Когда-нибудь однажды

Быть богиней не так уж и плохо. Это имеет свои преимущества. На Диану приятно смотреть: холеные пальчики, кожа, которая всегда подсвечена солнцем, грация, осанка — все при ней; Диана — настоящий эталон красоты, воплощение этакой вечной женской мечты. Некоторые с завистью подумают, что ну вот тут природа показала себя во всей своей могучей живописности: и прелестна, и умна, и просто такая Диана вышла, что не описать словами. И даже не будет в этом ничего особенного — от нее и правда не оторвать глаз. Но по-своему Чудо-женщине все-таки не хватало немного этого чуда: у нее было скупое холодное сердце. Такое сердце бывает тогда, когда оно не знает любви к мужчине. Ей мало доводилось об этом думать тогда, на Фемискире: она училась, дралась, читала все эти человеческие книги, которые никогда не врали, но и не говорили всей правды. Что ей расскажет книга? Ровные покатые буковки передавали свою историю, но никогда — в чувствах. Писали просто, строго: любовь — это химия, любовь — это то, что амазонки не умеют. Перед сном она распускала тугую косу и изредка занимала себя мыслями о том, кто же мог написать такое мудрое, проникновенное и правдивое, такое, что сразу все становится на места. А потом на острове произошло нечто — там разбился Стив, к ним варварски занесли понятие реального мира за пределами Фемискиры, ружье, убийства, злость, и Диана перестала думать об этом совсем. Вспомнила лишь однажды, уже много позже и все оказалось ложью. Потом только закалывала волосы гребнем и про себя смеялась: такая несуразица, а Диана считала это правдой. Так дети все принимают за чистую монету, искренние и юные, не знающие, а от того податливые — такому разуму можно внушить любую небылицу. Может и писали это специально, чтобы сделать из них идеальных женщин, но какая женщина идеальна, если она не знала первой влюбленности или разочарований мимолетной любви? Когда они легли в постель вместе, Диана знала, что делать. Она чувствовала мужчину — это все, что ей было нужно. Им нужно. Они двигались вместе, в одном ритме: подхваченные волной, плавные, шумные. Было неловко — да, но приятно, что то была неловкость на двоих, какие-то слишком серьезные взгляды, пустяковые смешки. Стив любил ее в ту ночь, по-настоящему: так осторожно мог двигаться только мужчина, которому ты дорога. Крепко обхватывать покатые бедра, целовать грудь — она и понятия не имела, что можно так целовать грудь! То маленькое, что было у них в этой деревне, осталось навсегда там. И они, те Стив и Диана, тоже остались там. Особенно там остался Стив, который ласково гладил ее по ноге: — Когда-нибудь однажды ты убьешь меня, Диана. Она в тот момент совершенно серьезно посмотрела на него, приподнимаясь на локте: — Что ты такое говоришь, Стив? — какое-то непонимание запечатлелось у нее в морщинке между бровями. — Я не хочу тебя убивать. Стив посмеялся, совсем чуть-чуть, тихо в этой мирной ночи. У него еще так от этого смеха сложился подбородок, что Диана смягчилась и улыбнулась этой обыденной вещи. Он заигрывающе приподнял простынь на ее бедре выше и обескураживающе произнес: — Это что-то вроде метафоры. Диана. — Я знаю, что такое метафора, Стив. Таким не шутят. — А говоришь, что не хочешь убивать, — снова рассмеялся Стив. — Будешь ты спать сегодня или нет? Конечно, тогда она заснула, но те слова, сказанные Стивом, были как веретено: одна за одной нитка-мысль наматывалась на него и беспрерывным было это кручение, все вертелось, вертелось, становилось больше и не рвалось. Диане бы с ума тогда было не сойти, но нет, что за глупости — так нельзя. Но и говорить, что однажды она убьет тоже — нельзя… Стив в итоге и правда погиб, но что обо всем этом было говорить. Война убила его и злость убила его, а еще, может быть, его немного убила Диана. У нее как будто бы и сейчас звенело в ушах, а через этот звон слышались какие-то обрывистые вдохи Стива, когда он говорил ей: — Я должен. Мне нужно. Ты убьешь меня. Диана. Я люблю тебя. Ты убьешь меня. Я люблю тебя. Этот звон поглощал, засасывал как воронка с громким хлюпом, она открывала глаза, но ничего не было и никого не было вокруг. Ей хотелось бы слышать его взаправду, хотя больше всего хотелось бы слышать, что это совсем не она его убила. Тогда только, уже лет шестьдесят спустя, Диана вдумалась в слова: любовь — это то, что амазонки не умеют. Но поняла для себя, что женское сердце, несмотря ни на что, — да. Ни с чем не перепутать того трепета, когда видишь мужчину, к которому тебя тянет как магнитом это глупое-глупое сердце. Так это случилось с ней, когда она впервые увидела Стива. И так это осталось с ней до сих пор, как будто тупым обрубком застряло в самом ее нутре. Диана смутно понимает, что все равно не смогла бы жить со Стивом «долго и счастливо». Хотя бы потому, что «и умерли они в один день» — абсолютно не про них. Стива Тревора справедливо признали героем, она оплакала свое разбитое сердце, все ее сущее уже хотело к нему, но спустя шестьдесят лет этого было достаточно — и ее печаль побледнела до состояния приятного воспоминания. Едва ли она не желала чуть больше времени: для них двоих, вновь в какой-нибудь маленькой деревушке, которой и на карте-то нет, но вдали от злачного закопченного Лондона с его последствиями войны. Возможно, ей даже хотелось бы назад, в свой дом, на свою землю, где она сильнее всего морально и впервые встретила Стива, где так долго, так упорно тренировалась, любила землю, легенды, особенно сильно любила жить. Но мечты Дианы работают странно: против нее. Она в огромной коробке-Лондоне, а он совсем не смахивает на маленькую деревушку, Фемискира осталась позади где-то шестьдесят лет назад, а Стив… ну, Стив Тревор сегодня — национальный герой и у него нет времени, чтобы пересечься с Дианой хотя бы на минутку. Да и она занята, все эти дела, шумные люди, какие-то изыски современного мира, вокруг настоящий хаос, какие там встречи? Но… разве что однажды, вернуться бы в тот день. Испытать еще раз то самое нечто как в утро, когда они были вместе: — Все нормально? — Почему ты спрашиваешь? — недоумевала Диана. Эти мужчины такие странные! — Не знаю, выглядишь такой. — Какой — такой, Стив? — Как будто все на свете знаешь, — он ударил ее по носу указательным пальцем и улыбнулся, что даже уши приподнялись. Диана сначала сощурилась, а потом так долго смотрела на него, что в глазах защипало от чувств. Стив склонил голову. Но улыбка… она у него была такая, что Диане тут же закололо где-то внутри. Этому амазонки никогда ее не учили — вся накопленная нежность пробила своей силой трещину, и целым каскадом, как через сито с огромными брешами, полились эмоции. — Может… а может и знаю, — Стив кивнул — ну конечно она знает, ничего удивительного для слепленной из глины рукой Зевса женщины. Жаль лишь, что Стив когда-нибудь однажды так и не узнал, что дело даже не в том, кто она или что знала Диана именно благодаря ему, а не книжкам, которые врут. Но Стив Тревор — национальный герой. И сейчас, да и спустя долгие годы, он вряд ли найдет время на «когда-нибудь однажды» с Дианой, чтобы поинтересоваться. Так что не такое уж это иногда и большое преимущество, с сожалением признавала Диана, — быть богиней.