Связующий браслет

Сидя на краешке постели, Напрем тихонько заплетала гладкие расчёсанные пряди в косу, чуть слышно напевая под нос. Время от времени она оборачивалась через плечо взглянуть на Дуката — он всё спал, уткнувшись щекой в подушку, широкая спина в узоре тёмно-серых чешуек мерно приподнималась и опускалась. Чёрные волосы разметались по подушке, они падали ему на лоб, на нос, слегка прикрывали гребни на длинной узкой шее. Дукату вчера лёг ещё раньше неё, и она не знала, назначены ли у него на сегодня какие-то служебные дела. Впрочем, если ему нужно будет встать ко времени, он, конечно, встанет и успеет привести себя в порядок — она не помнила его опаздывающим хоть однажды. За завесой волос она не могла разглядеть выражения его губ, скул, лба, но видела, как расслабленно раскинулось на постели сильное и гибкое поджарое тело. Левая рука спокойно лежала поверх сбившегося одеяла, правая обнимала подушку. Напрем стянула косу лентой, провела ладонью по затылку, приглаживая волосы. Она ещё раз глянула на Дуката, поколебалась. Не хотелось его будить… да она и не разбудит, верно? Медленно наклонившись, дыша тихо, глубоко, она протянула руку. Пальцы коснулись густых мягких прядей. Плавно и осторожно Напрем провела рукой по гладким чёрным волосам, нырнула в них ладонью, отыскивая выпуклый твёрдый гребень на шее. Взгляд она не открывала от его лица: серое веко чуть шевельнулось, но глаз Дукат не открыл и дыхание его оставалось ровным, размеренным. Кожа на гребне почти не отличалась на ощупь от той, что окружала его: до того, как годы назад прикоснуться к нему в первый раз, Напрем ожидала почувствовать нечто шершавое, ороговевшее, но пластинки были гладкими и даже казались нежнее, чем обычный слой чешуек эпидермиса. От прикосновений к ним приливала кровь, они темнели, теплели, и, если с силой прижать ладонь, можно было почувствовать ускоряющееся биение пульса. Сейчас Напрем не решалась этого делать, хотя соблазн был велик: как бы крепко Дукат ни спал, от такой ласки он точно проснётся. А ещё можно бы нагнуться, прижаться губами, обвести выступы гребешков языком, чувствуя солоноватый привкус… Вздохнув, Напрем спустилась ладонью ниже, погладила спину, покрытую ороговевшей чешуёй. Поднырнула ладонью под одеяло, дотронулась до груди — совсем легонько: там чешуйки были мягкими, о них так приятно бывало тереться щекой, а на животе и вовсе пробивалась беззащитная полоска гладкой кожи. Но если коснуться живота, Дукату будет щекотно — опять-таки, проснётся. Вытащив руку из-под одеяла, Напрем легонько дотронулась до косточки на щиколотке Дуката. Под плотной тканью обрисовывались очертания его ног — длинных, стройных, широкие ступни не были прикрыты. По земле ли, по гладкому полу станции, по палубе корабля Дукат ступал уверенно, размашисто, и ни высокие сапоги без каблука, ни тяжесть брони, давящая сверху, не мешали его походке. И ладони у него были широкими, шершавые ладони с длинными крепкими пальцами — одну из них сейчас так удобно было бы взять в свои, погладить, слегка сжать, поднести костяшки пальцев к губам. Напрем вновь бросила быстрый взгляд на лицо Дуката, на его плавно поднимающуюся и опускающуюся грудь. Помедлила, сжав губы. Быстрым движением она потянулась к его лицу и почесала пальцем выступ гребешка на кончике его носа. — Ай! — Дукат сел в постели, отшатываясь, притягивая колени к груди. — Напрем! Зачем? — Чтобы не жульничал, — она тихонько засмеялась, наклонила голову к плечу. — Ты ведь не спишь. — Как бы я мог спать, когда ко мне проявляют столь… вдумчивый интерес? — Дукат негромко хмыкнул, серые глаза озорно прищурились. — Я не хотел тебя отвлекать. Протянув руку, он коснулся её плеча, потеребил кончик косы. Напрем смотрела на его, улыбаясь: — Вот как? — И мне было интересно, что привлечёт твоё внимание следующим, — Дукат мечтательно вздохнул. — Как ты догадалась? Я старался очень тихо лежать. — Слишком старался, — она покачала головой. — Не забывай, я всё-таки медик, у меня есть кое-какие познания в кардассианской физиологии. У Дуката вырвался низкий довольный смешок, он придвинулся ближе, притягивая её к себе, поглаживая её ключицы в расстёгнутом вороте рубашки, приникая щекой к затылку и жадно втягивая ноздрями воздух. — А раз так, — губы прихватили мочку её уха, спустились к шее, — лучше всего, если ты их продемонстрируешь мне прямо сейчас.