Unexpectable

Водитель вежливо прощается и, пожелав ей доброй ночи, разворачивает машину и уводит лимузин в бархатную ночь Лос-Анжелеса. Джен с минуту тупо таращится вслед уменьшающимся огням, а это явный признак того, что она неимоверно устала. Каждый шаг к воротам отдается пронизывающей болью в ногах, измученных ходьбой на высоких каблуках. Даже премьера первого срежессированного ею фильма не стоила таких жертв. К тому же он все равно не появился. В голове давно, уже несколько часов, вертится едкий, злобный комментарий в адрес Хелен, не посчитавшей нужным принять приглашение на фестиваль и, очевидно, умудрившейся заставить Колина остаться дома, но он так и не срывается с губ. Джен пытается убедить саму себя, что так даже лучше, но старания напрасны. Без него не лучше. На автомате вводя код на воротах, она старается ни о чем не думать. Ни о том, что «Ложное солнце» приняли тепло, но хуже ожидаемого; ни о том, что она бы не пережила этот вечер, если бы не поддержка Джейми и ее мужа; ни о том, что чувства к Колину сделали ее мягче — уж слишком она возится с реакцией критиков. Еще пару лет назад она бы просто стиснула зубы и плюнула на их мнение, но Колин научил ее думать о других, и не только потому, что они пишут статьи для Вашингтон-Пост или Нью-Йорк Таймс, а потому, что они люди, которые хотят быть услышанными. Ворота почти беззвучно закрываются за спиной, и Джен, полная решимости сбросить неудобную обувь прямо у порога, ускоряет шаг и семенит к дому — мысль о мягком ковре, ласкающем ступни, и бокале шампанского, разливающем легкость по венам, мобилизует остатки сил. Однако Джен резко останавливается, ошарашенная картиной, представшей перед ее глазами. Она неверяще мотает головой, выводя себя из ступора, и преодолеет еще несколько метров. Она вновь останавливается и, прижав клатч, скрещивает руки на груди. — Как ты вошел? — вопрос звучит резко, и это заставляет садиста внутри Джен ликовать. Разлепив веки, Колин поднимает на нее взгляд, и вся жесткость, гнев и отчаяние, последние несколько месяцев отравляющие ее рассудок, и даже грубый вопрос «что ты вообще здесь делаешь» бесследно исчезают. Ведь в глазах Колина рухнувший мир. Все планы и надежды, вся его бесшабашность, непосредственность, верность, честь и робость бетонной пылью покрывают обломки когда-то прочной крепости. Он вновь прикрывает глаза, прислоняется головой к стене и подтягивает ноги под себя, и тогда Джен наконец обращает внимание на то, как он одет: стильный костюм, который уместен на красной ковровой дорожке, но никак не предназначен для ночных посиделок на крыльце, безбожно помят; галстук ослаблен, три верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. Сердце пропускает удар: он собирался прийти и поддержать ее. Вопрос в том, что его остановило? Догадки — одна кошмарнее другой — заставляют мозг Джен работать в лихорадочном, исступленном режиме. Но не найдя адекватного ответа на заполонившие сознание вопросы, она присаживается на ступеньку рядом с Колином, мысленно признает поражение и поворачивает голову к мужчине, который сейчас похож на тень самого себя. — Что случилось? — мягко спрашивает она. Колин еще немного молчит, а потом, цедя отрывистые фразы, отвечает: — Хелен мне изменила. С моим агентом. Он перебрал во время перелета и проболтался. Я поехал в отель, уверенный, что он лжет, и позвонил жене. Она не стала отрицать. Я собирался прийти на премьеру, но не смог. Прости меня, Дженнифер. Я правда хотел… Все проблемы, казавшиеся важными десять минут назад, вдруг перестают волновать Джен. Ведь предательство Хелен — это не просто измена, не банальный адюльтер, а поцелуй Иуды, ведь Колин в один миг потерял и друга, и любимую, и веру в семью. — Мне жаль, — сипло утешает Джен, и эти слова искренни, ведь она понимает его боль. — Спасибо, — благодарность похожа скорее на всхлип, чем на слова, и она подвигается ближе и притягивает Колина к себе, заставляя мужчину положить голову к себе на колени. Они молчат, пытаясь найти в себе силы воскреснуть из той пыли и пепла, что оставил поступок Хелен. И Джен… В эту минуту яростно ненавидит супругу Колина, но не как соперницу или жену любимого, а как человека, предавшего друга и знавшего наверняка, какими будут последствия. Минуты вокруг их парализованных болью тел текут. Тишину заполняет лишь шелест ветра в листьях, свет фонарей и отдаленный шум улиц, отдающих ночи свое тепло и суету. — Не очень сложно было подобрать пароль, кстати, — прочистив горло, замечает Колин. Погрузившаяся в размышления о том, что измена Хелен меняет в их отвратительном любовном треугольнике, Джен не сразу находится с ответом: — А, да, глупый вопрос, — соглашается она. — Ты хоть не с первого раза угадал? — Нет. Сначала попробовал дни рождения членов семьи и Авы, а уж потом свой. — Кстати, о собаке… — кивнув на дверь, напоминает Джен. — Да, да, прости, я совсем раскис, — робко извиняется он и поднимается, на ходу пытаясь разровнять складки. — Ты ходячая нелепость, — смеется она, а Колин показывает ей язык. Знакомый родной Колин… Стянув туфли, Джен довольно мурлычет себе под нос, вынимает ключи и, поднимается. Придерживая обувь и клатч в одной руке, второй рукой она поворачивает ключ в замке и толкает дверь. Комок белой шерсти тотчас начинает лаять и носиться из стороны в сторону, приветствуя хозяйку. Даже не взглянув, что делает Колин, вошел ли он следом или остался стоять на крыльце, Джен подхватывает Аву на руки и идет на кухню. На то, чтобы покормить любимицу, вымыть руки, опустить шампанское в ведерко со льдом и найти бокалы, уходит минут пять. Вернувшись в гостиную, Джен обнаруживает Колина на диване. Он не мигая смотрит в одну точку, и это не сулит ничего хорошего. — Ты ведь откроешь шампанское? — Конечно, — вмиг сбрасывая с себя оцепенение, отвечает Колин. Он забирает у Джен ведерко и, вытащив бутылку, начинает ослаблять мюзле, попутно интересуясь: — Как всё прошло? — Хорошо, — просто, но уверенно отзывается Джен. — Но могло быть и лучше? - добавляет Колин. Он знает ее интонации слишком хорошо. Она кивает, но этот фильм - прошлое. — Будет. В следующий раз, — замечая в своем тоне странные нотки упрямства, заявляет Джен и принимает из рук Колина бокал. — Не сомневаюсь. За тебя и твой успех, — соударяя бокалы, он произносит тост и залпом выпивает шампанское. Прокатив по горлу шипучий напиток, Джен с минуту обдумывает поговорить с ним о своем фильме чуть дольше, но если у них с Колином было что-то помимо любви, то желание быть рядом друг с другом, не притворяясь и не играя. Поэтому идею обсуждения фестиваля, Джен отметает и усаживается на диван. К ней на колени запрыгивает визжащая от удовольствия Ава. Колин стягивает пиджак и тоже устраивается рядом. — Спасибо, — тихо благодарит он. — За то, что спрашиваешь, что я буду делать. — Не за что, — пожимает плечами Джен. — Я просто знаю, что любящие люди прощают и не такое… — она прикусывает губу и замолкает. Ведь не любовь, или в меньшей степени любовь, чем порядочность и верность, держали брак четы О’Донохью на плаву. — Я бы простил ее, не будь она моим лучшим другом, Джен. Не раздумывая ни секунды. Но она… она поверила россказням чужого человека. Она не поверила мне, своему другу и мужу, что у нас с тобой ничего не было. — Колин… — Я знаю, что ты скажешь. Уже одного нашего желания и влечения достаточно. Но я держался. Я всю беременность ограждал ее от сплетен и разговоров. А теперь… А теперь я даже не уверен, что Милли моя дочь! — яростно выплевывает Колин, и его гнев и тут же остывает. — Конечно, она твоя дочь! Хелен, может, тебе и изменила, но она не подлая стерва, чтобы выдавать чужого ребенка за твоего. Это было бы падение на самое дно. — Да, я понимаю… Просто я не ожидал такого удара в спину. Я зол на себя. За то, что дал ей повод думать, будто изменяю. — О чем я и говорила… — бормочет Джен и устало откидывается на диванные подушки, — ты винишь себя, а не ее. Это глупо. — Еще глупее отрицать, что я виноват. Что любил вас обеих. Что был таким идиотом… — Скажи, Колин, — обрывает его Джен. — О чем ты сильнее сожалеешь: о том, что у нас ничего не было или о том, что жена тебе изменила? — Я не знаю. Правда, не знаю. Но если второе я исправить не в силах, то с первым… Без вопроса, без предупреждения, без следов робости простого ирландского парнишки, Колин обрушивается на ее губы поцелуем. Таким долгожданным, таким напористым, таким восхитительным. Может, Джен и позволяла себе иногда целовать его с языком, но Колин всегда оставлял загадку, оставлял интригу, каково будет, когда его язык будет ласкать ее губы. Разгадка куда прекраснее, чувственней и сексуальней, чем могла предположить Джен. Целовать его было привычно, но такой напор, такое неприкрытое желание вызывали трепет. По спине бежали мурашки, подушечки пальцев щипало от предвкушения. Джен обвила руками шею Колина, чем заработала одобряющий стон. Поцелуй пьянил почище шампанского, рассудок заволакивало привычным туманом, но потом, всего на миг, одна отрезвляющая мысль пронзила мозг Джен. Уперев руки в грудь Колину, она оттолкнула его. — Я не могу. — Что? Почему? Я ведь знаю, что ты тоже хочешь… Джен чувствует себя бессердечной, но сердце у нее всё-таки есть, и его приходится защищать. Она понимает, насколько уязвим сейчас Колин, но и быть использованной она тоже не хочет. — Я не хочу быть орудием мести. Прости. — Разве это было похоже не месть? Я хочу тебя не из-за этого… — Это пока тебе так кажется. Завтра утром ты будешь сожалеть. И я тоже. — Пожалуйста, — в его взгляде и голосе дрожь, мольба, но Джен не позволяет им добраться до своей души. — Подожди. Ты сказала, что тоже будешь сожалеть? Джен кивает. — Я вроде как кое с кем встречаюсь. Это нечестно по отношению к нему. Колин едва ли не как ошпаренный отскакивает от Джен. — Прости, — одновременно произносят они. Не зная, что еще добавить, как всё исправить, как залечить рану, нанесенную Хелен, если сама нанесла почти такую же, Джен перекладывает Аву на диван, резко поднимается и идет к лестнице, ведущей наверх, в спальню. Когда переодевшись она спускается в гостиную, Колина там уже нет. Наверное, их время еще не пришло, выключая свет, убеждает себя она. Возможно, когда-нибудь они придут на премьеру держась за руки и в обнимку придут домой. В общий дом…