Приказ

      Как и многим другим, ей требовалось не много времени, чтобы с легкостью вырваться из сна, но гораздо больше, чтобы сбросить с себя его остатки. Умыться, некоторое время посмотреться в зеркало, будто устанавливая бессловесный контакт с внешней оболочкой - оба ритуала стали настолько привычными, что не вызывали ни малейших сомнений в собственной строгой и обязательной последовательности. Ровно как и то, что нужно вполголоса назвать себя, познакомиться с собой заново.       - Лейтенант четвертого отряда...       Рот скривился в заразительном протяжном зевке, растянувшееся «а» прозвучало так громко, что Исане невольно прижала обе ладони ко рту. Взгляд бегло обежал комнату, но здесь не могло быть никого, кроме нее. Тогда она распрямилась, вытянутые вверх руки едва не коснулись потолка, а в плечах послышался слабый хруст. Не столь сильный, как неприкрытый и громкий зевок, и все же он смутил ее. Жесткий внутренний контроль над привычками, будь то даже малозаметные, не желал покоряться ей. В который раз посетовав на это, Исане отвернулась от зеркала и вернулась в комнату. Небольшой шкаф, где, в соответствии с еще одним ритуалом, должна находиться чистая и выглаженная с вечера одежда, явно не разделял ее приподнятого настроения. Иначе как объяснить то, что на одной из полок ее ждала куча небрежно переплетенных тряпок, далеких не только от лоска, но и от простейшей опрятности?       Тяжело вздохнув, она потратила некоторое время на распутывание и оделась, после чего придирчиво оглядела себя с головы до пят. Да, утро складывалось далеко не лучшим образом, притом что она еще не приступила к обязанностям на службе. На мгновение ей показалось, что она уже покинула комнату, и на нее свалился целый ворох непредвиденного: спутались волосы, вслед за этим она поскользнулась на паркете и свалилась прямиком в ведро с мутной мыльной водой. После чего поднялась на ноги и увидела себя в окружении подчиненных и - что неприятнее всего! - капитана. Ретсу сочувственно покачала головой и, ничего не произнеся, удалилась, оставив взлохмаченную и перепачканную Исане на растерзание «младших рангов».       Наваждение спало так же быстро, как и появилось. Легкая улыбка тронула ее губы в коротенькой усмешке - то, что ее воображение порой оказывается излишне ярким, тоже было частью повседневных традиций. Но утро, пусть и не задавшееся, все же оставалось обычным - не должно случиться ничего нового, а потому нет повода для волнения. Наскоро успокоившись и заверив себя в беспочвенности страхов, она дотронулась до дверной ручки. Раздавшийся в дверь стук заставил ее вздрогнуть и замереть - сердце учащенно забилось, а кончики пальцев онемели. Стук повторился снова, дверь распахнулась, и на пороге комнаты оказался один из ночных дежурных, имени которого она не помнила.       - Лейтенанту Котетсу от капитана! - бодро козырнул он, вручая ей запечатанный конверт.       Девушка кивнула, и посыльный торопливо зашагал вниз по лестнице. Казармы четвертого отряда постепенно заполнялись шумом повседневной суеты.       - Послание... - недоуменно выговорила Исане, непроизвольно пожав плечами.       От ее внимания не укрылось несколько странностей, связанных с неожиданным письмом. Запечатанный конверт должен содержать нечто важное и секретное, но подобные приказы капитан Ретсу отдала бы лично. К тому же тратить целый конверт на подобные указания внутри отряда, в этом не было никакого смысла. Необычность события оказывала двойное воздействие - на смену нерешительности пришло любопытство. Еще эта подчеркнутая официальность дежурного, она сбивала Исане с толку. Всем была известна шутка про «поручение Котетсу от имени Ретсу», своеобразный и прижившийся в отряде безобидный каламбур, но сейчас на него не было и намека. Последней странностью оказалось время получения письма. Судя по голосам в казармах, день только-только начинался, разве что ночные дежурные уходили отсыпаться. Секретный личный приказ, написанный либо ночью, либо ранним утром никак не укладывался в ее рамки о привычном начале дня.       Наконец она вскрыла конверт и неторопливо ознакомилась с его содержанием. Брови, с вкрапленными в них крошечными остатками мыла, изумленно поползли вверх. В иной раз она сочла бы прочитанное шуткой - глупой и нисколько не смешной - если бы не почерк, характерные слова-маячки* и подпись Р.У. Об их подлинности не могло идти и речи.       Мне не удалось запомнить содержимое письма, но одно я знал точно - оно настоятельно приказывало первому лейтенанту И.К. воздержаться сегодня от работы и провести время так, как ей захочется самой. Клянусь рангом медика-стажера**, я не цитирую вам ни гороскоп, ни фельетоны готеевских новелистов. Зачем мне лгать вам?       Исполнительная и преданная обязанностям, Исане еще некоторое время сомневалась в прочитанном. Кто угодно на ее месте пожелал бы получить немедленные разъяснения из уст собственного капитана. Ей потребовалось не менее получаса, чтобы обежать все комнаты и помещения. Поминутно натыкаясь на снующих взад-вперед медиков и уборщиков, получая в награду один и тот же растерянный взгляд и робкое пожатие плечами. Никто не знал, где сейчас находится их капитан, не помог и поиск ее рейацу. Но лишь один и тот же вопрос ставил в тупик вдруг переполошившегося лейтенанта.       - Стой!       Застигнутый чуть-чуть взволнованным и легко узнаваемым голосом, я обернулся к ней. По щекам лейтенанта, раскрасневшимся от духоты, струился пот, дыхание сбилось, а во взгляде читалась просьба. Но будь он как и всегда раньше строгим или снисходительным, я бы не решился ничего утаивать. Да, я ничего не знал об исчезнувшем капитане Ретсу. Не мог я ничего знать и о письме, хоть мне и дозволили прочитать его. Приказ, данный всем и каждому из нас, огорошил первого лейтенанта своей искренностью:       - Я могу что-нибудь сделать... - но не «для вас», нет, а - за вас, первый лейтенант?       Общепринятый среди младших званий по отношению к старшим, он окончательно вывел ее из и без того шаткого равновесия.       - Нет, можешь идти.       Клянусь, в голосе не было и нотки снисхождения. Скорее усталость и отрешенность...       В ее личном кабинете, рабочий стол в котором был завален бумагами со вчерашнего вечера, не было ни души***. Вместе с душой исчезли и все не разобранные бумаги. Заполненные младшими лейтенантами, они нашли свое пристанище там, где им и полагалось быть - каждая на своей полке. В смешанных чувствах Исане проверяла каждую из них. Истории болезни, отчеты полевых отрядов, рапорты - все они заполнены практически без ошибок, пусть разными и отличными один от другого почерками. Так или иначе, здесь не требовалось ее вмешательства. Вызванные младшие лейтенанты говорили только о приказе капитана, что «сегодня первый лейтенант не должен выполнять какую-либо работу, связанную с ее званием». И просили прощения за помарки, допущенные в документации. Большего от них не удалось добиться. Разнарядка основных и вспомогательных служб, уход за вновь прибывшими пациентами, наконец, уборка помещений - все это оказывалось либо выполненным, либо порученным кому-то еще. Кому угодно, но не Исане. Ее по-прежнему называли лейтенантом, боялись и любили одновременно, но не позволяли работать.       Завидев первого лейтенанта с полным ведром воды, я, набрав в легкие побольше воздуху, не без труда освободил ее от ноши. Признаюсь, я ожидал если не удара, то не меньших неприятностей - в конце концов я поднял руку на старшего по званию. Но ничего не произошло: когда я открыл глаза и отвел руки от головы, лейтенанта уже не было рядом       Исане потребовалось около трех часов, чтобы примириться с неизбежностью, связанную с - подумать только! - необходимостью ничего не делать. Последние тщетные попытки найти занятие, и она поднимается в комнату.       «Приказано отвлечься от повседневной работы». Но она не отвлеклась, приказ не был выполнен ей. Хуже того, ей не позволили не выполнить его. Мысль о том, что обязанности лейтенанта отобраны, не давала ей покоя. Может, причиной подобного лишения стала ее неопрятность? Или тот безобразный зевок и хруст в плечах? Незнание причин добавляло смятения в огонь отчаяния.       «Любой, кто вернет тебя в русло привычного дня, будет сурово наказан». Только сейчас она вспомнила об этой части письма и похолодела изнутри. Ее желание быть неизменно полезной, это столь желанное многими качество... оно подводило других. Вот чем объяснялся их страх, тяжелое молчание и заплетающиеся в случае «новичков» языки. Они тоже получили приказ и достойно выполнили его, забрав все ее тяжести на себя. Незрячими глазами она отыскала дверь своей комнаты и, шатаясь от нахлынувшего осознания, вошла внутрь.       - Сядь, Исане.       Устало - мягкий голос капитана подействовал точно стакан воды на раскаленные добела угли. Значит, капитан Ретсу все это время была здесь? Но... она изумленно смотрела на Унохану, и новые мысли переполняли ее. Последнее место, куда отправилась бы сама Исане после получения подобного приказа, была именно эта комната. Капитан прекрасно знала о том, что лейтенант не сможет подчиниться ему и просто вернуться обратно и, скажем, снова улечься в кровать.       - Ты ослушалась, - в голосе не было ни упрека, ни назидания, - и не смогла провести это утро так, как изредка хотелось бы самой. Признаюсь, я поступила бы так же. Помещение комнаты слилось в тягучую массу, медленно обволокшую «несчастную». Исане покачнулась, припадая на колени, легкая ладонь Ретсу взъерошила и без того растрепанные волосы подчиненной.       - Я не понимаю... - едва слышно прошептала она, - этот приказ... он... он... - голос затих.       - Он оставался единственной возможностью напомнить тебе о выходном дне, первым за несколько месяцев неустанной службы.       «Выходной день, - ласково зашептали жившие внутри нее обычаи и ритуалы, - так мы назовем нашего нового брата».       Новоявленный брат-обычай потянулся к полуприкрытым векам и сомкнул их, Исане заснула крепким безмятежным сном. Выходной день...