(Не)достойная

Ох, отчего человек так слаб и так любопытен, так жаден до знаний – новых, запретных. Отчего не сиделось тебе на земле твердой, уверенной, отчего подняла свой взор беспокойный в вышину и смотрела в небо долго, мучительно, пока не стало оно тебе зеркалом. Оно глядело на тебя в ответ, оно называло тебя невестой своею обещанной, и взгляд его азуритовых глаз не давал тебе ни свободы, ни покоя. Конечно же это произошло, ведь иначе и быть не могло – оно стало частью тебя. Ох, зачем ты затеяла это, Джейн? Зачем позволила вовлечь себя в переплетенье дворцовых интриг – они не стоили твоей усталости, изможденности твоей, чуткости, и тебя они тоже не стоили. Зачем разрешила старым неразгаданным тайнам увести за собой, а древним историям, облаченным в детские сказки, увлечь себя, отдать себя? Зачем полюбила их, Джейн? Маленькая девочка, начитавшаяся книжек в ярких обложках – сорви их, а что под ними? Сорняк чувств и эмоций позабытых существ, могучих существ, нескромно величавших себя богами, сошедших со страниц на порог твоего дома. Ты давно повзрослела, Джейн, ты научилась смотреть свысока, оголодала до знаний, сокрытых в родной, привычной с детства, не отступающей от тебя ни на шаг небесной синеве, но так и не отказалась от своих мечтаний, назвав их наукой. Теперь ты можешь продолжать играть во все свои старые игры, и совесть не потревожит тебя, и не будет взглядов со стороны, непонимающих, осуждающих. Ты создала себя и свой мир, не исковеркав памяти своей, не изменив ей. Ох, Джейн, зачем ты только выдумала себе героя? Ты была так счастлива наедине со своей синевой – с рождения она оберегала тебя нападками своими, остротами своими; она не предавала тебя в дарованных ею кошмарах – добровольных, ярких, мучительных. Но ведь было что-то и кроме них, сокрытое в сновидениях – цветущий самоцветами сад, оползни водопадов и хрустальный мужской смех. Ты помнишь это, Джейн? Та синева искала в тебе спасение, но в итоге вернула его, найденное и обретенное, тебе же. О нет, она никогда бы не посмела предать тебя, это ты, ты не понимала ее и предала ее. Это твоя вина. Да, он был красив, и солнечный свет был вплетен в густоту его локонов, а голубизна морей выстилала взор. Да, он носил доспехи, золотые, как все асгардские закаты, собранные воедино, и был послан небесами – на мгновение ты спутала его со своей обрученной синевой, в которую уже давно утратила веру, которую не призывала, но не сильно огорчилась, признав в нем чужака. Ты воображала ваше будущее, совместное, разделенное на двоих, и мечтала о счастье улыбками, радости безупречностью, ты мечтала… снова. Он отказался от тебя, покинул тебя, оставил тебя, стоило ночи сменить день. Да, ты ждала его, комкая в руках свою тоску, беспомощно бродя в темноте в бессмысленных поисках; ждала его, сидя на заправленной кровати, болтая босыми ногами, изрезанными песком, и не признавала, так долго не признавала, что все кончено. Признай это сейчас, Джейн. Джейн, зачем ты страдала? Твой бог разбитой куклой лежит у ног его брата, и глаза его пустые, как твое сердце. У его победителя кровь расцветает цветком на узких губах, в улыбках его – шипы. Он взывает к тебе из глубин – вспомни меня. Он взывал к тебе дни, годы, тысячелетия, и ты почти узнаешь полузабытый хрустальный смех, и не желаешь слушать его, видеть его, знать его. Бесполезно затыкать уши – голос его льется медом, слова его вплетаются в твои волосы, одежды твои смятые, простые, не под стать его царственным нарядам, в мысли твои – уставшие, растрепанные. Он взывал к тебе всю твою жизнь. Милая, милая Джейн, твой бог отныне повержен и не встанет с колен. Я стану твоим новым богом. В его глазах страсть застывает разбитым стеклом, и му́ка пылает рубинами, ярко, так ярко, словно у него проломлены ребра и раскрошено сердце под ними. В его движениях, рваных, безудержных, история всей его не-жизни. Ох, Джейн, разве ты не догадывалась – он пойдет за тобой. Твоя секунда – это его дыхание, твоя жизнь – его жизнь. Взращенный ревностью, очарованный завистью, он из тьмы наблюдал, как все самое лучшее достается его брату, и теперь, подчинив себе эту беспробудную, беспечную тьму, отбирает у него все – трон, власть, любовь. Заменяет его собою. Не отворачивайся, Джейн, и держи голову прямо – отныне он все делает ради тебя, для тебя; он сам для тебя. Он считает, что сможет стать твоим новым героем, встать на место старого и вернуть все твои мечты, все твои слезы в чаше ладоней. Его ладони так холодны на твоих плечах, а объятия точно проволока – тебе чудится щелчок запираемой на ключ двери. Ты снова одна. Ох, Джейн, не гляди на него так, не принимай его руку, покрытую грязью и яростью, протянутую к тебе мольбой. Не бойся его – страх лишь привлечет его, и не позволь речам его заполнить себя. Он лжец, Джейн, даже в любви своей – не верь ему и ей тоже не доверяй. Пусть окрасятся все Девять миров вечностью, вечностью и надеждой; им нужен достойный – так даруй им его, стань им сама, освободи их. Никого он не признает равным себе, никого другого, кроме тебя, и никогда. Так стань его излюбленным врагом, его возлюбленной ненавистью, той, что последует за ним повсюду, как он следовал за тобой. Произнеси наконец свою клятву, мрачную, несокрушимую, ту самую, что называла молитвой, что повторяла с самого детства перед сном после того, как впервые предстала перед не-своей синевой. Ответь ей – пусть омрачится лик ее пониманием, а озарится агонией. Я сама себе бог. Джейн, настала твоя пора. Пришло время поднять молот.