Поздней осенью

      Спальня. На широкой кровати лежит парень, свернувшись клубком. Солнце уже пробивается сквозь жалюзи, и его лучи несмело ложатся на лицо и руки, выглядывающие из-под темного покрывала.       Дернувшись, парень просыпается. На миг его лицо приобретает мечтательно-сонное выражение, но тут же сменяется отрешенностью. Он садится и спускает босые ноги на пол.       Включает кофеварку, принимает душ. Вытирается полотенцем, пока идет на кухню. Пьёт остывший кофе, глядя в окно. Затем вспоминает, что не оделся, и идет в спальню. Открывает шкаф. В шкафу много одежды. Он не помнит, когда ее покупал и где. Она не вызывает в нем никаких эмоций. Он хватает рукав синего пиджака. На нем еле заметное бурое пятно. Кровь? Пролитое кофе?       Он равнодушен к вещам. Ко всем, кроме старого синего шарфа, коричневого пиджака и темного пальто. Во всем шкафу это единственные особенные вещи. Он с нежностью касается их пальцами. Наступила осень. Теперь можно. Она не обидится.       Он надевает рубашку, пиджак, пальто. Привычным движением завязывает шарф. Каждое прикосновение ткани отзывается в нем теплом и болью. Он любит эти вещи и ненавидит.       Память сразу возвращает его в тот день, показывает его во всех подробностях, со всеми звуками и запахами, с теплом солнечных лучей на лице. Они куда-то идут, и она цепко, очень цепко держит его за руку, и сердце его трепыхается, как раненая птица. Ему больно от слишком большого счастья. Они шли долго. Солнце грело, камешки хрустели под ногами, где-то вдали с ревом проносились машины.       Он ощутил, что по щеке потекла слеза, и удивленно смахнул ее. Пока не время. Еще не время.       Он пошел по привычной тропе, которой не осмеливался ходить, пока не наступала осень. Осень была его наказанием, мучением. Её длинные ночи разрывали его на части, раздирали сердце острыми когтями, приходили во сне кошмарами. Сердце болело так, что казалось слепленным из окровавленных кусочков, которые режут острыми осколками льда. Кюхён слушал шелест палых листьев под ногами и представлял, что рядом с ним идет она, как тогда, давным-давно. Может быть, она на самом деле следует за ним безмолвной тенью? Он вытащил руку из кармана пальто и несмело коснулся воздуха рядом с собой. Дуновение ветра разнесло по телу мурашки.       С течением времени раны не заросли, а превратились в глубокие овраги, заросшие и темные, таящие опасность. Он пытался бороться с ними, пытался вырвать сорняки, но они как будто только сильнее врастали корнями в его ослабевшее от горя и тоски тело, лишая силы воли и желания бороться. Скоро ни надежда, ни вера, ни друзья, ни враги уже не могли пробиться сквозь толщу льда, покрывшую его раны, и он стал отшельником в своем сердце, ушел туда, откуда его уже никто не мог достать.       Только осень ненадолго могла осветить его душу. Он поднимался на холм и безмолвно кричал, глотая ветер. Слезы катились по его щекам.       А потом он возвращался домой, где его ждали ночи бесконечной грусти и тоски. Снимал пальто и шарф и садился в кресло. Он мог просидеть так долго, очень долго. Он ждал, когда она заберет его. Когда-нибудь его желание осуществится. Он не будет больше один. Он верил в это.