Ничтожество

      Ее льняные волосы выглядят как насмешка над ним. Турмалиновые глаза глядят исподлобья, угрожающе спокойно. Она клонит голову на бок и наматывает на длинный тонкий палец, унизанный кольцами с драгоценными камнями, золотую блестящую прядь бесконечных кудрей. Она выглядит настолько пошло красивой, что у Роберта сводит скулы. У него было ощущение, что его здорово обманули, когда всучили эту рафинированную, совершенно непригодную для его скачек кобылу вместо дерзкой и необузданной верховой. Действительно насмешка.       – Заткнись, – едва слышно отрезает Роберт, когда Серсея, сняв кружевную накидку и положив ее на стул около него, позвала Роберта по имени. Его имя показалось ему в ее устах таким уродливым, что он вовсе не желал бы слушать ее более. Она мягко коснулась его плеча, подойдя ближе, и Роберт резко стряхнул ее руку с себя, а после и вовсе резко развернулся. Она была ниже его на полголовы, вся такая худая и бледная, но Серсея вовсе не выглядела беззащитно. Баратеон счел ее равной себе, а потому и позволил в отношении девушки грубость. Он взял ее за горло правой рукой и прижал к столбику королевской постели.       Она не должна была его касаться. Она не имела права его касаться, даже несмотря на то, что в полдень они обручились. Серсея не может подходить к нему так близко без его желания и руками, такими гладкими и белыми, пережидавшими зиму в замке Утеса Кастерли, а не снегах Винтерфелла, трогать его. Роберт был в бешенстве. Она настолько отличалась от той, которой он грезил в своих снах, что раздражала его одним своим присутствием.       Серсея захрипела и пальцами вцепилась в его сильную руку, не дававшую ей дышать. Ее молочная мягкая кожа так отличалась от его смуглой и грубой, что он почувствовал себя рабом. Роберт наклонился к ней так близко, что между их лицами было несколько сантиметров. В нос ударил сладкий фруктовый запах, и он едва сдержал гримасу отвращения на своем лице.       – Ты не будешь прикасаться ко мне, пока я тебе этого не позволю. Ты поняла меня? – свободной рукой он грубо ткнул ее в грудину, а голос его был полон нескрываемой ярости. Роберт сам не понимал, почему так злится на нее. Наверное, потому, что Серсея не она. – Ты меня поняла? – уже чуть громче спросил Роберт, а Серсея, испуганно вжавшись в этот столбик, кивнула; ее нижняя губа подрагивала от бессильной злости. Роберт принял это за страх и успокоился. – Ты ничтожество, Серсея. Ничтожество, – «Рядом с ней», подумал Баратеон.       Его взгляд скользнул вниз по ее лицу, задержавшись на тонких ключицах, и остановился на изумруде в ложбинке ее полных молодых грудей. Его накрыло возбуждение, и Роберт с силой толкнул Серсею на ложе. Ее волосы рассыпались ореолом вокруг ее головы, но Баратеон был готов поклясться, что это самый мерзкий ангел, которого ему только доводилось встречать. Но тем не менее она была молода и прекрасна физически. Ее кожа была упругой, а тело – невинным. Тонкие лодыжки и гладкие колени обнажились, когда он задрал юбки ее свадебного платья. Она не кричала. Серсея молча лежала, раскинув руки в разные стороны, когда ее законный муж издевался над ней, шептал ей на ухо, что она ничтожество, сука и подстилка. Она все еще молчала, когда он руками порвал корсаж ее платья и сорвал с шеи колье. Она молчала, когда он в исступлении назвал ее чужим именем. Она молчала, когда он уснул на другой половине постели, усталый и удовлетворенный. До самого утра Серсея просто смотрела в потолок и думала, что когда-нибудь она отплатит ему тем же.

Она не ничтожество. Она королева

.

***

      Как же она хотела, чтобы он сдох в какой-нибудь канаве. Она так хотела, чтобы псы сожрали его некогда красивое лицо, а легендарные лютоволки разодрали толстый живот. Она молила Семерых, чтобы они избавили ее от этого позора. И мольбы ее были услышаны.       Роберт умер так не по-королевски. Не как бравый воин, некогда завоевавший Железный Трон своим молотом, упорством, умом и силой духа. А как бесчестный пьяница, раненый вепрем. Ей было смешно – Серсея злорадствовала. Она едва сдерживала смех, стоя над его телом в Великой септе Бейлора. Она представила, сколько шлюх он перетрахал за все годы их брака, и жалела, что никогда не увидит его лица, когда он узнает, что ни в одном из ее детей не течет его кровь. Единственное, о чем она жалела.       Когда септа опустела, оставив Серсею наедине с ее мертвым мужем, женщина поднялась к нему, окинула его презрительным взглядом с ног до головы, наклонилась к лицу – его черная борода кольнула ее нежную щеку – и сказала с усмешкой:       – Ничтожество.