Моя звезда

Светлая, чистая комната. На окнах – красивый кружевной тюль. Благодаря ему дневной свет рассеивается и не бьёт в глаза. Пара картин на стенах. Нейтральных, без особого смысла – так, море какое-то, деревья… Воздух пропитан резким ароматом лекарств. Человеку, только-только вошедшему в эту небольшую комнату, стоящий в ней дух должен показаться тяжёлым. Что поделать – старость пахнет дурно… Оттого и странен этот тонкий, едва различимый аромат цветов: на столе возле окна – ваза. В ней только свежие цветы. Цветы, сорванные заботливыми женскими руками. Ты всегда их приносишь. Напрасный труд – зачем дряхлому старику такая роскошь? Гладиолусы, ромашки, тюльпаны – каких только не стоит… Розы. Розы в нашем саду невероятно колючи. Негоже тебе ранить нежные руки… Но ты и виду не подашь. Впрочем, что для тебя пара колючек?.. У противоположной стены расположился большой крепкий шкаф. Раньше его открытые полки были уставлены многочисленными кубками, вычурными и блестящими. За какие-то достижения, победы… Только глаза мозолили. Но кубков давно не видно: убрали. Их место заняли книги. Много, много книг, самых разных – от детских сказок и фантастических романов до вузовских учебников по аналитической химии. Ты читаешь каждый вечер. Вслух. Слова и предложения на плоской, двухмерной бумаге становятся объёмными, оживают – всё благодаря твоему голосу. Книги гораздо лучше телевизора. Серьёзнее, выразительнее. Ярче, намного ярче. Вот только понимаешь это лишь с годами… Последнее развлечение. В маленькой комнате царит тишина. Тишина, матовый свет, бледные тюлевые занавески и запах лекарств – и ничего более, чтобы понять: это обитель умирающего старика. А вот и он, в кровати. Лежит, не шевелясь, укрытый накрахмаленным бежевым покрывалом. Есть какая-то особенная горестная прелесть в покрывалах: они прячут от посторонних глаз неприглядные старческие тела. Возможно, и цветы здесь лишь затем, чтобы хоть немного перебить запах болезни. Но цветов сейчас больше, чем обычно; они и выглядят как-то праздничней, ярче. Всё потому, что сегодняшний день особенный для этого дряхлого, пожелтевшего старика по имени Хан Шинву. Сегодня ему исполняется девяносто семь лет. Да, я дожил до девяноста семи лет. Почти сотня – есть, чем гордиться, не правда ли? В таком возрасте только юмором и спасаешься… Я ведь пережил всех своих друзей. Тех, которые люди, конечно… Весёлое было время. Счастливое. Мне иногда снятся те годы. Грезится, что живы и Ик-Хан, и Суйи с Юной. А я молодой-молодой! Вновь могу бегать, прыгать. Руки такие сильные, в ногах это приятное напряжение… И ничего не болит! Ушло, всё ушло. Молодость, здоровье… Кануло в Лету. Ничего не осталось из той жизни. Только ты. Ты всегда со мной. Ты со мной почти всю мою жизнь. Прости за то, что я не тот, кем был раньше… Прости за то, что я так стар, так болен. Сколько раз зарекаюсь, но не могу не смотреть на нас со стороны. И от того, что я вижу, становится очень горько. Действительно жалкая картина. Ты сидишь у изголовья кровати дряхлого и немощного старика. Кто посмотрит – скажет: внучка! К дедушке пришла, навестить… Сам-то он почти ничего уже не может, вот и приходится о нём заботиться… Внучка. Именно внучка. Кем ещё можно представить столь свежее и прекрасное ангельское создание? Никому, кто заметит наши кольца, и в голову не придёт, что они обручальные. Такая разница в возрасте – это не шутка. За последние пятьдесят лет мне пришлось не раз столкнуться с ярым неодобрением общества. Есть вещи… которые люди не могут принять – особенно если это касается других. А уж молоденькая жена и муж… в возрасте… Какие только шепотки не летели нам в спину. Поначалу чаще всего было: «Совратил молоденькую!». Смешно, правда? Будто тебя можно совратить… Ты никогда не обращала внимания на людские перешёптывания. Ты умница. Это я, дурак, злился. А как тут не взбесишься, когда про тебя такое говорят? «Деньги! Всё из-за денег! Он, наверное, очень богат, вот она и ухватилась…» Вот безумцы! Ты – и «из-за денег»??? Каким глупцом нужно быть, чтобы такое сказать!.. Жалкие завистники. Как давно это было… Я и не помню. Сколько лет я не ходил дальше нашего двора – десять, пятнадцать? Память уже не та. Хоть маразм стороной пока обошёл – и на том спасибо. …Кашель. Безнадёжный, скрипучий – будто у меня в груди действительно что-то скрипит. Как старые двери на заржавевших, не смазываемых петлях. Ты привычно подаёшь мне стакан воды, чуть приподнимая мою голову, чтобы мне было удобнее пить. Честно, я рад, что «привычно», что ты больше не бледнеешь и не смотришь на меня с такой болью и тревогой, как раньше. За мои старые, изъеденные бронхитом лёгкие ты всегда переживала сильнее, чем я сам. Привыкнуть можно ко всему, правда? Давно нет того страшного, несвойственного тебе отчаяния в ярко-вишнёвых глазах, которые ты, знаю, хотела опустить, чтобы не встречаться со мной взглядом – но не опускала. Упрямо смотрела на меня, держалась, изо всех сил скрывая, как тебе приходилось тяжело. Ты сильная. Честь и долг ноблесс, да? Это здесь ни при чём. Просто ты такая, ты. Знаешь, а я в какой-то мере эгоистично рад: мне не довелось испытать того, что испытала ты. Я бы не смог. Не выдержал бы. Я всё-таки очень слаб… Когда любимый человек оказывается парализованным – это страшно. Я бы не вынес такой ноши… Ты вытираешь мне губы, отставляя стакан. Я беспомощно улыбаюсь. Закрываю глаза – вроде бы просто так… Мне стыдно смотреть на тебя. Прекрасные молодые женщины не должны приковывать себя к постели разваливающегося старика. Это неправильно и неестественно. Да, ты не человеческая женщина. Но видеть тебя в роли сиделки – тебя! – мне невыносимо. И я слишком, слишком слаб, чтобы хоть что-то изменить… Впрочем, ты бы всё равно поступила по-своему. Никто не указ главе клана Роярд. Никто не указ хранительнице очага семьи Хан. Я… безумно горжусь тем, что такая женщина, как ты, моя жена. Я всегда был счастлив тебя защищать. Быть главой семьи, настоящим мужчиной, опорой своей женщины. Но весь дом держался и держится исключительно на тебе… Совестно вспомнить, но было время, когда я не мог сам себе рубашку постирать. Солидный такой мужчина (по крайней мере, старые фотографии не дают мне в этом усомниться), высокий, уважаемый… а без жены ходил бы в мятых грязных рубашках… Всё-таки мужчина не мужчина без женщины. Ты спрашиваешь, не хочу ли я подышать свежим воздухом. Вот-вот встанешь, служащего пойдёшь звать – чтобы тот, как всегда, помог усадить меня в кресло-каталку. Подышать? Нет, родная, не беспокойся… Позже, наверное. А пока – нет. Мне… нравится вот так сидеть с тобой. Ты киваешь и затихаешь. Твоя прохладная ладонь лежит на моей руке; своими изящными гибкими пальчиками ты чуть-чуть сжимаешь шишковатые, обтянутые сухой желтоватой кожей пальцы. Нет, не место такой чистоте по соседству со старостью и болезнью… Твоя фарфоровая кожа всё так же безупречна. Члены наполнены молодостью и силой. Голос чист, звонок, а глаза ясны. А я? Что я? Скелет, разбитый болезнями на старости лет… Как горько понимать, что одну битву я выиграть всё же не смогу. Девяносто семь. Девяносто семь лет! Не тридцать и даже не пятьдесят… Как-то страшно осознавать свой немалый возраст. Вроде пытаешься, пытаешься забыть, даже забываешь, но опять он – день рождения. Не самый радостный день в году… Зато недолго осталось до другой, гораздо более важной и радостной даты. Дня, когда я впервые тебя увидел. В этом году у нас с тобой юбилей – мы знакомы уже восемьдесят лет. Восемьдесят лет счастья… К старости становишься сентиментальным. Признаться, мне всегда немножечко льстило, что меня полюбила такая женщина, как ты. Меня, простого и не шибко умного раздолбая. Обычного человека. Всегда я не понимал – да и сейчас не понимаю, почему именно меня. Не одного из своих - статных, прекрасных и могущественных. Меня. Ты ведь с самого начала знала – не могла не знать, - что всё… закончится быстро. Человеческий век не долог. Что для вас, ноблесс, какие-то девяносто лет? У вас детство и то больше длится. Помню, как тебя отговаривали. Пытались «образумить», призывали «опомниться»! Хорошо помню… Особенно Регис. Для него это было дико – ноблесс и человек! Потом смирился, конечно. Тебя разве переубедишь? Прохлада твоей ладони на моём лбу. Я улыбаюсь и моргаю. Всё нормально, не волнуйся. Знаю, ты всегда опасаешься, когда я закрываю глаза. Я и сам боюсь, что закрою, а это будет навсегда. Я очень боюсь однажды перестать тебя видеть. Но с моим уходом ты станешь свободна. И я не могу об этом не думать… Ты берёшь мою руку нежными мягкими ладонями, приближая к лицу. Целуешь. Как я любил целовать тебя, когда был моложе!.. Сейчас мне стыдно прикасаться к тебе. Кощунственным кажется дотрагиваться до тебя столь сморщенными, костлявыми и плохо слушающимися пальцами. Но я эгоист – не могу не дотрагиваться. Касаясь тебя, я чувствую себя живым. Я – лежачий, почти не двигающийся старик… Вряд ли мне удастся отметить появление третьей цифры в количестве моих лет. В таком возрасте каждый день может стать последним. Но мне не на что жаловаться. Я прожил долгую, очень долгую жизнь. Мы вместе прожили. Ты и я. Я должен благодарить судьбу за то, что ты есть в моей жизни. Я благодарю – каждую секунду… То, что мы встретились, можно назвать чудом. Это не просто подарок судьбы – это величайшая её милость. Я не заслужил такого счастья. За время, проведённое с тобой, я, атеист уже с сознательных лет, готов благодарить всех богов, каких только придумали в нашем мире!.. Сандже, Будда, Велес, Зевс – спасибо! Аллах, Хотэй, Осирис, – все, кто есть, спасибо, спасибо вам! Я… не заслужил, я знаю. Ни один человек не достоин того, чтобы ради него с небес на землю, грешную и грязную, спустился ангел. Ты – ангел. Ноблесс, ваше могущество, долг – я прекрасно обо всём этом знаю. Но ты именно ангел. Мой ангел-хранитель, моя путеводная звезда, никогда не дававшая сбиться с верного пути. Сила ноблесс и красные глаза не имеют к этому никакого отношения. Ты, будто бы только что вспомнив, вдруг говоришь, что вечером должна позвонить Роза. Улыбаешься. Твоя улыбка заставляет меня забыть про ломоту суставов. Давно я не видел Розу. Другие-то частенько заходят, а Розалию, внучку нашу младшенькую, давно не видел… В Америке живёт, учится в престижном университете, по обмену. Молодец, девочка. Красавицей растёт, в мать. Чем-то на Суйи в молодости похожа… Как бы я хотел, чтобы наши дети походили на нас… Нет, они похожи: Рима, старшенькая, точь-в-точь ты. Характером. А Бен, когда учился, был прямо как я в школе… Такой же молодой, непутёвый… Сейчас-то уже не до глупостей ему: семья, работа приличная… Да и пятьдесят недавно исполнилось – не до игрушек. Замечательная у нас семья. Во всех отношениях. Детей пятеро – две дочки и три сына. А уж внуков, внуков!.. Правнуки – прелесть. Счастливое семейство. Целый род – четыре поколения! Эх, помню, как Рима в школьные годы убивалась, что внешне на тебя не похожа… Волосы химией сжигала, дурёха, чтобы прямо добела. Потом успокоилась. Будто наяву слышу это её: «В папу, так в папу! Зато нос у меня мамин!» Смешная такая… Повзрослела когда чуток, остепенилась. Настоящей леди стала – даже повадки твои… Жаль, что никто из них не похож на тебя. У нас не могло быть детей. Приёмные, все пятеро. Но сейчас в это уже и не верится… Столько лет прожили, целиком себя отдали… Всё как у всех. Пелёнки, распашонки, болезни детские, слёзы. Прошли и через это. Переходный возраст, первые влюблённости, первые разочарования… Университеты, дипломы, первые зарплаты, принесённые нам, родителям… А потом, когда внуки появились, так вообще!.. Родные, все родные. А документы, правильно, что сожгли. И нос действительно как у тебя. Мне не о чем жалеть в этой жизни. Каждый мой день был наполнен счастьем. Я добился всего, о чём только можно было мечтать. Я самый счастливый отец, дед и прадед. Я самый счастливый на свете муж. Я женат на невероятной женщине. У нас большая, дружная семья. Хоть свой клан основывай! И в центре всего этого, в центре нашей семьи, в центре моей жизни – ты. Я… перестану смотреть на нас со стороны. Обещаю. Отныне я буду смотреть только на тебя. Только, только на тебя, чтобы запечатлеть твой образ на обратной стороне век… И когда всё закончится, когда остановится моё сердце и закроются мои глаза, я буду видеть тебя. Позволь мне украсть твой образ туда, ладно? Ты улыбаешься. Я так люблю, когда ты улыбаешься! Кажется, за одну твою улыбку можно отдать жизнь… Я люблю тебя. Я редко говорил тебе это. То ли из-за смущения, то ли… Не знаю, почему. Глупость всегда была моей отличительной чертой… Ведь… так просто сказать эти три слова. Так просто, так важно. Именно сейчас. С годами люди… умнеют. – Сейра… Я люблю тебя. Я люблю тебя, моя звезда… Наверное, надо было откашляться. Но ты теплее улыбаешься, и весь мир сужается до одной твоей улыбки. – Я люблю тебя. …Спасибо. Спасибо тебе за то, что ты есть в моей жизни. Весь мой мир, весь мой смысл – ты. Я люблю тебя, Сейра.