Холостячка

Слова Саула Беренсона тогда больно резанули по сознанию. «Тебе его не хватает». Наверное, наставник был прав. Как всегда чертовски прав. Кэрри Мэтисон закрыла глаза и откинулась на сидение авто. Ей было непросто признавать чужую правоту. Наверное, странно было наблюдать со стороны, как она каждую ночь ездила к его дому. Как херов ритуал, возвращаясь домой со службы, Кэрри переодевалась, обшаривала вечно пустой холодильник, обещала себе, что поедет в круглосуточный магазин, а четверть часа спустя обнаруживала себя возле дома Броуди. Похоже, она действительно больна, как он и сказал тогда. И ей так трудно было в этом признаться себе: ей не хватало Броуди. До отчаяния, стёртых до крови губ, до изгрызенных ногтей. Она помнила, как они играли в бильярд. Помнила вкус его сухих губ. И дело не в сексе, — не только, — просто Броуди был именно тем. Саулу никогда не понять, хотя, кого она пытается дурить-то? Саул Беренсон давным-давно всё понял. Именно поэтому отпускал её, когда у неё срочно вырисовывались неотложные дела. Поэтому никогда не проверял её. Он верил ей и отпускал. Она большая девочка, должна сама справиться. Кэрри до рези в глазах вглядывалась в тёмные окна дома. Часы давно показали полночь. Чета Броуди сегодня, видимо, где-то зависали вместе с отпрысками. Кэрри не завидовала Джессике Броуди. Она всегда была уверенна, что это не для неё — идеальная американская семья с двумя детишками и мужем-госслужащим. У неё была работа. Всегда только одна работа и биполярное расстройство. Именно её психика помогала оставаться лучшим аналитиком ЦРУ, а без работы Кэрри была просто сумасшедшей никому не нужной женщиной. И в её плотный график жизни никак не вписывался муж и дети, хотя бы один ребёнок. И с мужчинами у неё не получается. Кэрри до смерти боялась залететь, через день глотая противозачаточные. Только не дети, только не её. Хотя, Мэгги вон счастлива, и девочки прекрасные. Но семейная жизнь явно не для Кэрри. Однозначно. Но… Закрывая глаза, она видит светлые глаза Броуди. Каково было бы подарить ему сына? Или пройти с ним под венец. Она могла бы осчастливить отца и сестру, выйдя, наконец, замуж, хотя бы в неполных сорок. Наверное, это было бы круто, но, пожалуй, спасибо, не нужно. Кэрри хочет его, а не быть с ним. Да, наверное, семейная жизнь органически противоречит её шпионской натуре. Конечно, она не верит ему и всё ещё подозревает, что он затаился и лишь ждёт приказа или подходящего случая, но на это всё плевать, ведь она просто до безумия хочет его. Ей представилось, как они ворвутся в такой идеальный дом Джессики Броуди, раздеваясь на пороге, пройдут, сплетаясь в объятиях, в спальню его дома и трахнутся несколько раз подряд на супружеском ложе Броуди. О, да, было бы неплохо. Не скучно, уж точно. Кэрри усмехнулась, представив, если бы Саул узнал об этом. Она расслабилась, так непростительно для её профессии. Забыла про чёртову безопасность. И сразу же что-то произошло. Дверной замок легко поддался, и дверь распахнулась, принеся порыв ночного прохладного воздуха. — И долго это будет продолжаться? — Броуди, — ошарашено выпаливает она, когда тот приземляется на пассажирское. — Ты не ответила на мой вопрос, — в знакомых глазах сталь. — Прекрати за мной следить, блядь. Он гладко выбрит и от него такой пьянящий запах, что Кэрри нетерпеливо ёрзает на кресле. Броуди дотянулся и достал ключи из зажигания. Она прикусила губу, судорожно думая, как выкрутиться. — Кэрри, какого чёрта в самом деле? — Броуди, я просто соскучилась! — Она постаралась придать словам нарочитую беспечность. Это было правдой, но и ложью одновременно. Ложью во спасение. — Я тебе не верю, — он хмуро скользил взглядом по её лицу. — Я же знаю тебя, Кэрри. Ты лжешь. Как обычно. — Нет, — её рука ложится на его колено, но он сбрасывает её. — Не в этот раз. — Это ещё почему, а? Похоже, он заинтересовался. — Потому что это правда. — Ага, сейчас, конечно. — Он раздражён, отчего пульсирует венка на виске. Оказывается, она разочаровала его. Ну надо же! Она не достойна «золотого американского мальчика». Броуди берёт себя в руки и открывает дверь. — Оставь меня в покое, Кэрри. Я устал. Я всё решил. Дай мне жить в моей стране! — Ты предавал свою страну. Оу, это было больно и жёстко. Она не задумывалась, когда слова вырвались сами. Броуди поморщился. На лице его стыд смешался с разочарованием. — Кэрри, не возвращайся, или я вызову полицию. Он вышел из машины, остановился возле переднего колеса, нашарил в кармане брюк ключи, хотя Кэрри даже не видела, когда он их туда положил, и бросил на сидение. Как последний подарок. Как долг. Как прощание и предательство. — Броуди, — выкрикнула она, как выкрикивала до этого миллион раз — и вслух, и в тишине своей квартиры. — Прощай Кэрри и никогда не приезжай сюда. Это был просто пиздец. Броуди толкнул дверь, и пазы сошлись с металлическим щелчком. Он развернулся и медленно пошёл по дорожке к дому. Он второй раз бросил её. Теперь Кэрри знает, какой вкус у прощания. — Сука! — выкрикивает она, на полном ходу проносясь мимо окон счастливого семейного гнезда Броуди. — Что б тебя! Но ведь и Саул говорил когда-то то же самое. «Забудь его, Кэрри, отпусти». По стёклам забарабанили первые дождевые капли, подкидывая уставшему воображению Броуди в мокрой одежде, что облепила мускулы, когда он стоял, неловко разведя руки в стороны возле места собрания ветеранов. Тогда они в последний раз смеялись. Они, кажется, были счастливы. Кэрри понимает, что сегодня опять не попадёт в круглосуточный магазин. Хорошо, что дома есть чуть начатая бутылка «Шардоне». Как раз появился отличный повод её прикончить, ведь, похоже, ей и умирать-то придётся холостячкой.