчиво и смущенно что-то ему лепетал, передавая диск. Что именно он говорил — Тилль не запомнил, однако подметил, что этот молодой человек выглядел так же кустарно и карикатурно, как и коробочка с его диском. Как будто все создавалось наспех — и этот несуразный человечек, и его музыка. Музыку, впрочем, еще нужно было оценить. Закрыв по привычке дверь студии, пожилой немец, первым делом, нашел бутылку с виски, которая, как всегда, стояла за монитором. Налив его в свой бокал, он все же включил компьютер и вставил диск. Заиграла музыка. Ну, как сказать музыка. Кем бы Тилль ни был — музыкантом ли, каменщиком, или юристом, а с высоты возраста он все же понимал кое-что в людях, даже если судил книгу по ее обложке. И в этот раз он не ошибся: музыка была… вроде как музыка, но простецкая такая, однообразная, электронная. Голос вокалиста — странный, сдавленный и заунывный, как будто кладбищенская собака воет, но не из грусти, а по привычке. «Как если в стакан с водой капнуть ложечку виски и выдавать это за алкоголь, — подумал он, глядя уже захмелевшим взглядом на свой бокал. — Вот и вся музыка». Однако, произошло нечто, чего он ожидал меньше всего. После того, как одна из композиций почти подошла к концу, из колонок он услышал… Да, свой собственный голос! Точнее, его запись. Тиль даже вспомнил — это крошечный кусочек одного интервью, которое он давал больше десяти лет назад: он как раз рассказывал журналисту, как ужасно критики отреагировали на лицо мертвого младенца, украсившего обложку альбома «Mutter». Ощущения были неоднозначные. Поначалу стало даже жутко и неприятно — появилось впечатление, что вот здесь и сейчас за ним следят, врываясь в его пространство, воруя его слова, его голос, мысли и тайны. Моментально протрезвев, он остановил уже начавшуюся, идущую следом песню. Слышать этот кладбищенский вой больше не хотелось. Не для того он решил благословить своим внимание подарки фанатов, чтобы на ночь глядя потерять покой. Тилль плеснул еще алкоголя, жадно сделал глоток и снова уселся в кресло, погружаясь в раздумья. Зачем в этой песне кусочек его интервью? И почему именно эти слова? Внезапно все встало на свои места. «Этот парнишка, он ведь на автограф-сессию пришел… Стало быть, фанат мой, и правда. А раз так, то та песня, наверное, про меня. Про тот альбом, о котором интервью было. И чего я так разнервничался? Даже давление поднялось, кажется». С облегчением Тилль выдохнул.