mentall self-harm

Утро. Осень. На улице холодно, пасмурно. Повсюду слякоть и грязь. Небо такое серое и печальное. Но в квартире — тепло и уютно, хотя обогреватель в углу ничего не решает. Не хотелось бы избивать уже давно избитую метафору, но тепло и уютно лишь потому, что рядом любимый человек. Кирилл сделал себе кофе, взял горячую чашку присел на кресло и окинул взглядом кухню. На полу валялась разбитая посуда, черное, измятое пальто Варвары, в разных углах комнаты стояли её ботинки, похожие на берцы. Все это — свидетельство вчерашнего вечера. Особенно прозаично выглядела побитая посуда с капельками крови Кирилла. «Ну и псих же я», — усмехнулся он, увидев побитую посуду. Потом его взгляд перешёл на помятое пальто Варвары. -Варя… — с улыбкой и шепотом сказал он, поставив чашку на стол. Кирилл подошел к пальто, которое валялось на полу, понял его и аккуратно и любовно повесил на вешалку. Потом наклонился и поставил черные ботинки возле дверей. «Варвара, почему ты ворвалась ко мне со всей внезапностью. Это свойственно твоей меланхолично, пьющей, курящей и любвеобильной натуре? Варвара, я так люблю тебя, и сам не знаю, за что и почему», — про себя говорил Кирилл, собирая осколки разбитой посуды, стараясь не разбудить тот его вечный биполярный синдром, который сейчас лежал в спальне и спокойно дремал. Вот она — там лежит на кровати, раскинувшись на всю её площадь. Волосы выбились из косы, одна рука подпирает выпирающее ребро, а другая лежит впереди во всю длину. Одеяло накрывало Варвару лишь до середины талии, остальная часть тела была оголена. Грудь была скрыта лифчиком, а на левой руке — красная атласна нить. «Во сне на неё гораздо приятнее смотреть», — подумал Кирилл. Ему нравилась она спящая, наверное, потому, что тогда на неё можно было смотреть сколько угодно. Не любоваться, а просто смотреть, замечая любимые части тела, замечая каждый изгиб и каждую линию, каждую маленькую и крошечную морщинку. Так хотелось провести рукой по её выпирающим ребрам, потом вдоль талии, дотронуться до ляжек, которые, за последнее время, немного, совсем чуть-чуть увеличились в диаметре. Но так же не хотелось её будить. На часах — 7:40. Кирилл невольно бросил взгляд на её запястье на левой руке. О, нет, только бы не видеть эти ужасные шрамы. «Вертикально, блять», — мысленно выругался Кирилл. Ему не нравились эти шрамы, он ненавидел их. Это было одно из немногих вещей, которые он в ней ненавидел. Он постоянно выбрасывал эти чертовы лезвия, прятал бритвы, вынимал лезвия из канцелярских ножей — делал всё, чтобы она не добралась до колюще-режущего и не вылила всю накопившуюся обиду и боль у себя на руке или бедре. — Если у тебя проблемы — говори мне, пожалуйста, но не режь себя, прошу, не режь. — Хорошо, — равнодушно отвечала она, но делала по-своему. Зачем и почему? Может, ей нравилось его мучить, может, ей действительно не хватало внимания? Неважно, в любом случае — нельзя так поступать. Кирилл все-таки не удержался и легонько, едва касаясь, провел указательным пальцем по шрамам. «У тебя были такие прекрасные, болезненно-белые тонкие красивые руки, и ты так их изуродовала!» — мысленно обратился к Варваре Кирилл. «Твой серый свитер испачкан черными кровавыми пятнами… Я так любил твой серый свитер!» — Блин, Кирилл, ну хули ты меня будишь?! — послышался её недовольный и хриплый голос (опять курила!). — Варя, пообещай мне кое-что. — О Боже, да ну? И что же? — Пообещай мне, что ты больше не будешь ходить одна на вписки, не будишь пить, курить и, главное, резать себя. Хорошо? — И ради этого ты разбудил меня? — она приподняла голову с подушки, посмотрела на него, сначала оценивающе, а потом ласково и нежно. — Пообещай, Варя. Я… я… так люблю тебя. Пообещай, — он коснулся её изрезанного запястья, слегка сжал его. — Обещаю, грустный мальчик, — Варвара улыбнулась, а потом снова положила голову на подушку и задремала, не отпуская Кирилла…