Связующий браслет

Обожжённые ладони до сих пор немного саднило, хотя боль уже почти утихла. Ссутулившись в кресле, Напрем прислушивалась к тихим шорохам в комнате Зиял, к негромкому ровному гудению вентиляционной системы. Звуки немного отвлекали от комка обиды, забившего горло, от бесцельных «зачем?» и «за что?» В сущности, удивляться было нечему — особенно если вспомнить, как шесть лет назад её собственный помощник облил её содержимым пробирки с опасным для жизни вирусом. После такого едкая жидкость в конверте — в сущности, детская игра. И всё же, разве она, доктор Тора Напрем, не старается делать всё, что от неё зависит, чтобы ставить больных на ноги? Разве она так уж плохо справляется? Да, у неё не слишком много возможностей, но в помощи она и её подчинённые ещё никому не отказывали. И вот — этот конверт. Сама виновата, конечно, надо было хоть трикодером просветить. Но кто мог подумать? Бумажные письма приходили в здравпункт не так уж редко: далеко не у всех баджорцев имелась электронная техника. Кто-то благодарил, кто-то жаловался, кто-то просил совета… Интересно, тот, кто капал в конверт кислоту, задумывался о том, что вскрыть послание может кто угодно из персонала? Или это не важно, не жаль никого? Так или иначе, он преуспел. Хорошо ещё, в лицо не брызнуло, иначе лечиться пришлось бы намного дольше. А так — восемь часов под регенерационными пластырями, и всё будет в порядке, она это прекрасно знает, средства на закупку этих пластырей она всего месяц назад вытребовала у отдела здравоохранения… Напрем обернулась на шорох открываемой двери, через силу улыбнулась Зиял. Зиял подошла к креслу с серьёзным видом, обхватила руками мамино колено: — Болит? Серые глазёнки тщательно разглядывали ладони Напрем, обтянутые белой плёнкой до кончиков пальцев. — Ничего, — Напрем качнула головой, — заживёт. Вот тебе урок, Зиял: никогда не трогай незнакомые предметы. Не то тоже будешь ходить с ранеными руками. Черноволосая головка наклонилась: — Я понимаю, мама. — А сейчас тебе пора обедать. Напрем поднялась, подошла к репликатору. — Суп лек’ку, хасперат, слабый чай из красных листьев. Помедлив, она добавила: — Белковый бульон в кружке. Добавить трубочку. Зиял взяла с подноса свои тарелки, поставила на столик, потянулась за чашкой. Напрем кивнула: — Поставь и мою рядом, пожалуйста. Трубочку не урони. Зиял взглянула на неё с беспокойством: — А у тебя ведь это пройдёт, правда? — Ну конечно, — она наклонилась, чмокнула Зиял в овальный гребень на лбу. — Пройдёт очень скоро. — Надеюсь, — сухо раздалось за спиной. Дукат стоял на пороге, выпрямившись, отведя руки за спину. Он смотрел исподлобья, и Напрем распрямилась в ответ, чуть приподняла подбородок, встречая его взгляд. — Я не раз советовал тебе оставить работу в здравпункте. Помимо того, что она весьма изнурительна и отнимает у тебя много времени, я также считал её неоправданно рискованной для тебя. Однако ты со мной не соглашалась. — Верно, — Напрем наклонила голову. — И вот теперь тебе выпал случай убедиться не только в том, что ты в самом деле рискуешь своим здоровьем, но и в том, что за этот риск ты не получаешь никакой благодарности, — губы Дуката слегка сжались. — Твои пациенты платят тебе отнюдь не добрыми словами. Напрем выразительно взглянула на Зиял, замершую с ложкой в руке, и направилась в коридор. Дукат вышел следом за ней, шагнул вперёд, к дверям своего кабинета: — Прошу. В кабинете воздух был жарче, суше, и Напрем невольно глотнула побольше воздуха. Она подошла к креслу, но садиться не стала, повернулась к Дукату: — Да, есть те, кто меня ненавидят. Да, мне больно от этого. Ты думаешь, что сообщил мне что-то новое? Дукат слегка приподнял надбровные гребни, прошёлся по кабинету. — Я пытаюсь понять, что ты намерена делать дальше. Продолжать тратить своё время и силы на тех, кто совершенно не в состоянии этого оценить? На тех, кто в любой момент готов ударить тебя в спину? Напрем беззвучно вздохнула. — Среди моих пациентов есть всякие. Как и везде, собственно. Ты же не думаешь, что никто из твоих подчинённых не готов выстрелить в тебя ради своей выгоды? Она сложила руки под грудью, стараясь не задеть больные места, вгляделась в невозмутимое лицо Дуката. — Мне в здравпункте говорят очень разные слова. Но многие из этих слов — слова благодарности. Я не откажусь от помощи десяткам и сотням баджорцев только из-за того, что некоторые из них — глупцы или фанатики. Помолчав, она добавила: — К тому же ещё неизвестно, был ли он моим пациентом. Возможно… — Был, — кивнул Дукат. — Его нашли. Оре Кин, два месяца назад ты поставила ему диагноз «хроническое истощение». До этого он несколько раз обращался с кашлем. — Оре Кин… — она нахмурилась, припоминая. — Вроде что-то знакомое. Но я не помню лица. — Девятнадцать лет, родом из Мусиллы, — Дукат пожал плечами. — Проверка на связи с Сопротивлением ничего не дала. — Бунтарь-одиночка? — Напрем криво улыбнулась. — На допросе он сказал, что все, кто якшается с ложкоголовыми, должны понести наказание. Видимо, начать решил с тебя. Дукат повертел в пальцах изолинейный стержень, взглянул на Напрем — с иронией или, может, с сожалением. — Но, я так понял, твоего решения остаться на работе это не изменит. Поэтому у меня к тебе один вопрос: что с ним делать? Принеси мне его голову, подумала Напрем. — Законом ведь предусмотрено какое-то наказание за причинение незначительного телесного ущерба? — она пожала плечами. — Вот пусть его и назначат, о чём тут ещё говорить. — Ты ведь не простой житель станции, — медленно произнёс Дукат, — ты главный врач здравпункта. Значит — должностное лицо. — Верно, — Напрем попыталась сдуть со лба упавшую прядь. — За причинение ущерба должностному лицу. — Однако если обвинение будет содержать пункт о том, что он подверг опасности твою жизнь… — Это вряд ли, — она поморщилась, осторожно приложила обожжённую ладонь к груди. — Не надо ничего домысливать. — Ладно, — легко согласился Дукат. — В таком случае, у тебя есть ещё что-то, что ты бы хотела высказать наедине? Или мы можем вернуться к Зиял и пообедать сами. Я очень хочу есть. Напрем помолчала. Ей не в первый раз казалось, что кислота из конверта не только обожгла кожу у неё на ладонях, но добралась и до нервов. Ей одновременно хотелось сказать Дукату что-нибудь едкое, напомнить, что это из-за него она оказалась в таком дурацком положении — и в то же время ей хотелось обнять его, уткнуться лбом ему в грудь, расплакаться, и чтобы он сказал, что она умница, она со всем справится и он защитит её, что бы ни случилось… Она моргнула, слегка улыбнулась: — Пойдём есть.