Один шаг до пропасти

      Ей остался лишь шаг — единственный шаг до пропасти. Мгновение перед падением в бездну. Последний грех до триумфа мира теней.       Она, кажется, на самом краю — как будто на конце невообразимо тонкого лезвия. Спасения нет.       Она давно утратила контроль. Она почти преступила черту. Светлая королева Марго шагнула во тьму.       Она дрожит, трепещет в его руках, и именно эта власть над смертной возвеличивает его стократ. Сопротивление сломлено, воля пала перед высшей силой — и каждая секунда, каждый миг рядом с ней предрекают его победу. Она чиста и светла — но только не теперь, не в эту минуту. Сейчас перед ним иной её облик — тёмная грань её души.       Он жаждет её — и она льнёт к нему, опаляя дыханием безупречное, совершенное лицо. Королева в восхищении. Она заворожённо всматривается в льдисто-голубые зеркала, отражающие её саму, и, на миг забывшись, растворяется в его взгляде, тонет в объятиях тьмы, как исчезли когда-то в бездне иссиня-чёрных вод тревожные жёлтые цветы.       Она здесь, с ним, покорна тёмной воле — отныне и навеки. Она — его путь. Его собственный путь к недостижимому Свету.       Он сминает прозрачный шёлк её платья, и она едва не задыхается от запретного огня, сжигающего её дотла. Его пальцы тонут в её мягких кудрях, его взгляд — в её изумрудных глазах. Он скользит руками по её оголённым плечам — и она запрокидывает голову, и смех зеленоглазой ведьмы льётся хрустальной музыкой темноты.       Она — благодаря ли только волшебному крему? — невероятно красива, и эта порочная ведьминская красота, эти искорки безумия в зелёном огне опьяняют сильнее любого вина.       Дразнящие прикосновения обжигают пылающие щёки, достигают самого уголка губ — и гордая женщина принимает правила игры: дрожащие тёплые пальцы вычерчивают невидимые узоры на обтянутой чёрной тканью груди, глаза загораются…       Околдованная, искушённая, завлечённая в расставленные сети — она отнюдь не бессильна. Она королева.       Их танец — полночный танец страсти, танец самых сокровенных желаний — как будто давно угас, праздничная ночь, вероятно, канула в небытие — но ей, право, всё равно. Она, ведомая сатаной, извивается в его сильных руках, она ещё продолжает танцевать, не ведая, что каждый её шаг — на грани разверзшейся пропасти, каждая мысль, вымолвленная бархатным шёпотом, — тайная грёза её одурманенного разума. Она не знает, что всё предрешено, — и тем сладостнее её непокорная близость и чувственнее каждая фигура дьявольски восхитительного танго.       Его обволакивающий взгляд, в котором заключены осколки небес, ненавидимых им, пронзает её всю, проникает в самые глубины сознания — и в эту чарующую минуту для неё нет и никогда не было ничего, кроме пепельной лазури его полуприкрытых глаз. Маргарита порывается прильнуть ещё ближе, и, когда вдруг оказывается совсем рядом, когда случайные искры касаний разжигают неистовый огонь, она подаётся вперёд и первая целует его, приникая своими раскалёнными губами к его, — и всё вокруг исчезает.       Где-то внутри взрываются тысячи солнц, перед глазами пылают кроваво-алые языки пламени, пространство как будто сжимается настолько, что она не может дышать, что цепляется за его плечи, боясь не удержаться, сорваться, упасть, — и они, не имея крыльев, летят вдвоём… к поднебесью ли? В самую бездну? Она чувствует: точка невозврата давно пройдена ею, она знает, что теперь — согрешила.       Их танец ещё продолжается.       Каждый его пасс, каждое её движение — совершенны и предельно точны. Она больше не оступится, и никакая власть над ней, никакая боль не заставят её упасть — иначе танец окончится и она будет бессильна. Переплетение пальцев, неотрывные взгляды — смешение живой майской зелени и ледяного лунного серебра, — едва ощутимое прикосновение, едва различимая усмешка… Её расколовшийся мир, замерший, прежде чем рухнуть и осыпаться к её ногам; его бездонная, безжалостная темнота, замершая, прежде чем поглотить её и его самого.       Они оба на самой грани.       Всё вокруг исчезает, как давно померк свет, — только танец ещё не окончен. Она тонет во мраке, ещё больше запрокидывая голову назад, — но печать дьявольского поцелуя сжигает её губы, её всю, и она уже не ищет спасения, безропотно принимая уготованное, прижимаясь к нему ещё сильнее. В глазах напротив — смесь торжества и неподдельного восхищения, и она продолжает слишком опасный, но искушающий, влекущий во тьму танец чувств и желаний.       Она одурманена. Его руки скользят по её обнажённой спине — или сама ночь, благоволящая сатане, обнимает её? — и в этот час она желает лишь одного, а точнее — она не желает ничего, о чём бы могла просить. Она желает уйти и остаться, отречься или прильнуть, не существовать или жить только одной этой ночью, только этой коварной луной; упиваться своей королевской силой — и вдруг стать легкомысленной, чтобы поддаться тёмной стороне своих мыслей…       Она хочет наступления утра и во сто крат сильнее — никогда не прекращать этого танго, в одном котором — вся её суть. Она давно утратила контроль над собой.       Огненные прикосновения губ спускаются ниже, замирая на выгнутой шее, на тонкой ключице, на вздрагивающем плече и опять поднимаясь, чтобы зарыться в мягком шёлке волос. Шепчут что-то о страсти и снова — на выдохе — произносят так желанное ею «моя королева». Она ещё продолжает свой незримый танец, и ей кажется, что она совершенно пьяна, хотя Марго точно знает, что не пила вина, следуя совету мессира. Она снова смеётся, но смех этот выходит беззвучным, и дьявол склоняется к её устам, чтобы испить его, словно совсем недавно — наполненную кровью чашу. Она различает его частое дыхание и вдруг думает, будто Воланд тоже опьянён — так же сильно, как и она сама.       Ей остался всего лишь шаг — и она его совершила. Иначе не могло быть — ведь так?       Всё было предсказано, предрешено. Она знала это.       Один шаг до пропасти, до самой бездны — так много и ничтожно мало теперь…       Теперь — когда её щёки становятся пунцовыми, когда в изумрудных глазах — червонные всполохи огня, когда лицо горит — не то от его бесконечных прикосновений, не то от её собственного внезапно вспыхнувшего в ней чувства. Она мечется в агонии, она задыхается — и только мессир способен спасти, удержать её, снова и снова делясь с ней своим дыханием, и она жадно глотает его, всё порываясь ближе, не отпуская, зажмуривая глаза, теряя себя саму…       Как во сне, разжимает пальцы, отрываясь от дьявола, и делает шаг. Едва не падает, но всё же не оступается — и звонко смеётся, протягивая руки, чтобы в следующий миг он шагнул следом за ней и их танец разгорелся вновь — каждым движением, каждым звуком, каждой искрой всеобъемлющего пламени.       Он увлекает её за собой — и она, теперь уже вовсе не светлая королева, снова идёт за ним, снова теряет разум и почти забывает себя, снова поглощает его величественный силуэт горящими глазами… Он, верно, играет с ней — но в этой чувственной игре заключён весь её мир.       Ночь бесконечна — в его взгляде ещё отливает прозрачной лазурью серебряная луна. Ночь — особенная, праздничная ночь — истинно бесконечна, но… Почему-то она слышит, как кричат петухи. Она слышит — и смотрит ему точно в глаза, совсем не замечая множества окруживших их танец мертвецов — гостей весеннего бала; не замечая и густого алого тумана, обволокшего всё вокруг, и больше не чувствуя огня его несокрушимой силы, его всемогущества.       Она не видит и предвкушающей усмешки на его губах, которые только что порождали безумие, которые целовали её — или же… Что предвещает его долгий взгляд, обращённый к ней? Разве он, сатана, ещё не властен над ней беспредельно? И разве их танец не означает единственный и последний грех, в силах которого повергнуть её просьбу — ещё не произнесённую просьбу о мастере — в бездну, в забвение?       Так значит, тот самый шаг, единственный шаг всё ещё не совершён. Так неистово влекущая её пропасть только распростёрлась внизу, когда она, Марго, замерла на грани, когда была готова исчезнуть.       Её собственное безумие ещё не свершилось.       Она отпускает его руку и порывается вперёд — прочь от него самого, прочь от смертельного огня, сжигающего её… Наяву ли?       Истинной ли была соединившая их страсть и реальна ли ещё мгновением ранее она сама — или то был лишь искажённый морок её силуэта, отражённого в ясно-голубых зеркалах?       Она устремляется прочь, прочь из этой комнаты, прочь от ночи и самого мессира, — но его ладонь, преграждающая ей путь, останавливает её.       Она оборачивается — она не смеет не обернуться — и впивается взглядом в его глаза, отливающие тысячами кроваво-красных огней. Она хочет лишь одного: шагнуть навстречу и этим смешать иллюзию с реальностью, как дьявол смешивает в человеческих сердцах страх и любовь.       Сделать единственный шаг — и обратить рассвет ночью, и вновь отдаваться власти танца и потаённых, глубоко сокрытых желаний в её душе…       Сделать шаг — и безропотно подчиниться тёмной силе.       Шаг — всё решится.       Ведь её судьба предопределена.       Шаг — кануть в самую бездну. Падать вниз, не боясь разбиться, вечно оставаясь в его руках.       Этот шаг остаётся несовершённым.       Она оборачивается, замерев, и спустя миг его глаза уже не смотрят на неё — а только ей вслед.       Он опускает руку, и преграда насовсем исчезает.       Всего шаг…       Маргарита ещё мгновение смотрит вниз — туда, где колыхнулась тень от его застывшей фигуры, туда, где он ещё мог удержать её.       Ей остаётся только шаг — но теперь она устремляется прочь. Она знает, что теперь свободна. Невидима и свободна, как прежде, и в её силах спасти того, ради кого, для кого одного она здесь.       Марго не видит лишь того — однако она чувствует это, — как его рука, протянутая ей вслед, ловит клочок пустоты.       Рассвет рассеивает последние очертания темноты.