Помоги мне

Где мой дом из песка недостроенный? Он, наверное, не выдержал ветра. Отчего так бессильны порою мы Перед целью своей в сантиметре? Время остановилось. Даже часы на стенке не шли, уперто показывая половину первого ночи. За окном не сменялся день ночью, а застыл тот час, когда Вика увидела кровь на своих руках. Если бы Аня тогда ее не оттащила, она бы кинулась из последних тел спасать изрешеченное тело Дани. В такие моменты не думается, что это уже бесполезно. Мозг так отчаянно хватается за любую возможность, чтобы оправдать себя — я все сделал, чтобы спасти. Но девушка застыла. После той минуты время остановилось навсегда. Она не знала, день сейчас или ночь, а видела перед глазами только этот проклятый желтый фонарь напротив ее окна. Ей все чудилось, что он горит и днем, и ночью. Что он — единственный свидетель смерти ее любимого человека. Что он — из последних сил старается ей напомнить об этом, обвиняя и укоряя в произошедшем. Вика больше не чувствовала ни запахов, ни вкуса. Она не помнила, что готовила Аня к новогоднему столу, спала ли она сегодня и ела хоть что-то. Вместе с жизнью Дани оборвалась и ее собственная. Девушка почти не разговаривала ни с кем, хотя было бы легче выплакаться и бить посуду, чтобы раз и навсегда покончить с прошлым. Так пишут в учебниках по психологии. Она могла дословно процитировать, но применить к себе была не в состоянии. Аня ухаживала, как могла. Готовила ей еду, укладывала спать, но все же и ей пришлось уехать домой. Ненадолго, убеждала она, на пару дней, только взять некоторые вещи, и сразу вернется. Обязательно отведет ее в парк, ведь сейчас нужно думать о ребенке, о его здоровье. Вика послушно кивала, а после ухода сестры провалилась в сон — единственное убежище от реальности. Даня ей не снился, но во тьме сна ее не терзали ледяные мысли и собственные обвинения. Тьма просто медленно окутывала ее сознание, погружая в естественную кому. Кажется, иногда она просыпалась, но ненадолго, стараясь заснуть снова. Выпила бы снотворное, если бы оно было в аптечке. Девушка утыкалась носом в подушку и заматывалась с головой в старое, но еще греющее одеяло. От обивки дивана ей смутно чудился запах Дани. Его слишком резкого одеколона (парфюм он не переносил категорически) и теплого тела. И это успокаивало ее искалеченную сознанием душу. На несколько минут, но этого хватало, чтобы забыться сном. Наверное, ей звонила мама, но Вика ей спокойно врала, что все в порядке, не надо никому приезжать и она сама приедет в следующем месяце. Потом отключала телефон и снова возвращалась на диван. Она снова была одно. Брошенная, никому не нужная, она в бреду сна начинала обвинять во всем Даню. Что он ее бросил специально, что они специально поменялись машинами, что если бы он хотел, то держался за жизнь и с тысячью ранениями! Вика сжимала кулаки, чувствуя, как отросшие ногти неприятно царапают ладонь, и облизывала пересохшие от жажды губы. Она медленно сходила с ума, теряясь между миром снов, миром мыслей и миром реальности. Внутри нее рвался мир, выстроенный с усердием за столько лет жизни. Умирала часть ее самой, отчаянно борясь за право существовать, но сознание душило холодным фактом: «Умер в результате множественных ранений, несовместимых с жизнью». Где мой мир безупречный и правильный? Он рассыпался облаком пыли. Мои ангелы небо оставили, А вернуться на землю забыли. В ее квартире все напоминало о Дане. Вот ваза на столе — красная с желтыми разводами, честно купленная им на распродаже, но подаренная от души, потому что он посчитал, что в ее квартире слишком мало ярких цветов. Шторки, которые он ей помогал нести в ателье, но признался, что не понимает в них никакой красоты. Диван, на котором она лежит, он собирал с матами два дня, пока ей приходилось ютиться на надувном матрасе. Даня хмурился, ругался на непонятную инструкцию, но к вечеру второго дня с ликованием продемонстрировал ей собранный диван. — Хватит, — прошептала девушка, осторожно поднимаясь с кровати. Ее шатало от слабости. Она медленно взяла вазу и, открыв окно, выпустила ее вниз. Та рухнула, рассыпаясь на осколки. Хорошо, что сейчас зимние праздники, никто не ходит под окнами. Вика высунулась в окно, задыхаясь от ледяного ветра и пытаясь укутаться в старый черный платок. Метель носилась по двору, рассыпая щедрой рукой снег и собирая сугробы. Фонарь под ее окнами не горел: лампочка внутри разбилась, а менять ее не спешили. Праздники ведь. Вика закашлялась и захлопнула окно. На глаза ей попался раскладной перочинный нож. Даня уверял ее, что эта «бабочка»* совершенно законна, когда дарил ей в честь восьмого марта. Странный подарок, глупый, наверное, но он посчитал, что ей понравится. Тонкое серое лезвие появлялось из черной со стальным узором рукоятки и было немного туповатым, но Вика держала этот нож, как сувенир. Даня редко умел делать удачные подарки, но старался. Старался из последних сил, живя в общежитии и нуждаясь в деньгах не меньше, чем она, найти какую-нибудь необычную, пусть и дешевую вещь. Его простота и привлекала ее в самом начале. А потом глагол «нравится» перешел в причудливую форму «любит». Вика вздрогнула, опускаясь на кресло и не моргая глядя на нож. Он лежал в шкафу со стеклянной дверью. На полке рядом со старым маминым сервизом. Девушка положила руку на стекло. Можно все решить одним движением. Точным и метким. Она схватила нож. — Не надо, — в тишине голос раздался особенно громко. — Не надо. Девушка обернулась и увидела Даню, она вскочила с кресла, но тут же рухнула назад. — Живой! — выдохнула она и протянула к нему руки. — Вик, не надо. Позвони Игорю, он поможет, — совершенно серьезно продолжал мужчина, глядя сквозь нее. — Зачем? — шептала она, порываясь встать, но что-то будто пригвоздило ее к сидению. — Позвони. Он спасет тебя. И позаботься о нашем малыше, — улыбнулся мужчина. — Даня! — крикнула Вика и проснулась. Она сидела все в том же кресле, но, видимо, не заметила, как заснула. Окно было закрыто, а ваза давно валялась на земле разбитой. Холодея от воспоминания, Вика потянула руки к телефону. «Это сумасшествие, — отчеканил внутренний голос. — Тебе нужна помощь. Эти сны сведут тебя в могилу. Хочешь за Даней? Оставить ребенка сиротой? Чтобы он тоже всю жизнь мучился от одиночества?» Девушка замотала головой и дрожащими пальцами набрала номер Игоря. И никого вокруг — это только мой стук в старые ворота. И никого здесь нет — это только твой след, мне неважно, кто ты. Игорь был доволен своей местью. Игнатьев повержен, теперь ему придется долго разбираться со своими долгами. С Катей все кончено. Хотя это, наверное, единственное, о чем стоит жалеть. Впрочем, не стоит. Так сложились обстоятельства. Она просто попала под горячую руку…. Парень растянулся на широкой постели. Он сменил номер, потому что после происшествия со Стасом ему не хотелось даже заходить туда. Странно, что за несколько дней он так и не позвонил Вике. Считал, что пока не время. Не стоит попадаться ей на глаза, потому что она винит его в смерти любимого. Надо немного времени, и он готов ждать столько, сколько она потребует. Телефон мягко завибрировал. Игорь открыл глаза и ответил на звонок. — Да, — он мельком глянул на часы — десять вечера. — Игорь, приезжай, пожалуйста, — прошептал с той стороны телефона знакомый голос. — Я прошу тебя, приезжай скорее, — он становился все тише. — Вика, — не сразу поверил в свое предположение парень и резко сел, — где ты? — Дома. Приезжай, прошу. — Да, да, я скоро буду, — немного обеспокоенно ответил Игорь и положил трубку. Собрался он за считанные минуты и гнал машину так, будто спешил потушить пожар. Соколовский не простил бы себе, если бы с девушкой что-то случилось, а судя по голосу, ей сейчас очень плохо. Черт, надо было сначала вызвать скорую и ехать потом. Игорь бросил свою машину, не паркуясь, а лишь рассеянно нажав на кнопку сигнализации, и влетел в подъезд. Здесь было поразительно тихо для праздников. Хотя чего он ждал? Большая часть ее соседей — люди в возрасте, они хотят спокойной и тихой жизни, постоянно ворчат на молодежь и не устраивают шумных и длительных застолий. Игорь нажал на кнопку звонка. Дверь открывалась перед ним медленно, будто человеку, тянувшему ее, было тяжело. В квартире было темно. Вика отступила вглубь коридора, держась за стенку и пуская его внутрь. От парня пахло морозом и веяло холодом с улицы. — Вик, что случилось? — он закрыл дверь и подошел к ней. — Увези меня, — прошептала она, подаваясь вперед и утыкаясь лбом в его холодный плащ. — Увези меня, куда хочешь. Хоть на другую планету, но подальше отсюда, — девушка сжала его плащ дрожащими руками. — Я с ума здесь схожу одна. — Как одна? — обомлел парень, обнимая ее за плечи. — Где Аня? — Уехала, — бросила Вика, прижимаясь сильнее и кусая губы, чтобы не расплакаться. Вот сейчас, именно в эту минуту стена спокойствия рухнула под напором чувств. — Забери, куда хочешь, — повторила она хрипло. — Да, хорошо. Только там холодно, — ответил Соколовский. — Где твоя куртка и сапоги? Вика подняла на него усталые глаза с синяками под ними и будто не понимала, чего от нее хотят. Вдруг искра жизни начала медленно в них угасать, ноги подкосились, руки отпустили его плащ и, если бы Игорь не успел подхватить ее за талию, она рухнула бы, потеряв сознание. Соколовский опустил ее на диван и набрал номер платной скорой помощи. В обычной сейчас едва ли можно найти трезвого врача. Помоги мне! Сердце моё горит На костре не потухшей раны, на углях от пустых обид. Помоги мне! Слёзы мои утри, Склей обломки моей вселенной, каплю веры оставь внутри. Врачи приехали быстро и привели ее в сознание. Они не интересовались, кем ей приходится Игорь. В этом было преимущество платных услуг — никому не интересно, кто ты. — Ели последний раз давно? — опрашивал ее врач, заполняя лист. — Нет, наверное, не знаю, — прошептала Вика, силясь вспомнить. — Аня уехала, я тогда и ела, — голова все еще продолжала кружиться. — Кажется, дня три назад, — она пожала плечами. — Непереносимость препаратов, беременность есть? — врач терпеливо ждал ее ответа. — Да, беременность. — Что ж вы, мамочка, о ребенке не заботитесь. Ладно, сами не поели, так хоть ребенка бы покормили, — ласково пожурил ее молодой врач. — А вы тоже хороши, — бросил он, не оборачиваясь, Игорю. — Не могли последить за супругой. Он еще что-то спрашивал, а потом оставил парню лист с рекомендациями и удалился, не забыв получить деньги за вызов. Как только скорая ушла, Вика поспешила сесть. — Вик, Вик, подожди, — Игорь мягко взял ее за плечи. — Полежи, тебе надо немного отдохнуть. — Игорь, пожалуйста, — устало сказала она, опуская ноги на пол. — Забери меня. — Как только тебе станет легче, мы сразу же отсюда уедем, — уверил ее парень, осторожно сжимая ее холодную руку. — Игорь, — она потянулась к нему. — Одежда в коридоре. Поехали, прошу. Видя упертость Родионовой даже в такой ситуации, он все же сдался. В конце концов, сейчас они приедут в отель, он закажет им ужин, покормит ее и уложит спать. Кажется, там были еще какие-то препараты в этом листе, надо их купить. Ей сейчас нужно спокойствие, а здесь она его не получит. Игорь обул ее, осторожно застегивая молнию, и помог надеть куртку. Спускались они долго, потому что Вика спотыкалась о свои же ноги, и в итоге Соколовский молча взял ее на руки. Девушка обвила его шею руками. — Спасибо, — шепнула она ему на ухо, когда он устраивал ее на заднем сидении новой машины. — За это не благодарят, — шепнул он ей в ответ и сел за руль. Вика про себя отметила, что ей впервые за три дня захотелось есть. Совсем немного, но голод вдруг стал выходить на первый план. Она была рада, что в машине оказался ремень безопасности, которым парень ее и пристегнул, потому что даже просто сидеть ей казалось непосильной задачей. За окном проносились заснеженные улицы. Весь город был украшен гирляндами и рекламами, обещающими невероятные скидки. Вика закрыла глаза. От скорости сменяющихся за окном домов голова начинала кружиться. На входе в отель Игорь молча сунул в руку женщине, выдающей ключи, сложенную дважды купюру, чтобы она не задавала лишних вопросов. — Игорь Владимирович, ей не нужна помощь? — она кивнула на девушку, которую он поддерживал за талию, помогая идти. — Ужин сделайте нам с горячим молоком, — бросил он, вызывая лифт. Ты — дорога моя неопасная, И теперь мне, похоже, не сбиться. Если боль залепить лейкопластырем И лететь дальше раненой птицей. Игорь так же заботливо снял с нее обувь и куртку. Вика сейчас так контрастировала с обстановкой номера: она, босая, в сером старом костюме; ее волосы были распущены и немного спутались; глаза медленно следили за движениями Игоря и, казалось, не моргали. Соколовский опасался, что она снова потеряет сознание — слишком безжизненной она выглядела. Парень сел с ней рядом и взял за руку. Вика сжала ее и тут же отпустила, обнимая ее за шею. — Вик, все, ты больше туда не вернешься, — он успокаивающе погладил ее по волосам и прижал к себе. И после этих слов почувствовал, как девушка сжала его рубашку и буквально завыла. Леденящий душу крик больно ударил по ушам, заполняя всю комнату. Напуганный этим нечеловеческим криком боли Игорь вздрогнул и зашептал: — Тише, Вика, тише. Все закончилось. Кроме этих слов в голову не шло ничего. Он все повторял их, как молитву, надеясь успокоить ее, но она только громче всхлипывала. По ее щекам текли слезы, невыплаканные с самой смерти Дани. Она хрипела и кашляла, но не могла нормально вздохнуть. Кусала губы и тянула его рубашку с такой силой, будто это могло ее спасти, будто она тонула под сильным течением, а это — единственный путь спасения. — Вика, Вика, успокойся, прошу, — он осторожно положил свои руки на ее, желая немного их разжать. Но их свело судорогой. Девушка рыдала, силясь что-то сказать в оправдание своему поведению, но губы лишь дрожали и выпускали хриплые крики. Она несколько раз ударила его кулаком в грудь, неслабо, будто по-дружески, силясь хоть жестами выразить всю ту боль, скопившуюся за столько дней, силясь выпустить ее наружу, чтобы та больше не смела мучить ее. Ее лицо раскраснелось, на лбу выступили вены, быстро пульсируя. У нее удаляли часть души, часть воспоминаний и делали это без наркоза. Просто рвали и терзали, выбрасывая части в жестяное ведро. Они падали с характерным мокрым звуком, отдающимся в ушах с глухой пульсацией. Ей чудилось, будто ее душу примотали железными цепями к столу и отрезают такие важные и большие части, а она ничего не может сделать. Последний вскрик, и все. Она вдруг очнулась как от долгого сна. Все закончилось. Не было больше ни слез, ни боли, почем-то очень глупо совсем не к месту ее корил в голове голос мамы: «О ребенке бы, дура, подумала! — ворчал он. — Тебе врачи покой прописали! Ты что, забыла, как в детстве я тебе говорила? Люди умирают, но не исчезают из нашей жизни, покуда мы их помним. Да что ты развела сопли? Смотрит твой Даня на тебя с неба и думает, что ты по нему все плачешь! Ругает себя. И тебе, и ему плохо!» Этот голос звучал так отчетливо и так успокаивающе, что Вика постепенно приходила в себя. Вдруг в руках почувствовалась слабость, живот заурчал от голода, во рту было ощущение полной сухости. Будто кто-то нажал на рубильник внутри и включил ее. Игорь гладил ее по голове и все что-то шептал, а она между тем возвращалась к жизни. Кто сказал, что кома — это только физическое состояние здоровья? Это состояние свойственно и душе. И сейчас Вика пробуждалась от нее. Теперь становилось легче. Я не знаю, где точки отмечены. Слишком сложно во всё это верить. Мне взамен предложить больше нечего, Кроме самой последней потери. Вика все еще боялась отстраниться от него, думая, что только отпустит его из рук, как холодная тьма памяти тут же схватит ее за горло, увлекая в то беспамятство. Но в дверь номера постучали. Игорь мягко отпустил ее, Вика с новой силой вцепилась в покрывало, но той боли не последовало. Все черные мысли исчезли. Улетели. Пропали! Игорь поставил поднос с едой на тумбочку, возвращаясь к ней. Он взял в руки стакан с молоком и вазочку с печеньем. Вика, уставшая от истерики, оперлась на его плечо. — Тебе нужно немного поесть, а потом выспаться, — спокойно произнес парень, обнимая ее за талию. Его ладонь легла на ее живот, мягко его поглаживая. Девушка согласно кивнула, отдавая ему полостью возможность заботиться о себе. Игорь поднес к ее губам стакан и осторожно подняла. Вика сделала несколько глотков и почувствовала, как щипет губы. Она нахмурилась и попыталась отстраниться. Парень убрал стакан и посмотрел на нее. Ее светло-розовые губы были в царапинах и следах от закусываний. — Потерпи, я завтра куплю тебе крем, — убеждал ее Игорь. Он боялся ее выпустить из рук даже сейчас, такую затихшую и спокойную. Если с ней или с ребенком что-то случится, он не простит себе никогда в жизни. Вика кивнула и обхватила рукой стакан. Она смогла выпить все молоко и съесть пару печений. На душе было так легко и спокойно, что девушка смогла слабо улыбнуться. Игорь уложил ее в кровать и заботливо укрыл одеялом. В дальнем углу комнаты горел ночник, согревая своим мягким светом мир. Их мир, который только начинал появляться. Как и водится, с большого взрыва. Вика уснула мгновенно, прижимаясь к парню и все так же стискивая его руку. Игорь позволил себе поцеловать ее в лоб перед сном. Она проснулась под утро, когда все встают на работу, но за окном еще темно. Девушка выпуталась из объятий парня и зашла в ванную. На запотевшем стекле было коряво выведено: «Счастья вам! И сына назовите в мою честь». Чуть ниже приписка: « P.S. Данила, мажор, а на Даниил». Вика зажала рот рукой и вскрикнула, распахивая глаза. За окном действительно еще было темно. Она лежала в постели, рядом спал Игорь, так и оставшись в мятой и мокрой рубашке. В гробовой тишине номера ей почудилось короткое «прощай», и мягкие шаги, удаляющиеся в сторону коридора. Характерно тяжелые и неторопливые, свойственные Дане. — Прощай, — шепнула ему в ответ Вика и впервые с его смерти улыбнулась. И ей подумалось, что и он улыбается ей в ответ. Не осталось никаких недомолвок или лжи между ними. Он ее оставил, поручил более ответственному человеку заботу о ней. И она не была на него зла. Пообещала себе, что во что бы то ни стало будет его помнить всегда, что память о нем будет жить в их сыне. Вика не сомневалась, что носит мальчика. Игорь видел тот же сон, что и она. Только проснулся на пару минут позже и, увидев сидящую Вику, спросил: — Почему ты не спишь? — Прощаюсь с Даней, — честно ответила она, протягивая ему руку. Игорь поцеловал ее ладонь и коснулся губами запястья. «Учти, мажор, я за тобой слежу!» — показалось ему откуда-то от двери.