***
Сакуровый сад еще не успел отцвести полностью, еще благоволил возлюбленным, прикрывая их тайные свидания розовой метелью лепестков, поддерживаемой сообщником ветром. В его шуме сложно было разобрать и шорох быстрых шажков негодной беглянки, и тяжелую поступь крепких ног непрошеного гостя, и беспокойный бег варадзи, принадлежавших третьему участнику, посвященному в секреты таких запретных свиданий. Впрочем, для тех, кто слышал сердцем, даже наитишайший скрип садовой калитки мог показаться взрывом посреди ночи. У принцессы Кучики, притаившейся к стене на восточной веранде поместье, где тени под вечер становились самыми длинными и непроглядными, истинно оборвалось всё в груди, когда долгожданный звук достиг ее уха, а чуть различимый низкий голос позвал любимую по имени. Минчжу не чувствовала земли под ногами — понеслась ветром к укромному местечку для встреч, ни камешка не задевая на узкой тропе, ведущей от дома к черному входу в поместье через сад. Этот путь использовался редко кем; разве что рыбаки заявлялись сюда так, поставляя на кухню свежий улов для господ — за поместьем Кучики пролегала широкая и бурная река, служившая естественной обороной для обители представителей одного из Великих кланов. Долг, честь, гордость, стойкость, прочность — в том состояла череда их достоинств, однако Минчжу сводила на «нет» весь, веками заслуженный, авторитет своей семьи. Негодная дочь своего доблестного отца, недостойная сестра благороднейшего из лейтенантов, поправшая каноны и устои рода, подорвавшая жесткий контроль совета старейшин, она возлюбила безо всякого на то дозволения низшего себя по статусу. — Кога! — Она бросилась тому на шею, едва различила очертания статной фигуры за могучим ясенем. — Любимый мой… — И мир вовсе ушел из-под ее ног. И разом утратил значение любой раздел на аристократов и простолюдинов, на выходцев из Сейрейтея и Руконгая, на боевых шинигами и домашних барышень. — Кога. — И всякая честь сгорала дотла в его зеленых, обольстительно-смелых, лишавших всякого рассудка глазах. — Минчжу-сама, душа моя! — Его речь заструилась песней. Кольцо из сильных рук окутало теплым защитным покрывалом. Стальные мышцы груди приютили на себе, как на футоне, аккуратную темноволосую головку. Черный шелк ее, зачесанный по китайской моде в низкий хвост, ловил блики от взбиравшейся на небосклон луны и невольно приковывал взгляд даже самых равнодушных очей. Впрочем, третий офицер Сайто соврал бы, если бы сказал, что младшая сестра его лейтенанта совершенно не прельстила его. Принцесса клана Кучики оказалась кротким, милым созданием, не лишенным внешней красоты и внутреннего изящества. Этакий холеный цветочек, как и все сейрейтейские барышни, тем не менее — яркий и особливый, не терявшийся на фоне других, и не только благодаря своему высокому статусу. Что-то было в ней кроме отцовского состояния да красоты матери. Быть может, ее безоговорочная вера в него и подчеркнутая преданность? Сайто с трудом разбирался в таких тонкостях. Стремившийся к успешной карьере шинигами, талантливый воин и честолюбивый молодой человек, он мало интересовался любовью и девами, но когда выпал шанс совместить свои амбиции в работе и в быту, не воспользовался бы им разве что дурак. Однако скоро «счастливая звезда» охладела к везунчику из Руконгая, когда на горизонте его рвений и надежд вдруг замаячил весьма впечатляющий конкурент. — Минчжу-сама, — Кога не стал медлить с предложением, с которым пожаловал сегодня. Собрав тонкие и мягкие ладони аристократки в свои руки, жесткие и мозолистые от упорных упражнений с мечом, он доверительно поведал о своем выходе из сложившейся ситуации: — Бежим. Давай сбежим, Минчжу-сама? — Кога практически не сомневался в ее последующем утвердительном кивке, ведь найденный для принцессы жених совершенно не заботил ее, когда свое сердце Минчжу успела подарить другому. Однако девушка опустила глаза и притихла, под ресницами заметавшись растерянным взглядом. Ее спелые, специально для него выкрашенные в алый, губы дрогнули не то в потуге что сказать, не то в попытке сдержать дрожь, всхлип, отказ — что? Кога недоуменно вскинул брови: двуличие аристократов совершенно точно было чуждо девушке, клявшейся ему в любви, однако сейчас она поступала совершенно для него неожиданно. — Этот наследник Шиба… — не узнавая собственного голоса, с подозрительностью выспрашивал правду офицер. — Неужто он успел пленить тебя?! Или… Быть может, тебе пригрозила семья, Минчжу-сама?.. Она не успела ответить — за спиной обличающим нерадивых любовников шорохом напугала зашевелившаяся листва. — Это семейное дело, Сайто Кога! — Лейтенант Шестого отряда блеснул холодным блеском в серебристых очах и в лезвии выхваченного немедля из ножен занпакто. — Соджун-нии-сан, — вскрикнула застуканная за нерадивым поведением Кучики и рефлекторно вжалась в грудь способного защитить ее мужчины, однако в следующий же миг цепкая рука брата отдернула ее от руконгайца и притянула к себе. — Глупенькая, Мин-чан… — Соджун не сердился, он печалился из-за ее наивности и тех последствий, которыми та могла обернуться для всей семьи. — Если отец, о боги, если бы отец нашел вас вместо меня, то дело приняло бы плачевный оборот, — затараторил он в макушку обожаемой младшей сестры, а острым напополам с надменностью взглядом продолжал следить за бойцом, подобравшимся так близко к святая святых клана. Принцесса Кучики всегда ассоциировалась с чистотой и честью, и кем был тогда его друг, если посмел позариться на эти ее главные достоинства?! — Уходи, Кога. Ты славный солдат и я не стану смешивать службу и личное, однако дорогу в поместье отныне ты должен позабыть. Иначе я… Минчжу стиснула в руках братово косодэ и взмолилась, вскинув на него полные слез глаза: — Прошу, не делайте этого, нии-сан. Пощадите! Не разрушайте нашу с Когой любовь! Я умоляю вас, не выдавайте меня за нелюбимого! Соджун болезненно изогнул брови: от природы мягкосердечному, ему недоставало твердости и хладнокровия отца, и это мешало ему не только возглавить клан, но и даже элементарно защитить дорогих сердцу людей. Любимая сестра. Он вынянчил ее на своих руках, но теперь через боль, обязан был уберечь ее, еще такую несмышленую и неискушенную, от соблазнов взрослой жизни, от вожделения мужчин, от расчета не особо честных ухажеров, норовивших пробраться в Великий Дом. Усмехавшийся украдкой Кога представлял опасность со всех обозначенных пунктов, хоть, безусловно, по большей части тот был не таким уж плохим парнем. — Как же ты поступишь теперь, а, Соджун? — И всё же надменность для руконгайца была неоправданной, неуместной и нелепой. Он рано праздновал победу. — Минчжу-сама хочет быть со мной. Неужто ты готов разбить ее сердце? Неужто ты согласишься отдать ее аристократу, которого сам же считал недостойной для нее кандидатурой? — Мое мнение не имеет ровным счетом никакого веса, если вопрос касается чести семьи. — Соджун насильно развернул Минчжу в направлении прочь от садовой калитки и недопустимого общества. — Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь поймешь это, Кога, — бросил он тому на прощание, через плечо, — однако прошу, как товарища и друга, оставь мою сестру. Подняться еще выше, чем ты стоишь сейчас, за счет нее теперь тебе вряд ли удастся. Что бы я ни говорил о Кайене, он никогда не дозволит падения своей жены. Он крайне благороден, но и горд того не меньше. Запомни это хорошенько — таков мой будет тебе последний дружеский совет. Минчжу разрыдалась брату в плечо, окончательно потеряв лицо, и спешная поступь того не давала ей ни вернуть себе самообладание, ни проститься с возлюбленным. Если бы она остановилась и прислушалась, то услышала бы от Коги только одно: «Я не отступлюсь, проклятые аристократы!»***
В столовой поместья Кучики стоял непривычный гам: нынче в самое отчужденное, уединенное и чопорное поместье прибыло много разных гостей. По большей части, все они так или иначе представляли этот довольно обширный клан, хотя кроме «своих» угощались сакэ и закусками приглашенные из Готэя, Совета 46-ти, Ассоциации аристократов, а также четверки других Великих Домов, разумеется. Того требовали приличия: переговоры, смотрины, обсуждение предстоящей помолвки двух наследников столь родовитых династий — дело кропотливое и не быстрое, ибо требовавшее большого количества свидетелей, массы подготовительных действий и самой широкой огласки. Даты проведения, полагавшиеся подарки семьям, наряды для жениха и невесты, количество гостей и участников таких мероприятий, как церемония знакомства, помолвки, свадьбы, консумации союза — всё-всё следовало обсудить заранее, в большой компании и при документальной фиксации любого принятого решения. В среде аристократов каждый жизненный шаг, этап и событие регулировались сводом устоявшихся веками норм и правил; на традициях зиждился весь их мир, согласно традициям и сами аристократы поддерживали баланс данной, подчеркнуто консервативной, системы, без традиций они, увы, не смели ни родиться, ни умереть спокойно. Шиба Кайен, привыкший, но не смирившийся с подобным, испытывал нынче невольный дискомфорт. Когда на душе скреблись кошки, меньше всего хотелось находиться на всеобщем обозрении и выглядеть при этом безмятежным. Впрочем, он сам был виноват: приучил шинигами к своей неувядаемой улыбке, светящемуся лицу, лучезарным глазам; в Тринадцатом даже поговорка ходила, если лейтенант хмур, то не иначе как небо пало в Обществе душ. Ведь что бы ни случилось, Кайен никогда не унывал и находил выход из любой, даже самой затруднительной ситуации; черта эта — талант чисто шибовский, но он развил его в себе до предела. Шутка ли, в столь молодом возрасте практически собственноручно руководить кланом и отрядом? Только Кайен сумел бы вынести такое бремя: и сдававшего позиции отца, и болеющего капитана. Но он не жаловался, ни разу. Разве что до теперь. — Хэй, ну что ты нос повесил?! — прилетело тут ему ободряющим хлопком пятерней меж лопаток. Откровенно скучающий и мысленно нарекавший на свою немилостивую судьбу наследник клана едва не поздоровался носом с татами, но отличная выправка и стать спасли аристократа от позорного падения. — Дя-адя, — обреченно протянул он и вскинул недовольный взгляд на широко улыбавшегося родственника. Не ушедший далеко от Кайена ни по возрасту, ни по чину, лейтенант Десятого отряда, Шиба Ишшин, обладал таким же задорным нравом и заразительным смехом, однако при всем его нынешнем показном веселье, он был единственным, кто знал, отчего будущему князю его клана сейчас — не до улыбок. — Брось, парень! — Ишшин был бы не Ишшином, если бы не попытался встряхнуть племянника, поэтому утащив того в дальний угол зала, он доверительно шепнул: — Говорят, дочка Гинрея — писаная красавица. Брови вразлет, коралловые губы, тонкая шейка, маленькая ножка… — Ишшин игриво постукал локтем Кайена в бок: — Держу пари, что принцесса никому еще не дала сорвать свой цветок, а это значит, что-о-о… — …что иди-ка ты, дядя, обсуждать прелести барышень с Кёраку-саном, — пробубнил слегка заалевший парень, но заметно раздражившийся. — Ну полно-полно, — надел маску невинности старший Шиба и обвел лукавым взглядом огромную столовую Кучики в поисках упомянутого шинигами: капитан Восьмого оказался уже навеселе — знакомство с партией для наследника клана Шиба порядком затянулось, и никто из приглашенных даже не брался судить, почему столь дисциплинированные на службе и в быту Кучики здесь, откровенно, допускали неточности. — Кёраку-тайчо, кажется, уже нашел себе компанию, — усмехнулся он наблюдая за щебетанием того пред юной главой клана Шихоин, и даже где-то позавидовал товарищу. — А вот ты… — Он преобразился враз и смерил долгим выпытывающим взором племянника, явно не находя в том того, что искал. — А вот около тебя я, пожалуй, задержусь еще. — И сжал плечо того покрепче. Кайен фыркнул, на миг озаряя лицо прежней улыбкой: — Да не сбегу я. Отец зря волнуется. — Затем Кайен не сумел подавить в себе горечь и тяжко выдохнул. — Хотя будь моя воля, я бы сбежал отсюда быстрей Богини скорости. — Даже знаю куда и на чьи поиски, — покивал Ишшин и хватки ни на чуть не ослабил. — Но нельзя, парень, нельзя. Увы, это заблуждение, что аристократы вольны делать всё, что только им пожелается.***
Людской шум и гам доносился до женской половины и еще больше полошил собравшихся тут дам. Участвовать тем в собраниях мужчин, тем более, столь именитых и властных мужей не дозволялось, и даже порицалось в обществе, однако в некоторых случаях подобное было неизбежным. Принцесса Кучики заметно нервничала. Лишь однажды она присутствовала на столь многолюдной встрече — во время помолвки брата, и лишь однажды находилась при столь огромном скоплении народу — на свадьбе всё того же любимого брата. Однако количество шинигами меньше всего заботило или огорчало умевшую держать лицо Кучики, а вот сердце, разбитое сердце ее, боялось не выдержать такого давления внимания со всех возможных сторон. — Я не пойду. Не пойду туда!.. — шипела она змеей который час и откровенно упиралась выходить за пределы своих покоев. Для прочности своей позиции, она цепко держалась за створки стенного шкафа, зная прекрасно, что всё в их поместье было сделано на совесть, а значит, оторвать ее отсюда могли только с дверью вместе, но такого варварства, да и позора, никто бы не допустил по отношению к ней. Изуми, невестка Минчжу, печально вздохнула и судорожно огладила свой живот. Супруга Соджуна была на сносях, и ей нельзя было волноваться на последних сроках, но как тут не волноваться? Изуми сразу полюбила сестру мужа как собственную сестру и, зная о ее большой привязанности к молодому офицеру Сайто из Шестого отряда не только на правах жены лейтенанта того же отряда, но и поверенной самой влюбленной, только она теперь и могла ее убедить всё отпустить плыть по течению. — Джу-сама очень расстроится, — выдохнула Изуми, предвещая реакцию супруга, и грустно поглядела на упрямившуюся принцессу. Минчжу закусила губу, надулась: она тоже не любила разочаровать брата, однако никак не смогла ему простить того, что он буквально прогнал со двора Когу, свет ее очей. На эти самые очи тут не замешкались навернуться новые слезы, грозившие катастрофой уже в который раз повторно нанесенному гриму, однако несчастная влюбленная ничего не могла с собой поделать — сердце в ее груди не переставало рыдать вот уже шестой день подряд с той самой поры, когда она в последний раз видела дорогие зеленые глаза… — За что? — всхлипнула она. — За что они со мной так, о-нэ-сан? Батюшка же сам не мог нахвалиться талантами Сайто-сана, он сам возвел его в ранг третьего офицера, он сам дозволил случиться знакомству меж нас и… и… и… — Минчжу не выдержала и взметнула рукав фурисодэ к лицу, размазывая вместе со слезами белую пудру и угольно черные стрелки. Служанки разочарованно хлопнули ладонями, уже порядком утомившиеся наводить на госпоже должную для выхода в свет красоту, однако на них незамедлительно шикнули и раздосадованно покачали головой. Изуми, урожденная аристократка и наследница одного из крупнейших вассальных домов Кучики, проведшая здесь, при доме своего господина, практически всю сознательную жизнь как заложница на случай неповиновения ее слишком своенравного отца, научилась держать челядь в крепкой узде, да и за недовольство, причиненное теми любому из Кучики, могла бы с легкостью наказать, бровью бы не повела. — Ну-ну, — обняла она расплакавшуюся девицу и притянула ту к своей груди. Материнские инстинкты так же бурлили в ней в полной мере, а понять золовку она могла: замужество с принцем Соджуном некогда так же сильно огорчало ее, ведь нужно было знать этого гордеца — свое доброе сердце он являл далеко не каждому. Однако со временем всё стерпелось-слюбилось, и Изуми неоднократно рассказывала эту историю Минчжу, так огорчившейся поначалу помолвке с неизвестным ей аристократом, а позже и вовсе впавшей в уныние из-за утраты истинно любимого ею мужчины, что оказался ей не по статусу. Время вновь будто остановилось в этих стенах. Изуми монотонно гладила горемычную принцессу по гладким волосам, черной смолой ниспадавшим до самого пола, и тихонько напевала ей лирическую песню о невзгодах одной юной богини, полюбившей человека, но, увы, никак не способной обрести с ним счастье. Изуми приговаривала меж мелодичных строк, что даже небожителям не всё дозволено, а также ласково нашептывала родственнице, что, может, ее нареченный окажется не так уж и плох? Минчжу кивала на этих словах уже привычно, собирала нервы и силы в кулак, благодарила сестру за оказанную доброту и снова занимала место у ширмы, дабы прислужницы могли произвести над ней должный марафет: вновь сменить платье, вновь нанести на лицо и шею грим, вновь закапать красные от слез глаза белладонной и, подчеркнув веки стрелками, а уста — помадой, подвести ее к фусума, открывавшим путь к тому, чего уже никогда не обернуть вспять. — О, хвала небесам, ты собралась, — облегченно выдохнул Соджун, прислонившийся к стене с другой стороны комнаты. По приказу отца он прибыл силой привести сестру на собрание аристократов, однако из-за собственной мягкосердечности не торопил ту проститься со своим положением. Соджун также знал, что обратной дороги у Минчжу не будет, когда она сделается невестой Шибы, кроме одной. И «той дороги» — фатальной и действительно неотвратимой — он опасался сильнее всего. Настолько, что даже расставил дополнительный отряд стражи вокруг глубокого пруда на территории поместья и на тропе, ведущей к бурной реке позади него. Юные девы, они все были так импульсивны и склонны к обличению безысходных трудностей в сущие трагедии, что запросто могли устроить родственникам иной повод для сборов — вместо свадьбы похороны. — Всё хорошо, Мин-чан? — осторожно уточнил он всё-таки, заглядывая сестре в глаза. Она отвела пустой взгляд и выдохнула на сторону. — Я готова, нии-сан. О-нэ-сан права: возможно, этот мужчина не так скоро сведет меня в могилу. Соджун с Изуми растерянно переглянулись, но шелест парчи длинного хаори принцессы отвлек их и заставил с тоской взглянуть во след ее гордо выпрямленной спине. — Спасибо, — шепнул Соджун жене в приливе нежной признательности и любовно огладил ее живот. — Береги Бьякую, надеюсь, ничего дурного сегодня не случится… — Обронив вслух дурные предчувствия, мучившие его, он заручился уверенным кивком супруги и поспешил за сестрой.***
В зале для приемов наконец-то все расселись по своим местам — время официальных смотрин подошло. Аристократы, кто помельче, сплотились в группки и разместились у двери. Знать положением и происхождением выше — по центру обширной комнаты в светлых тонах, что выдерживала общее настроение традиционного и вычурного дома. Два равно уважаемых семейства расположились в почетном месте, близ стены: трое Шиб, как и положено уважаемым гостям, спиной к токонома, глава клана Кучики с детьми, с одной стороны, и троица старейшин этого клана, с другой, — по бокам от них. Именно один из старейшин начал держать мудреную и долгоиграющую вступительную речь по поводу. Кайен вполуха слушал эту тираду, преисполненную формальностей и ненужностей. С отстранившимся от происходящего видом, он вторил мнимой внимательности отца и дяди, однако взглядом как ни старался не делать этого да косил в адрес уготованной ему невесты. Она оказалась весьма недурна собой — Ишшин угадал, однако с первого взгляда не прельщала; в Сейрейтее встречались девицы и повеликолепней. Что истинно выделяло Минчжу средь остальных — безусловно, ее величественная манера держаться. О таких, как она, говорили: «Чувствуется порода» и Минчжу явно знала об этом своем качестве. Взгляд Кайена, чуть сузившийся не то хищно, не то лукаво, оскользнулся на фарфоровом личике застывшей принцессы, будто неживой куклы. Правильные черты, гордый профиль, идеальность тона и линий, находившие продолжение в гладкой уложенной волосок к волоску, вороной гриве, уходившей девушке за спину куда-то далеко назад. Внимание Кайена зацепилось за острые кончики длинных ресниц Минчжу, но он не успел ничего подумать об их прелести — нахмурился, разобрав: а глаза-то у этой красавицы совершенно пустые… Два разлившихся озера — холодных и темных, и не было на их дне уготовано ничего притягательного, бархатистого или желанного. Мияко оказалась права и нет: невеста заинтересовала Кайена, но он ею не проникся, ибо теплоты и жизни, что была у Мияко, в той не нашел. — …мы должны искоренить происки руконгайцев, что пытаются любой ценой пробраться в наш круг и привнести грязную примесь в чистую благородную кровь аристократов, потомков тех великих мужей, что стали основателями нашего общества много веков назад… Кайен не стал слушать дальше — уловленный краем уха обрывок фразы уже заставил вскипеть в нем всё нутро. Кайен прикрыл веки и попытался сосчитать до десяти: как же невыносимы были ему эти разговоры знати, столько трясшейся над своим происхождением и смешивавшей простолюдинов с грязью! В отличие от большинства он, весьма лояльный аристократ, раздосадованно фыркнул, хоть и негромко, но этого хватило, чтобы получить быстрый, полный порицания, взгляд от отца и ехидную усмешку всё понявшего Ишшина. Последнему Кайен с превеликим бы удовольствием наподдал, чтоб не насмехался над его положением, но неожиданно взор его переметнулся к представителям другой Великой семьи: Соджун принялся что-то торопливо нашептывать сестре на ухо, а у той только нервно вцепившиеся в ткань фурисодэ на коленях руки и выдавали всю бурю глубинного ярого несогласия с речью старейшины. Молодой Шиба изумленно взметнул брови. Затем судорожно заметался по своим воспоминаниям и мыслям. Кто-то из шинигами в чайной как-то распускал слухи, будто дочка Кучики — весьма падка на руконгайцев. Кто-то из компании того же сплетника даже предложил в таком случае им вместе попытать счастья у такой «приветливой особы». Кто-то его поддержал, кто-то заговорил сальности о благородной леди, кому-то Шиба, как воспитанный юноша, кажется, именно тогда и врезал в нос… А может, и не одному «кому-то». А может, и не тогда. А может, то и не о принцессе Кучики речь шла, а просто о какой-то иной барышне? Кайен бросил резкий взор на Минчжу, не веря собственным догадкам, и внезапно перехватил ее взгляд. Тщательно скрываемая боль и невообразимая печаль, заставлявшая отпрянуть, — Кайен лишь благодаря стойкости своей выдержал такой внутренний, длиною в миг, посыл и невольно пошел пятнами по лицу. Минчжу, как и должно порядочной девушке, тут же опустила глаза, но пред этим будто пощечиной его ударила: в ее отнюдь не пустых глазах читалось откровенное к нему презрение. «Не может быть!» — Парень поразился до глубины души. Что же это получалось, сердце его невесты так же страдало, что и его? Ее тоже насильно отправляли замуж? Ее тоже заставляли обстоятельства? Наследник Шиба растерянно забегал взглядом по присутствующим, отчаянно захотев прокричать им, что же за ужас творили эти твердолобые консерваторы, как же бесчеловечно они ломали две юные влюбленные души, но… «Шиба — своенравны, но не бунтовщики!» — в голове у него вновь прозвучал властный тон отца, который этим утверждением пресек последние возражения сына против брака по договоренности, а не по любви. Наследник пятого влиятельного клана меньше всего хотел стать причиной разрушения репутации их Великого Дома, хотя восставал против такой несправедливости всей душой. Его брак на Мияко не только бы его лишил статуса, имени и наследства, он бы отбросил тень на весь род, а недруги не спали — только и ждали от любого сильного соперника какого-то рокового проступка. Нет. Нет, будущий глава Шиба, не смел так подвести своих, не смел попрать славу и честь всех предшествующих им поколений. Как видимо, не могла так же поступить и принцесса Кучики, которую в случае связи с простолюдином, ждал еще более страшный личный конец — расправа над ней самой и ее безродным возлюбленным. — Что ж, если никто не имеет к данному союзу никаких вопросов и претензий?.. — заключил старейшина клана Кучики после своей долгой речи, в которой во всех красках расписал все выгоды от предстоявшего брака для обоих кланов, и, заручившись сдержанными кивками глав Домов, добавил: — Полагаю, мы можем отпустить молодых людей в компании сопровождающих лиц для непосредственного знакомства друг с другом, а сами тем часом обсудим детали будущей помолвки. Оба наследники заметно напряглись от такого предложения, будто разом выпали на какой-то миг из течения времени, а теперь их словно перед смертным приговором лицом поставили. Однако и разумеется никто не спрашивал ни мнения, ни желания у двух просватанных наследников — препровождали их прочь из зала с особой настойчивостью и торопливостью. На кону у собравшихся аристократов стояли более «шкурные вопросы», возникавшие при объединении их состояний, и места в этих тривиальностях для судьбы непосредственно берущих брак не имелось. Даже самых близких участь пары заботила постольку-поскольку, ибо каждый из них уже проходил через подобное и примирился с тем. Династические связи, семьи по договоренности, холодно относившиеся друг к другу супруги, совершенно несчастливая совместная жизнь являлись нормой для цвета сейрейтейского общества, в котором любой отход от традиций расценивался как преступление норм морали и закона, влекущее позор, а то и смерть.***
Обычный весенний вечер нес приятную прохладу, легкую свежесть и такое желаемое чувство свободы. Сколько Минчжу ни гуляла любимому саду, зная каждый его уголок и достопримечательность, еще никогда она не чувствовала себя здесь так хорошо: сладкие ароматы сакуры и жасмина щекотали нос, доброжелательный ветер остужал горячие щеки и слегка ерошил строго зачесанные волосы, а тихий шорох речной гальки под ногами ласкал слух, расслаблял, отвлекал от тяжких дум. — Вы бывали у нас, в саду? — обронила девушка приличий ради: всё-таки было неуютно вышагивать рядом с мужчиной, так ни слова и не проронившим за весь путь от дома до пруда. На правах хозяйки Минчжу обязана была позаботиться о госте, и наличие в небольшой прогулочной процессии только ее слуг располагало к такому диалогу. — Пару раз. — Кайен огладил кору одной из ив, что сменили мандариновую аллею и обозначили полукруглым коридором путь до водоема. — На свадьбе вашего брата. И по детству когда-то: мой дед состоял в дружественных отношениях с Гинреем-доно. Шиба бросил заинтересованный взгляд на кивнувшую в ответ девушку и нашел ее лицо просветлевшим: видимо, гнетущая атмосфера в приемном зале заметно сковывала ее и тяготила. Принцесса как-то даже преобразилась в саду: ушла ее нервозность, бледность кожи нивелировали закатные лучи, «застывшая кукла» довольно бодро передвигалась, даже несмотря на свои довольно высокие гэта и тяжелый шлейф. — А вы? — не помедлил он с ответным любопытством. — Кажется, ни разу не посещали родовое поместье Шиб? К несчастью, в нашей семье нет девочек вашего возраста, мои сестра и брат — довольно малы, чтобы в прошлом составить вам компанию для игр. — Для игр? — Кучики не на шутку удивилась. Она опять-таки не вскинула прямо взгляд на говорившего, но по ее вытянувшему лицу Шиба с легкостью догадался, что сморозил глупость. — Хм, будто у меня было время на игры, — пробормотала та себе под нос, а затем громче спросила: — Вам известно, сколько времени у благородной леди занимает обучение? Кайен рассеянно улыбнулся: — Предполагаю, что сейчас вы меня просветите. Минчжу состроила скептическую мину и с менторскими нотками в голосе взялась пояснять: — Каждая девушка из любой уважаемой семьи должна, как минимум, прекрасно играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать, слагать стихи и искусно владеть каллиграфией. Кроме этого, кто-то может иметь и другие таланты. К рисованию, например. Также чтение занимает немаловажную роль в воспитании — если, конечно, у кого-то имеется доступ к прекрасным образцам литературной сокровищницы Сейрейтея и Генсея, как в поместье Кучики. Я уже не говорю о рукоделии. Есть что-то полезное в девушке, которая умеет своими руками творить чудесные поделки, и когда у меня выдается свободный момент, то я… Кайен не сдержался и хихикнул, перебивая монолог своей увлеченно вещавшей спутницы. В самом деле, ее строгий вид смотрелся нелепо и слегка смешно на ее довольно милом личике — теперь Кайен смог рассмотреть его вблизи и во всех тонкостях. Да и серьезность, с которой она вышагивала по тропе, позабыв обо всём и всех, миновав даже пруд, к которому они направлялись, не сочетались с ее юным возрастом. Безусловно, в этом она пыталась наследовать Соджуна — Кайен хорошо запомнил этого дотошного и правильного старосту, когда только поступил в Академию. Они так и не поладили: Шиба с его задором и неусидчивостью успевал попадать в самые громкие передряги и проказы, несмотря на свое усердное и прилежное обучение в стенах той. Очевидно, сестра Соджуна к забавам так же не питала интерес. — Да как вы смеете? — возмущенно вскинула подбородок Минчжу и словно вылила на голову задевшему ее гордость весельчаку ушат воды. Тот в сдающемся жесте сразу выставил вперед руки. — Вы просто перечислили столько разных занятий, что я усомнился: сможет ли со всеми ими совладать одна девушка? Но, если я ошибся, прошу простить меня, — Кайен поклонился без позерства и тут же поднял на аристократку честные глаза, — ибо буду только рад, коль моя избранница окажется столь образованной и одаренной особой. Принцесса заметно смутилась, но, не ответив ничего на явную лесть, продолжила путь далее по тропе как ни в чем не бывало. Однако не успела она сделать и пары шагов, как ее окликнули, задержали: жених остановился у мостика, перекинутого дугой через пруд; на другом конце моста виднелась беседка. — Мы можем поговорить наедине? — испрашивающе предложил он обернувшейся невесте. Смерив же невзыскательным взглядом застывшее сопровождение из слуг и телохранителей, Шиба обезоруживающе улыбнулся тем: — Беседка — у всех на виду, и со всей ответственностью заявляю, что госпоже Кучики ничего не угрожает с моей стороны. Минчжу невольно покосилась на видневшийся за верхушками деревьев отчий дом, однако, к сожалению, никто не мог оттуда подать ей своевременный совет как поступать в данной ситуации. С одной стороны, боязно было оставаться один на один с шинигами, которого она практически впервые видела. С другой — она мечтала высказать жениху, что не любит его. Кроме этого, приличия же не дозволяли мужчине и женщине, не связанными узами родства или брака, общаться так свободно, но… Минчжу столько раз сама нарушала эти правила, тайно встречаясь с Когой, что строить из себя недотрогу сочла в итоге бессмысленным. Она кивнула и повернула к мосту. Чужая рука тут же взметнулась вверх, предлагая помощь для опоры — всё-таки в шатких гэта двигаться по отполированной дощатой поверхности было куда сложнее чем по земле. Минчжу волей-неволей пришлось прибегнуть к таковой подмоге, и она с приятным удивлением обнаружила даже через рукав, насколько же крепка и нежна одновременно рука отзывчивого лейтенанта Тринадцатого отряда. — Я, надеюсь, пребывание в Доме Шиба вам понравится, — начал он меж тем с того места, на котором Кучики занесло, а он не успел расписать ей все прелести и своего родового имения. — Он расположен посреди соснового бора, поэтому там всегда свежо и зелено в любую пору. — Наследник помогал принцессе осторожно подниматься всё выше и выше, принимая ее дозволение за проявленный интерес, за разрешение вещать дальше и более воодушевленно. — А пруда у нас нет, но зато вниз по холму ведет дорога к живописному озеру, в котором также полно рыбы, что и у вас. Шиба пощурился и усмехнулся уголком рта, когда поймал блик розового солнца от спинки одного из стайки зеркальных карпов, вмиг собравшейся под мостом. Видно, кто-то подкармливал их именно с этой точки. В беседке можно было отдохнуть; отсюда открывался прекрасный вид на обширные просторы угодий Кучики с одной стороны, и на сад, огибавший поместье, — с другой. Конечно, в бору такому вольному кругозору мешало обилие сосен и папоротников, но стройный ряд стволов и пушистые кустарники у их подножья дарили чувство безмятежности и ощущение вековой стабильности. Именно это прельщало Шиб больше, чем созерцание отцветающих сакур, так поэтично воспринимаемых Кучики за текучесть, сменность бытия — Чужой дом никогда не заменит родного, — обронила Минчжу, засмотревшаяся в отражение в воде. Она видела там себя — роскошно одетую в пурпур и золото аристократку и совершенно непримечательного шинигами рядом. Он был долговяз и худосочен, и на неширокой немощной груди его дерзко не расходилось форменное косодэ. И волосы его не были убраны опрятно — торчали в разные стороны, в совершеннейшем беспорядке. Лейтенант был скромно одет, никаких украшений не имел, и во всем виде его не существовало и намека на присущее его роду величие. Обычный парень, даром, что знатен и богат. Обычный, совсем не такой как ее Кога… — Ну, если настраивать себя на непременно что-то худое, то и в своих покоях сделается неуютно, — попеняли ей тем часом за такие невеселые размышления. Минчжу поджала губы и сделала пару шагов вдоль оградки, подпоясавшей беседку. Вцепившись ноготками в стебли мисканта, переплетенные причудливыми перилами, она замерла и отрезала: — Мне будет повсюду неуютно с нелюбимым. Кайен не рассчитывал на такую жесткую правду, но привычно воспринял укор с вызовом в глазах и неуместной тут, но смелой усмешкой. — Откровенность на откровенность, Кучики-сан: я ведь тоже вовсе не с вами мечтал свить гнездо… Их взгляды неизбежно встретились: она оказалась потрясена, он продолжал смотреть прямо, будто чрез глаза изливал душу, что также мучилась сейчас от несчастливой любви и довольствовалась даже не тенью этого чувства, а банальной вежливостью. Тишина запала над прудом, над парой, что застыла двумя колоннами под резной крышей беседки, над поместьем и, наверное, над всем миром, что не знал, как произвести новый жизни виток — уж слишком много боли выплеснулось взрывом из одного переплетения взоров; в двойной мере они разрушили краски и свет вокруг себя, в двойной мере они наполняли его убийственными убеждениями о не-любви, не-счастье, не-справедливости, что ожидали двух потерпевших удар от судьбы душ. — Простите. — Первой не вынесла безмолвной исповеди Минчжу и отвела глаза — в чужие смотреть в какой-то миг сделалось просто невозможным для нее. И надо же было такому случиться, чтобы у навязанного ей отцом жениха оказались именно зеленые глаза! Такие незабвенные, такие любимые… у другого. — Я, — она зажмурилась, чтобы выжать из зрения оставшийся зеленоглазый свет, но бесполезно, — я не должна была так прямо говорить с мужчиной, тем более с нареченным. Прошу прощения, Шиба-сама. Девушка тяжко вздохнула и снова вернулась к воде, чтобы успокоить и взор, и мысли ненавязчивой рябью. Кучики почти не удивилась, когда почти сразу рядом с ней облокотился на поручни ее товарищ по несчастью, — что-то чувствовалось в нем дружелюбное, понимающее, доброе, светлое, как и в ее старшем брате. Кучики впервые допустила мысль о том, что встреться они раньше, до того момента, как сильно срослись со своими возлюбленными, то, может быть, тогда их отношения как невесты и жениха строились бы совсем по-иному. — У вас красивое имя, — зачем-то обронил этот чужой, но милый шинигами, покуда задумчиво вглядывался в закат. — Под стать глазам, у них жемчужный отблеск*. — Благодарю, — скупо ответила на комплимент Минчжу, и, помявшись с нерешительности, отплатила за него той же монетой: — А я уверена, что поместье Шиб окажется сказочно-красивым. Кайен кивнул в знак признательности. Выпрямился. Рассеянно почесал затылок, намереваясь сотворить что-то, в чем он совершенно не был уверен. Узнав поближе свою невесту, он уже не относился к ней так предвзято — как к напыщенной принцессе, не имевшей ни характера, ни чувств своих. Многослойность ее души его впечатлила, и хоть Кайен по-прежнему свято хранил образ Мияко в своем разбитом сердце, осознание того, что с Минчжу можно было не просто откровенно переговорить, но и наткнуться в ее лице на ответное понимание, бесспорно разгоняло тучи, образовавшиеся на горизонте его прежде светлого будущего. Его рука с решительностью нырнула за запах косодэ и извлекли припасенный букетик ландышей, трогательных и весенних цветов, на языке цветов обозначавших… — …обещание счастья? Серьезно? — несмело приняли у него такое подношение. Кайен с уверенностью кивнул. Да, он не ведал, как строить жизнь с этой женщиной, ведь он не ведал ни ее вкусов, ни интересов, ни мечт, ни желаний, ни привычек, ни манер — он ничегошеньки о ней вообще не знал, но что-то подсказывало ему: вопреки всем трудностям он справится, она приноровится и всё у них получится. В конце концов, у них имелась общая цель — благополучие своих семей и общая любовь — любовь к собственному Дому. А это уже много чего значило и связывало ответственностью покрепче любовных обещаний. — А знаете, что я подумал, Минчжу-сан? — Зеницы Кайена лихорадочно сверкнули на последнем слове, и он скороговоркой оправдался: — Я рассчитываю, что вы дозволите мне так вас называть, по имени, поскольку, ну, надо же как-то начинать нам привыкать к роли супругов… У Кучики в ответ округлились глаза, и Шиба поспешил было броситься к горделивой аристократке извиняться, но та сама буквально врезалась в него, судорожно вцепившись всеми пальцами в рукав на его плече. Взгляд ее оторопелых глаз ни на один бу** не сдвинулись в сторону жениха — они таращились вперед, за верхушки деревьев, над которыми подымался густой дым и настораживающий шум. — Что-то произошло!.. Что-то случилось там!.. Ка… Кайен-сан! Лейтенант Готэя в том мгновенно среагировал на ситуацию и метнулся ногами в сторону поместья быстрее, чем взглядом, на ходу бросив невесте: — Оставайтесь здесь, с охраной! — Нет! — снова категорично заявили ему, входя в шунпо рядом, плечом к плечу. Шиба только обреченно помотал головой, схватил Кучики за руку, чтобы не потерять ее из поля своей личной защиты, и поднажал на скорость — со стороны дома уже отчетливо доносились истошные крики о помощи, а в том находились люди, дорогие им обоим.