Ненарушенная клятва

I. Абажу, осознавшему всю глубину совершённой ошибки, оставалось безропотно пожинать её горькие плоды. Впервые он, предпочитающий, подобно шахматисту, загодя просчитывать ходы, решил сыграть на внезапности и оказался в меньшинстве, растеряв и тех сторонников, на чью поддержку уповал. — Выходит, сам же я и сделал Нушрока королём! — с досадой думал министр. Что ему оставалось, когда соратники, то ли пристыженные пламенными высказываниями человека-коршуна, то ли почувствовавшие настоящую силу, выказали поддержку новому королю? Только, силясь сохранить лицо и запрятав поглубже издёвку, провозгласить здравицу в честь Нушрока. Как ни унизительно склоняться перед соперником, это всё же лучше опалы. Терпя поражение, следует сохранить то, что имеешь, не сокрушаясь о том, чего достичь не удалось. Абаж смирился. Об открытом противостоянии не стоило даже думать: на стороне Нушрока армия. Палаши гвардейцев проложат путь к престолу главному министру, искушённому в военном деле. Абаж избрал единственно верную в создавшемся положении тактику: стал всячески выказывать Нушроку свою преданность, восстанавливая подорванное доверие. Он боялся, как бы его совсем не удалили от двора или, куда хуже, не заключили в крепость, поэтому вёл себя тише воды, ниже травы. Нушрок, пока в нём бушевала праведная ярость, с превеликим удовольствием вышвырнул бы Абажа прочь из дворца, из министерского кабинета, который, кстати, ещё предстояло реорганизовать, и заодно из своей жизни. Его раздражала напускная покорность бывшего друга, чрезмерная, приторная, как патока, угодливость. Хуже врага только льстец, затаивший злобу. От такого только и жди удара в спину или поднесённого с приветливой улыбкой бокала, наполненного ядом. На счастье человека-жабы Нушрок был горяч, но отходчив. Когда гнев, весь выкипев, сменился рассудительностью, новоявленный король принял услуги Абажа, хотя и давал понять, что тому придётся потрудиться, дабы сохранить прочное положение в министерском кабинете. Как ни крути, а отмахиваться от помощи человека, знающего толк в государственных делах, не следует. Пусть, коли так вышло, рядом будет проверенный, сплочённый общими тайнами интриган, чем чужак, к которому придётся долго притираться, чьи истинные намерения покрыты мраком. Если так рассуждать, — думал Нушрок, — то Абажа нельзя винить в том, что тот спасовал в решающий момент, отступив перед врагом. Трусость оказалась сильнее его. Ничего с ней не поделаешь, она досталась Абажу от рождения и тянулась с детства, с тех самых лет их искренней мальчишеской дружбы, не замутнённой разногласиями. В бесчисленных проделках верховодил всегда Нушрок и там, где предвиделась малейшая опасность, его друг всегда колебался, соглашаясь на рискованный шаг лишь после долгих уговоров или вовсе предпочтя остаться в стороне. Бывало, сам же предложит шалость, — например, пуститься в горы искать разбойничью пещеру, или стащить мушкет у надсмотрщика на рисовых полях были идеями Абажа, — а как доходило до дела, так приятель, к недовольству раззадоренного предстоящей забавой Нушрока, шёл на попятную. И папенька его, светлая ему память, доблестью не отличался, и сынок у Абажа уродился той же породы. Верно говорят: яблоко от яблони… Хотя человек-коршун лично пожелал бы упасть от такой яблоньки как можно дальше. II. Не так уж и давно Нушрок, запугивая Топседа, вздумавшего своевольничать, упоминал младшего брата короля, якобы только и ждущего возможности захватить власть. Угрозы не имели под собой твёрдой почвы и принять их за чистую монету мог только Топсед, ибо наследный принц Ялхор уродился болезненно трусливым, перспектива предстать перед скоплением народа, что-то делать и кого-то возглавлять пугала его до икоты. Придворные распускали сплетни, будто бы королева-мать, пребывая в интересном положении, налегала на кроличье мясо, оттого-де младенец вышел столь робким. Всё это, разумеется, вздор и виновата слабая наследственность, а не гастрономические изыски женщины на сносях. Только что же за король такой, которого из покоев не вытащишь, а коли вытащишь, так слова на публику не добьёшься? Однако, надо отдать справедливость, в умении здраво рассуждать наследный принц превосходил старшего брата. Ему и в мирные времена, как сказано выше, нисколько не хотелось пополнять вереницу отравленных, заточённых, зарезанных — выбор велик! — монархов, а события двух последних дней укрепили его в принятом решении. Он с радостью подписал акт об отречении от престола. Принцу выделили содержание за счёт казны, достаточное, чтобы не умереть с голоду, и отправили с глаз долой в родовой замок Акшач. Забегая вперёд, следует сказать, что Ялхор, избавившись от гнёта придворной жизни, воспрял духом, осмелел и посвятил себя занятию, о котором мечтал с детства. Принц пригласил в замок живописца, у которого брал уроки и, вооружившись кистями и красками, предался малеванию окружающих пейзажей. Говорят, его работы со временем стали весьма недурны. Жизнь Королевства, с удивлением и надеждой на скорые перемены принявшего весть о смене правителя, постепенно, как река после половодья, входила в новое русло. В народе, особенно в отдалённых уголках страны, куда новости добираются с запозданием и зачастую сильно искажёнными, никто точно не знал о причинах бунта в Олкетсе. Говорили, дескать, возникли уличные беспорядки, которые быстро подавила гвардия, Топсед со страху дал дуба — собственно, вот и всё. Появление девчонок-иноземок так и осталось тайной. При разборе завалов, опознании убитых и раненых смутьянок не нашли, хотя пленные бунтовщики на допросах рассказывали, как девочки шли с ними по улицам, произнося пламенные речи. Оля и Яло исчезли настолько внезапно и бесследно, что стоило подозревать вмешательство потусторонних сил. Тела погибших в беспорядках — как зачинщиков, так и жертв, предали земле. Среди убитых оказался и главарь мятежников, Ацинук. Гвардейский палаш раскроил ему голову. Что касается маленького зеркальщика Гурда, то он, отведя душу, вернулся домой, где был схвачен и препровождён обратно к Башне смерти, только уже не на верхнюю площадку, а во внутренние казематы. III. Церемония коронации прошла скромно. Нушрок ограничился лишь необходимыми формальностями, исключив пышные гуляния: не годилось устраивать пляски на костях. С титулом, в отличие от сброшенной династии, чьи представители паровозом цепляли к имени всяческие хвалебные наименования, он также решил не мудрить, назвавшись Нушроком Первым. Новоявленный король начал с того, что повелел убрать все до единого кривые зеркала во всех городах и сёлах королевства, включая Олкетс — если, конечно, хоть один экземпляр там уцелел. Вторым указом страна переименовывалась в Зеркальное королевство. Третьим указом зеркальные мастерские были переведены на производство прямых зеркал, кои предстояло водрузить вместо кривых. Повелитель таким манером намеревался убить аж трёх зайцев: отдать дань традиции, поскольку народ не мыслил жизни без зеркал, произвести перемены и сохранить за мастеровыми рабочие места. Затем Нушрок приступил к самому сложному делу, с которым как ни тяни, а покончить надо: предстояло решить судьбу мятежников, ожидающих своей участи в камерах Башни смерти. Тут-то и пригодилась осторожная рассудительность министра Абажа. Пылкий Нушрок, сорвавшись, сгоряча наломал бы дров. Человек-жаба на конфиденциальной встрече, прищурив глаза, елейным голосом приговаривал: — Я знаю, друг мой, вы солидарны с Верховным судьёй и не желаете давать спуску смутьянам. Однако Клов излишне резок в суждениях. Опрометчиво идти у него на поводу. — Что же вы предлагаете? — саркастически скривился Нушрок. — Отпустить государственных преступников восвояси, присовокупив компенсацию за моральные страдания? — Нет, нет, вы неверно меня поняли, — замахал короткими руками приятель. — Нам сейчас не нужны показательные расправы. Народ достаточно отведал кнута, пора угостить его пряником. Виновных надо судить — да! Но не прибегать к смертным казням! Мы ступаем по лезвию меча, друг мой. Один неверный шаг повергнет Королевство в хаос. Устроив бойню, мы не устрашим людей. Мы вновь возмутим их гнев! Пусть лучше подданные узрят ваше милосердие. Увидите, они скоро забудут ваши прежние притеснения и возблагодарят за доброту. Речь Абажа впечатлила Нушрока. Поразмыслив, он пришёл к выводу, что тот, пожалуй, прав. Так и быть, он сохранит жизни пленникам, хоть их и следовало бы вздёрнуть. Человек-коршун снова вспомнил данную девчонке клятву никому не причинять зла. Он и не причинит. А десяток-другой лет работ по осушению болот или добыче руды пойдёт на пользу не только горячим головам, но и стране в целом. Пусть возмещают причинённый ущерб. Те же, кто погиб в схватке, и без того наказаны самим провидением. Придя к такому выводу, Нушрок Первый назначил на завтрашний день первое заседание королевского суда.