Связующий браслет

Негромкий шорох разбудил Дуката, он лениво повернул голову, приподнял тяжёлые со сна веки. В слабом тёплом свете он разглядел силуэт Напрем в тонкой рубашке: она наклонилась, потянулась к ночному столику, и что-то слабо стукнуло о полированную крышку. Должно быть, падд: перед сном Напрем вроде как что-то читала и была настолько увлечена, что Дукату пришлось дважды спрашивать у неё, дежурит ли она завтра в медпункте. Он расслышал негромкий вздох. Напрем слегка потянулась, отводя лопатки, отбрасывая волосы назад, поправила ткань рубашки, сползшую с плеча. Медленно повернула голову, всё так же сидя на постели, и, когда её внимательный взгляд встретился с сонным взглядом Дуката, мягкие губы тронула улыбка: — Не спится? — Это я у тебя должен спросить, — хмыкнул в подушку Дукат. — Я думал, тебе с утра заступать. — Я хотела лечь пораньше, честно, — Напрем развела руками, — но я никак не могла оторваться. Знаешь, я давным-давно пыталась читать «Белый круг», и он показался мне невыносимо скучным. Наверное, я ещё плохо знала язык. — Что я слышу, — Дукат приподнял голову, — ты распробовала кардассианскую неоклассику? — Ну не то что бы распробовала… Слог у автора, по-моему, всё-таки тяжеловатый, особенно вначале. И я не уверена, что разобралась во всех этих политических хитросплетениях при дворе императора Аркалана. Но история Калассы и легата Тарна — нечто совершенно потрясающее, — Напрем выдохнула. — Я была уверена, что она отомстит. После той ночи, когда сожгли её дом и Тарн забрал её себе в наложницы… Жуткая сцена, — она передёрнула плечами. — Но потом он вроде как начинает вести себя более разумно, защищает её, относится к ней как-то по-доброму… И она ему доверяется, пытается заботиться о нём. Я всё пыталась понять: почему? неужели простила? Напрем придвинулась ближе к Дукату, её лицо разгорелось румянцем, пальцы беспокойно теребили край одеяла. — А потом сам император вспоминает о заслугах её семьи — я думала, вот сейчас она наконец оставит Тарна, может, даже попытается испортить ему карьеру. Но нет, она остаётся с ним — и в итоге выходит за него замуж! — Неожиданный поворот, не так ли? — Дукат сочувственно улыбнулся, поднёс ладонь ко рту, прикрывая зевок. — И вроде как Тарна даже можно понять… он очень жестоко с ней поступил тогда, но война вообще дело жестокое. — Напрем нахмурилась. — Мне было досадно, что Каласса простила его, но прописано это было очень убедительно. Потом — их дети, как они растут, взрослеют, как сын находит себе невесту… — Семья Тарна оказалась на вершине могущества, — кивнул Дукат. — Он мог породниться с самим императором. Каласса выбрала исключительно подходящий момент для того, чтобы нанести удар. — По собственной семье, — пальцы Напрем дрогнули, она коснулась ладонью лба. — Сына казнили, старшая дочь в притоне, младшая кашляет кровью… Она же знала, что изгнанием Тарна дело не окончится. — Ну так суть не в изгнании, — Дукат пожал плечами. — Тарн любил своих детей, и их беды стали для него мучительнее всех его злоключений. — Я понимаю. Только… мне казалось, что и Каласса любит их. — Одна из самых острых дилемм кардассианской литературы, — Дукат слегка улыбнулся, припоминая школьные лекции, — столкновения долга мести за свой род и долга заботы о детях. В «Белом круге» она прекрасно выведена. Напрем неопределенно качнула головой: — Не знаю… Месть можно понять. Но дети — они-то вообще ни в чём не виновны. А может, меня ещё больше поражает, как она ждала двадцать семь лет. Ждала и улыбалась. Это ж какое самообладание надо иметь. — Каласса ни в чем не дала себя заподозрить, — согласился Дукат. — И она получила то, чего хотела. Подтянув колени к груди, Напрем сцепила пальцы в замок. — Я думаю — могла бы я вот так?.. — Ты? Дукат невольно приподнялся на локте, вглядываясь в строгое, сосредоточенное лицо. Гребня на груди на мгновение коснулся холодок — коснулся и отпустил, под кожей вновь начало разливаться тепло. Не мог он представить Напрем на месте Калассы. Тёплый, пряно-сладкий, смешливый рот, который он столько раз пробовал на вкус, не произнёс бы того презрительного «Награда как раз по тебе», которым Каласса добивала своего супруга. — Двадцать семь лет — это страшно долго, — вздохнула Напрем. — Столько времени отнять у себя? Мне кажется, я б попыталась пристрелить Трана в первую же неделю. А не получилось бы — сбежала бы потом. Мстить можно, если подвернётся подходящий случай, но чтобы вот так со своими собственными детьми обойтись… — Вздрогнув, она придвинулась ещё ближе, Дукат ощутил плечом, бедром тепло её тела — и протянул руку, обнимая, крепче прижимая к себе. — Разумно, — хмыкнул он. — Я надеюсь, у тебя и не будет причин кому-нибудь мстить всерьёз. — И я надеюсь, — легко ответила она, но карие глаза смотрели серьёзно. Ладонь накрыла его ладонь, погладила костяшки пальцев едва ощутимо. Дукат заставил себя улыбнуться вновь: — Во всяком случае, если ты будешь зла на меня… — Ты узнаешь об этом немедленно, не сомневайся, — под тёмными ресницами заискрилось веселье. — Прочувствуешь на своей, так сказать, чешуе. Она потянулась к нему, неловко задела подушку, русые пряди мазнули его по щеке, чуть не угодили в глаза и в нос — Дукат поймал её разгоревшееся лицо в ладони, приник к тёплому влажному рту. Дукат отнюдь не был намерен в ближайшее время её отпускать.