Все будет хорошо, когда я окажусь в гробу.

"Болезнь 21-вого века..." Как бы я хотела начать свой рассказ с таких пофосных слов, поговорить о том, как плохи подростки, бла-бла-бла, но я сама подросток, а поговорить я хочу не об этом. А о себе. Эгоистично? Еще как.  "Юношеский максимализм – это выраженная особенность психики подросткового и юношеского возраста в крайней категоричности, прямолинейности, недостаточной гибкости в суждениях, преувеличенности в выводах, взглядах, недостаточной способности к компромиссам, поспешности в выводах, полярности в суждениях и мнениях, излишней эмоциональности в мышлении. В этом возрасте многие события могут оцениваться как безусловно положительные или безусловно отрицательные, так же оцениваются и окружающие люди." Так отзывается обо мне моя недалекая мать. Она считает, что знает мир лучше, так как она прожила больше. А судя по ее рассказам, она то попадала в ментовку, то ломала себе нос, получала постоянные выговоры от взрослых. Помню, как она орала на меня за то, что я не лажу по заборам, как другие подростки, а сиду дома, в безопасности, с книгой. Думаете, мне этого хотелось? Думаете, я хотела постоянные боли? Думаете, я хотела бояться упасть? Думаете, я хотела себе неизлечимое заболевание? Нет, спасибо. Но болезнь никогда не спрашивает. Нечто подобное сказала мне девушка в больнице. Мы лежали в педиатрии, где была уйма детей с проблемами с ЖКТ, которые радостно носились по отделению, не понимая, что больница их второй дом, а не школа. Та девушка болела также, как и я — серьезная разновидность болезни, которая проявляется в детстве... и до конца вашей жизни ваш же иммунитет убивает ваш организм. Мы обе отказывались верить в лечение этого. Потому что нас не вылечили. Потому что вылечили только легкие формы у других. И то не вылечили, а купировали. Мы делали ставки: успеет болезнь вновь проявиться до смерти этого парня, а может он умрет раньше. Наша болезнь приводит к слепоте девушек в 70% случаев. Я была в очках в тонкой оправе, моя соседка была в очках с толстыми линзами. Мне было ее жаль. Она была очень красивая, а эти лупы все портили. Я как-то сообщила ей об этом, на что она ответила, что ей тоже жаль меня. Мы обе ненавидели, когда нас жалели. Утром мы просыпались с болями. Я вставала раньше и помогала подруге разработать суставы. Они страдали больше всех — суставы. У нас с той девушкой были одинаковые взгляды на жизнь: мы не ждали спасения — мы ждать смерли. Осложнения и смерти. Один раз в день нам давали обезболивающее в таблетках, которое почти не действовало. Когда дни были не такими плохими, мы откладывали их. И пили сразу несколько, когда хотелось кричать. Любому бы человеку с нашей болью хотелось бы кричать. А мы привыкли. Как-то мой врач просил описать боль по шкале от одного — все отлично, — до десяти — хочется кричать. Я назвала цифру одиннадцать и свернулась на постели. У нас с девушкой были проблемы с сердцем, с ЖКТ из-за таблеток и с мозгом из-за сосудов из-за сердца. Я могла бы сказать все это грамотно, но мне так привычнее — так люди меня понимают. Я гордо говорила всем, что погуляю на их свадьбах, улыбаясь и смеясь, в душе надеясь, что я умру через неделю. А может не проснусь завтра? С той девушкой мы не общались больше, как только покинули больницу после плановой госпитализации. Через год и три месяца мне приходит сообщение с ее номера. Номерами мы обменялись еще в последний день в больнице, хоть и понимали, что созваниваться не будем. Сообщение было очень простым, от лица матери девушки. Женщина сообщила, что ее дочь написала заранее смс, которое она прислала следующим. "Если ты читаешь это, то я выиграла. 1:0 в мою пользу. Встретимся в Аду." Все было просто. Единственный человек, который меня понимал, — умер. На похоронах мне сообщили, что ее сердце остановилось. Ее пульс скакал до 220 в последние дни. Видимо, она не принимала лекарства от тахикардии. Многие подходили ко мне, словно я была близким другом девушки, говорили, что я справлюсь, меня не ждет такая участь. Участь? Я ей завидую. Каждый день кто-нибудь говорит, что все со мной будет хорошо. Да, будет, когда я окажусь в гробу.