Дом на болоте

      Ей нравилась его уютная однокомнатная квартира, заполненная только самым необходимым типа кровати, рабочего стола и шкафа для одежды, спрятанная на Юстон-Роуд за пышными фиолетово-сиреневыми кронами деревьев, совсем недалеко от вокзала Кингс-Кросс. Время от времени он спрашивал, с чего бы вдруг прежде снежно-белые цветы изменили свой оттенок, а она не находила ответа, потому что не знала его. Ей нравилось молчать рядом с ним, и это молчание порождало одну из главных истин, которые были известны им обоим.       Воскресным утром она целовала его в щёку, пока он сидел за мольбертом и что-то быстро заштриховывал на холсте. Его пальцы были испачканы грифелем и углём, светлая чёлка, спадавшая на глаза, становилось серой из-за того, что он время от времени поправлял её почерневшей кистью. Она едва заметно взмахивала волшебной палочкой, от чего щёлкал переключатель на электрочайнике, и вода начинала нагреваться. Он откладывал почти стёртый кусок угля и, улыбаясь, тянулся к ней.       — У тебя грязные руки, Драко, — смеясь, произносила она.       — Я знаю, — с едва заметно промелькнувшей ноткой печали отвечал он, прижимал к себе девушку и зарывался лицом в её рыжие волосы.       В таких моментах было что-то… магическое. Не в том смысле, в каком это воспринимается в мире колдунов и ведьм, а в ином. В этом смысле есть какое-то магловское понимание реальности. Они были одни не просто в квартире, утопавшей в аромате её любимых цветов, и даже не во всём Лондоне или Великобритании. Они были одни на всей планете. Она — сонная и улыбавшаяся, сидя на его коленях, и он — с какой-то вселенской грустью в серых глазах и испачканный углём, крепко прижимавший её к себе, словно в ней в самой, в самой её сути есть спасение от этой неимоверной печали, скрывавшейся в нём.       Быть может, так оно и было.       Время как будто замирало, часовая стрелка прерывала свой ход. Всё становилось обусловленным, правильным, наполненным таким простым, таким чистым чувством. Это мгновение разрывал щелчок электрочайника. Пора заваривать чай.       Он кривил тонкие губы в довольной ухмылке, разглядывая отпечатки пальцев, оставшиеся на её белой футболке, и поднимался следом за ней. Это был один из тех выходных дней, что он каждый раз с нетерпением ждал. После войны было сложно заново адаптироваться в том обществе, которое — он надеялся, что не навсегда — потеряло доверие не только к нему, но и всей его семье. Он жил в обычной магловской квартире, полностью выкладывался на работе в Министерстве Магии, а по выходным шумно и свободно выдыхал, когда слышал отрывистый звонок в дверь: она пришла. Каждый раз она поднимала руку, демонстрируя свёрток с чем-то съедобным, и растягивала пухлые губы в самой довольной улыбке, на которую он только мог рассчитывать.       Они встретились в один из тех ужасно дождливых дней, которыми славится Лондон. Оба были без зонтов, в лёгкой одежде, у обоих продрогли пальцы, но никто не трансгрессировал в какое-нибудь тёплое место, дабы не мёрзнуть на улице, скрывавшейся под ливнем. Всё произошло само собой, слишком спокойно, словно нечто свыше заставило их появиться именно там, именно в тот момент. Заставило обернуться и не почувствовать того яростного презрения друг к другу, что было свойственно отношениям между их семьями. Она сама подошла к нему, поправила вымокшую рыжую прядь и едва заметно улыбнулась. Улыбнулась потому, что никакой ненависти не испытывала: он давно был чем-то большим, чем просто слизеринец, бывший Пожиратель Смерти, горделивый чистокровный волшебник. И ведь он тоже не покривился, а ответил ей задумчивой полуулыбкой. «Куда от тебя денешься, Джинни Уизли».       Так и не смог никуда деться от неё. Спустя около трёх часов беспорядочных блужданий за непринуждённой беседой под проливным дождём, он остановился и поначалу нерешительно, а после отбросив все сомнения, наклонился к ней с поцелуем. Всё снова произошло без лишних слов, каждый понимал, что происходит и так отчётливо и верно принимал это, словно оно должно было рано или поздно случиться. Никто не плевался ненавистью, не оскорблял. Они оба так устали от негатива, заполнявшего собой каждую молекулу воздуха на протяжении стольких лет.       Он вспоминал об этом каждый раз, как смотрел на её удалявшуюся на кухню фигуру, и проводил испачканной рукой по худой щеке и острому подбородку. На душе становилось тепло и больно, ведь каждый боится потерять такое счастье, свалившееся на него в тот самый дождливый день.       Они оба были потерявшимися и заблудшими в том, что творилось после окончания войны. Всё приходилось строить заново. Фундамент был шатким, неровным, как будто «новый дом» строился на болоте, на чём-то, что может внезапно исчезнуть. Так же внезапно, как и появилось.       Ещё никто, кроме Билла, так не откликался на её слова. Ещё никто, кроме Билла, не подтверждал её длинные реплики не менее развёрнутым ответом. Она цеплялась за него, как за спасательный круг, способный вытащить её из любых сомнений, противоречий. Только позже она поняла: цепляться необязательно. Это то, что есть и будет. Беспрекословно.       — Джинни? — позвал он, заходя на кухню, где она разливала чай.       — Да, Драко?       — Я люблю тебя.       Она поставила чайник на место, подошла к нему и обвила руками его худые плечи.