Стеклянные осколки

Земля у подножия Башни смерти усеяна крошечными стеклянными осколками. Иногда в воздухе раздаётся нежный печальный звон, словно играют невидимые колокольчики. Это ветер, заплутав в камнях, двигает кусочки стекла, сталкивает их между собой, шлифует им бока. Возле Башни смерти, тёмной громадой возвышающейся над окрестностями, бросающей на город длинную тень, всегда безлюдно. Лишь по ночам, таясь от стражников, сюда приходят безутешные матери, вдовы, возлюбленные, сёстры. Боязливо озираясь во тьме, они уносят с собою пригоршни осколков. Битое стекло — это то, что некогда могло дышать, думать, любить. То, что раньше было человеком, в чьей груди стучало живое сердце. Говорили: у Нушрока нет сердца. Вместо него в грудь министра Творец вложил бесстрастный кристалл горного хрусталя. Молва заблуждалась, и сердце у Нушрока было. Точно такое же, как у всех остальных людей, настоящее, бьющееся. Сейчас оно неистово колотилось от адской смеси страха и унижения. По ночам к Башне смерти приходят те, кто жаждет сохранить частичку памяти о близких. Человек-коршун успел подумать: возможно, Анидаг тоже придёт сюда, когда он превратится в груду стекла. В ясные дни земля под Башней смерти нестерпимо сверкает. Это осколки отражают своими гранями мириады солнц. Их свет режет глаза, даже его, Нушрока, принуждая жмуриться. Человек-коршун не умел смотреть на солнце. Точь-в-точь так же ослепляюще блестели глаза цвета весеннего неба, встретившиеся с его хищными чёрными глазами в жутком поединке. Девчонка смотрела грозно, уверенно, взор её метал молнии, жёг его раскалёнными угольями, пронизывал насквозь. Нушрок не выдержал, закусил губу, чтобы не вскрикнуть от боли, вжал голову в плечи. Он опустил глаза, прикрыл их ладонью и, корчась, отступил. Впервые в жизни отступил. — Ага, ты опустил глаза! — ликующе закричала девчонка, делая шаг вперёд. Что это за девчонка? Откуда она явилась? Никогда ещё министр не видел таких сверкающих глаз. — Кто ты? — спросил он, задыхаясь. — Откуда ты пришла? В его родном Королевстве нет таких людей. Нет их и в соседних государствах. Может быть, она родом из неведомого мира, о котором рассказывала ему нянюшка в далёком детстве? Когда-то давно-давно Нушрок слышал истории о стране, где люди глядятся в прямые зеркала, а кривые потешают публику. Но ведь это просто сказки? Кривые зеркала придумал невесть кто в незапамятные времена. До сих пор не случалось такого, чтоб жители Королевства в них усомнились. — Кто ты, девчонка? Могущественная ведьма? — Нет. В моей стране даже дети не верят сказкам о ведьмах. В груди родился молящий вопль: «Пощади!», но так и остался неисторгнутым. Отпрыску рода Нушроков не пристало просить пощады, как милостыни. Да ведь она всё равно не помилует его! Или он победит — или она. Другого исхода не дано. Ещё один шаг назад, к краю площадки. Нушрок почувствовал холодное дыхание гибели. Отчаяние заставило его вновь поглядеть на странную соперницу. Но взор его утратил остроту и, наверное, никого уж не способен был испугать. Красной вспышкой полоснул шейный платок. Нушрок метался, в то время как девчонка, ощущая возрастающее смятение противника, продолжала испепелять его страшными голубыми глазами. Нушрок, дрогнув, снова опустил голову, таким же движением, каким склоняется зверь перед бичом укротителя. — Ты боишься правды, проклятый Коршун! — обличающе крикнула она. — Откуда тебе знать о правде, девчонка? — взвизгнул Нушрок. — Почему меня пугает красная косынка на твоей шее? Ещё шаг. Откуда она, из какой страны? Кто вложил в этого, в сущности, совсем ребёнка, неодолимую силу? Какие чистые глаза… Они душат, душат его. Нушрок готов сдаться, только бы эта пытка прекратилась. — Не смотри на меня! Не смотри, не смотри! Я задыхаюсь, мне нечем дышать! Не смотри-и… В остервенении он выбросил вперёд руки, попятился, готовясь к прыжку — и, оступившись, рухнул вниз. Скрюченные пальцы, силясь зацепиться хоть за какой-нибудь выступ, схватили пустоту. Резанул порыв ветра. Нушрок нечеловеческим усилием подавил крик и в последний миг зажмурил глаза. Земля у подножия Башни смерти усеяна тысячами тысяч стеклянных осколков. Никто не выдерживает их блеска, как некогда не мог вынести взгляда человека-коршуна.