Говори

Должна признаться: я терпеть не могу слово «внезапно» и все его производные. И вообще всё, что связано с внезапностью. Например, сюрпризы я не люблю: если я знаю, что кто-то хочет преподнести мне подарок на именины, то всегда интересуюсь, что именно это будет. Перед тем, как прочесть незнакомую книгу (если это, конечно, не учебный фолиант), заглядываю в конец, чтоб без неожиданностей. Внезапного со мной за последние сутки произошло порядочно. Мне следовало уже усвоить, что все мои злоключения обычно происходят в конце путешествий… Но Виме я пока об этом рассказывать не хотела. Я не была уверена, расскажу ли я ей вообще. Несмотря на всю ее видимую добродетельность и альтруизм, и всю мою терпимость к людским грехам, я прекрасно помнила, что Вима – расистка, и была таковой все пятьдесят пять лет своей жизни, наверное. Так что я за обе щеки уплетала желанную яичницу с жареной ветчиной, запивала ее горячим чаем, и старалась в процессе не чавкать, потому что Вима этого не любит. — Так на тебя по дороге не напали ни разу? Я, в очередной раз набив рот, прожевала и мотнула головой – нет, не напали. И это вранье. Бессовестное вранье, за которое мне должно быть стыдно, и если Вима обнаружит, что я вру, мне влетит… Но я врала все равно, потому что рассказать эту историю и в ходе повествования придумать рациональное объяснение тому, как я спаслась от хускерла с двуручным топором, и не выдавать личность моего спасителя – это представлялось мне невозможным. Наврать я могу, а наврать с три короба – нет, увы. — Не спеши. Ешь спокойно. Кивнула – хорошо. Есть спокойно, заняв обе руки… И молчать. Чтобы не врать. Но ведь правда – она невероятна и внезапна. Как раз тогда, когда я остановилась на ночлег и сложила костер, на свет прибежал, увы, не мирный баран с холмов, а воинственный врайкул. Если честно, за мгновения, которые прошли между тем, как он показался из-за ближайшей сосны и тем, как он застыл в ледяной глыбе, а потом звонко рассыпался на куски, когда мой спаситель как следует наддал по этой глыбе деревянным посохом… За те короткие мгновения я успела распрощаться с жизнью. Хотя ничего, если честно, перед моими глазами не промелькнуло: просто не успело. Быть может, люди лгут, когда говорят о том, что именно происходит перед смертью. Быть может, все дело в том, что умереть мне было не суждено… — Привет, - сказал он на всеобщем, садясь у костра. Вот так, просто. Я, конечно, молчала, внезапно подмечая про себя при свете разгорающегося костра, что его коже вернулся персиковый цвет. Я бы спросила без промедления, если бы могла: «Ты шел за мной?» «Зачем ты спас меня? Ведь ты мне ничего не должен». «Свет, неужели ты шел за мной?!» «Почему я ничего не заметила?» И множество других вопросов, я бы задала их все. Или я бы сказала «спасибо», Свет, конечно же сказала бы сразу, если б могла. Но я молчала, надеясь, что он догадается. И от шока, конечно, тоже. И от внезапности происходящего. - Все в порядке, - добавил он, и я про себя отметила его мягкий и приятный акцент, хотя так и не смогла потом понять, как я сумела – в таком-то состоянии. – Все нормально, я сейчас уйду. Не бойся. Вот. Он достал что-то из кармана и протянул мне. Если что-либо могло повергнуть меня в удивление еще большее, чем ранее, то лишь это. Я обнаружила – тоже внезапно, что все еще сжимала в побелевшей ладони кремень. Я положила его на землю – с максимальной осторожностью, с какой только могла, и протянула руку. Мне на ладонь упал маленький холщовый мешочек. - Это морошка, - сказал он. – Я нашел по дороге сюда. У меня еще есть. Я продолжала держать руку вытянутой. Он вздохнул, развернул мешочек и взял из него ягоду. Потом отправил ее в рот и, прожевав, улыбнулся. Я опустила руку, а мешочек положила на колени. Сегодня он чуть не умер. Но вот он стоял передо мной, жизнерадостный и улыбающийся, будто бы ничего и не случилось. Будто бы и я тоже не была только что на волосок от смерти. Внезапно. - Всё, видишь, я ухожу, - сказал он и снова скрылся в чаще. Стало гораздо темнее и, когда я все-таки собралась с силами и разожгла костер, куски – уж никак это не назвать иначе – напавшего на меня хускерла особенно бросились в глаза. Замороженные шматы мяса и оторванная голова – повернутая ко мне лицом, на котором застыло... хм... да пожалуй что желание отрезать мне ухо и повесить себе на ожерелье. Дело было не в том, что это зрелище могло лишить меня аппетита, а просто в том, что пробудило страх: а вдруг там, в лесу, еще? Обычно по одиночке ходят разведчики, не придут ли его товарищи за ним, когда он не вернется с патруля? Я не знала, что делать. То ли перейти в другое место, то ли рискнуть и остаться. И, несмотря на то, что мне хотелось спать, а Криг уже успел уснуть, я приняла трудное решение – собрала свои пожитки, разбудила барана (пришлось пожертвовать морошкой – я сунула ее под нос Кригу, и он тут же открыл глаза и все зажевал, изрядно обслюнявив мне руку), затоптала огонь и поехала дальше. Темнота опустилась на лес буквально через несколько минут. Тучи укрыли луну и звезды, и вскоре пошел снег. Я кляла себя за то, что не смастерила хотя бы факел; потом – вообще за то, что уехала с места ночлега; потом – за то, что испугалась темноты. На западе завыл волк – далеко от меня, но то совершенно очевидно был живой и, вероятно, голодный волк. Криг фыркнул и потопал чуть быстрее. Ему и темнота была нипочем, он шел и шел в опустившемся на нас мокром и непроглядном мраке – под снегом, по иголкам. Я вжала голову в плечи, подняла воротник, натянула капюшон – только не очень плотно, чтобы в случае чего услышать, с какой стороны волки. Темнота встала – хоть глаз выколи. Теперь я была не только немой, но и слепой: ни увидеть нападающего, ни на помощь позвать. И в тот момент, когда я была уже готова сползти на землю, скомандовать Кригу остановиться и лечь, заползти под его воняющую мускусом тушу и сжаться в комок, из леса вынырнул маленький красный огонек. Похожий на светлячка. Он подлетел ко мне и остановился у моей головы. Я различила свои руки, даже заметила, как сильно они дрожат – странно, в темноте я себе в этом отчета не отдавала. Сразу стало легче. Я ехала и ехала, то и дело прислушиваясь к лесу на западе, но волки больше не выли, до меня доносился лишь еле различимый – а может, воображаемый, - хруст веток под чьими-то ногами. Через некоторое время я заснула в седле. Открыв глаза, уже при свете восходящего солнца, я обнаружила, что Криг щиплет травку, стоя у крутого обрыва над горной рекой. Еле-еле совладав с тошнотой от внезапного лицезрения пропасти, я глянула направо. Мост. А на другом берегу – место назначения. Приют Янтарной Сосны. Это тоже было очень внезапно. И тоже слишком легко… - И ты вообще никого не встретила? - переспросила Вима. На ее лице я увидела совершенно четко обозначенное недоверие. – Ни патрулей, ни местных жителей? «Клыкарров. Они продали мне кое-что важное». Ну пожалуйста, пусть она отвлечется, пусть спросит, что продали, и почему это важно, ну пожалуйста, пожалуйста… - И всё? Свет, ну почему она никак не хотела прекратить допрос. Неужели она по моему выражению видела, что я недоговариваю? А взгляд – как будто сверлил. «Еще одного». - Одного кого? Человека? – она поджала сухие тонкие губы. Занять руки столовыми приборами и набить рот едой уже нельзя – я слишком поспешно всё съела. Солгать тоже не получилось бы, у меня дрожали пальцы. Когда Вима так смотрит, они у меня всегда дрожат. «Син’дорай». Прикосновение к груди кулаком и резкий всплеск пальцев – хлынувшая кровь. Острое слово, липкое слово. Горестное и гордое слово – дитя крови. - Тебе повезло выжить. …сейчас скажет, что они чудовища. - Они чудовища. ...несмотря на то, что теперь Солнечный Колодец – чистый Свет... И так далее... - Несмотря на то, что они получили такой великий дар от Света, их природа остается прежней. «Да, матушка». - Ты убила его? Если да, Свет тебя простит. Иногда она говорит такие вещи, что я не понимаю, как все добрые силы в этом мире от нее еще не отвернулись... «Нет, матушка. Я ушла». - Тебе повезло, - повторила Вима. - Ты ведь не планировала скрыть это от меня? Я помотала головой. И поняла, что очень устала. Не физически, нет. Я устала душой. Устала от колоссального, чудовищного количества ненависти вокруг. Я должна, просто-таки обязана – это вдалбливается с детства – ненавидеть тех, кого мне велят ненавидеть. Есть даже такой закон. И если кто-то узнает, что я ему помогла, меня будут судить. Возможно, на первый раз мне ничего не грозит, кроме словесной порки от властей (и Вимы), но… Я по закону обязана ненавидеть их. А если я не желаю? Если я хочу хотя бы дать кому-то шанс вместо того, чтобы сразу испытывать к нему немотивированную ненависть – просто потому что «полагается» и «установлено? Вот этот син’дорай, например. Он не сделал мне ничего плохого, более того, он спас мне жизнь. Я и его должна ненавидеть? Папа рассказывал, как несколько лет назад сидел на берегу и удил рыбу. Рядом с ним совершенно неожиданно уселся какой-то орк в большой шляпе, с костяной удочкой и мешочком наживки. И тоже начал удить. А потом, когда у папы закончился мотыль, он ему дал своего. Не обменялись ни единым словом, но прекрасно посидели, а после - разошлись, каждый своей дорогой. Папа потом рассказывал эту историю неоднократно, и все, кроме мамы, которая все поняла (и я так рада этому!) пугались, хватались за сердце… зачем? Разве же это не приятнее сердцу, чем слепая ненависть? Разве папе было бы лучше, если бы он тут же схватился за нож и инициировал драку со смертельным исходом – причем непонятно, для какой стороны? Пусть короли и вожди ненавидят, а я – плебей – не хочу… Но Виме этого не понять никогда. Плебс должен быть един с королем, плебс должен презирать и мстить, даже если тебе, плебею, ничего плохого лично не сделали. Орда – враг, Орда – чудовища. Их надо бояться. И ведь я боялась. Я испугалась в самый первый момент. Не имея никакого опыта общения с ними, а имея в голове лишь то, что вколачивали в нее долгие годы, я в первую очередь поддалась страху, а не здравому смыслу. Здравый смысл же в том, что надо жить и дать жить другим. Кроме того, когда-то он был бы мне и друг, и брат… Когда-то… Жаль, что это время закончилось. - Что ж, - сказала Вима, выждав паузу. – Ты справилась. Я освобождаю тебя от необходимости в опеке, ты можешь практиковать и путешествовать сама. Я уже знала, что она это скажет, но все равно не смогла сдержать радости: «И я пройду Церемонию? Когда?» - Ах да, это… - матушка покачала головой. – Нет, к сожалению, нет. Ты не сможешь. Нужна Сила Слова… а у тебя ее отняли. Прости. Сожаления в ее голосе, несмотря на это «прости», не было. Почему она не сказала мне сразу? Почему не предупредила меня, чтобы я не надеялась почем зря? Но Вима, разумеется, права… Я никогда не стану такой сильной, как она или брат Леопольд… И не стоит даже пытаться. - Ты хочешь, чтобы я написала твоим родителям? Я помотала головой: «Я напишу сама». В горле стоял неприятный комок. Поднимаясь по лестнице на второй этаж таверны, я думала, что вот-вот не выдержу и расплачусь, но смогла сдержаться. Что ж, сестра Эадлин, не одной дорогой, так другой – работа все равно найдется. Да, работа найдется, потому что мы осваиваем новый материк. И потому что на этом материке идет война. Нас всех принесли сюда «Кракен» и «Северное Копьё»: свободных врачевателей, искателей приключений, золотодобытчиков, торговцев. Все эти люди, все мы, неизбежно тянулись за армией, как голодные собаки. За армией и за Далараном. Заново отстроенный город магов, место назначения почти половины пилигримов, был перенесен на этот материк с помощью совместных усилий всех волшебников Кирин Тора. Невежды думали, что он перелетел по воздуху, но это не так – его телепортировали. Говорят, это был самый сложный и рискованный трюк за все время существования Кирин Тора: телепортировать целый город, подвесить его в воздухе над мертвым хрустальным лесом на крайнем севере, и обеспечить его всем необходимым буквально из ничего. Я и сама не заметила, как уснула. Проснулась ночью по зову природы, на соседних кроватях спали Вима и Рикард. Пришлось спускаться вниз, потому что туалет здесь – деревянная будка во дворе. Я еле управилась – внутри стояла кромешная тьма и такая вонь, что не помогло и сдерживание дыхания. Во дворе горела пара факелов, и по дороге назад я заметила хозяйку, она почему-то сидела, притаившись за пустой бочкой, и что-то бурчала под нос. Я вопросительно посмотрела на нее – вдруг ей нужна помощь? Но она, кажется, меня сперва и не заметила. - Залез посреди ночи, - ворчала она. – И сразу в конюшню. Шмара остроухая. Белобрысая тварь. И сынок мой перепился. Ну ничего, я одна управлюсь. У меня почему-то не возникло вопросов о том, кто именно забрался в конюшню. Вряд ли таких в округе больше одного… Хозяйка, меж тем, подняла с земли заряженный арбалет. - Вроде маг… Нет, не может быть маг. А то нахрена бы ему нужна была лошадь. Маги за секунду могут телепортироваться куда хотят. Это, конечно, правда, могут, всего в четыре места на планете, и нарушать этот закон нельзя под страхом смертной казни, но сначала надо линии леи измерить, сделать сложнейшие вычисления, и делают их, уже оказавшись на месте, чтобы потом иметь возможность туда вернуться. Понятно, что в Даларане он еще не был. Что бы он делал в этой глуши, если бы имел возможность сейчас отсиживаться в Даларане? - Щас я ему в эту тощую задницу болт-то и всажу, пусть только из конюшни покажется, - продолжала ворчать хозяйка. Я изо всей силы вцепилась ей в руку и дернула назад. Она тут же потеряла равновесие и рухнула на бок, роняя арбалет прямо на какой-то огромный медный таз и создавая такой грохот и перезвон, что, надо думать, разбудила всех и сразу. Несмотря на дребезжание таза, вопль хозяйки, топот ног, крики и охи с постоялого двора, я все же услышала ржание лошади и перестук копыт. В отсвете факела, коптившегося справа от распахнутых ворот, я, кажется, на секунду заметила развеваемую ветром светлую шевелюру. - Ах ты сука! – неуклюже поднимаясь, взревела хозяйка. – Сука, сука, сука! – с чувством повторила она и вцепилась мне в волосы, а потом тряхнула со всей силы. Я одной рукой попыталась избавиться от нее, другой дала ей по мясистым грудям кулаком что было сил. Не знаю, почувствовала ли она боль – наверное, нет, с таким-то слоем жира, - но отвлечь ее удалось, и она отпустила мои волосы. И тут же схватила меня за одежду. - Лю-ю-ю-ди! – орала она, потрясая мной, будто тряпичной куклой. – Люди! Пособница, пособница конокрада, веревки тащите сюда! Я заметила Виму, несущую масляную лампу в правой руке, за ней тащился брат Рикард, на ходу зевая во весь рот. Остальные постояльцы, конечно, тоже явились на зов и шум – кто-то вышел, кто-то распахнул ставни на втором этаже и с интересом высматривал, что произошло. Хозяйка швырнула меня по направлению к Виме и я приземлилась в грязи прямо у ног матери-настоятельницы. Которая, кстати, не помогла мне подняться (это сделал Рикард), а всего лишь поинтересовалась, что произошло. - Какой-то ушастый вломился ко мне на постоялый двор, украл мою лучшую лошадь, а она помогала! Лучшую? Да как ей вообще удалось в полумраке разглядеть, какую лошадь забрали… Я не сдержалась и осуждающе покачала головой. Вима это заметила. Хозяйка тем временем сбивчиво рассказала, что произошло. - Она не могла по доброй воле помогать, - мягко сказала Вима. – Кажется, произошло недоразумение. Эта девочка недоразвитая. - Я распахнула глаза и вылупилась на Виму. – У нее не все в порядке с головой. Разговаривать даже не умеет, а ведет себя как ребенок. Хозяйка что-то промычала, потом явно задумалась – и правда, а чего это я на нее рот разевала, слова сказать не могла, а слышать – вроде бы слышала. Такая сложная задачка явно загнала ее в угол. - Но я все равно заплачу вам за лошадь, - заверила ее Вима. Я почувствовала, как сжалась рука Рикарда, которой он приобнял меня за плечо. Неудивительно, ведь он был нашим казначеем и все пожертвования собирал тоже он. Наверняка ему сразу стало не по себе от перспективы расставаться с деньгами для храма, чтобы заплатить за какую-то якобы угнанную по моей вине лошадь. - Сто риннов, - безо всяких колебаний сказала хозяйка. Сто серебряных монет! Это же целое состояние! Да ни одна лошадь столько не стоит! Даже Криг столько не стоит. Наверное, тренированный грифон столько не стоит! Наверное, на эти деньги можно купить тройку лошадей! Тем более что та кляча, которую угнали, наверняка была хромой и старой! - Не только за лошадь, а за… за… за шок и потрясение! – сказала хозяйка, и тут же фыркнула, весьма довольная собой. - Хорошо, - сказала Вима. Даже не стала торговаться, несмотря на столь абсурдно высокую цену. Даже не попыталась выяснить, правда ли то, что ей сейчас сказали. Просто обозвала меня на глазах у всех недоразвитой и пообещала заплатить целое состояние. – Я заплачу двести. Хозяйка так и застыла на месте – теперь уже от настоящего, не выдуманного шока. Все остальные тоже. Ну и я заодно, разумеется… А рука брата Рикарда вообще окаменела. - Идем, - сказала она, обращаясь ко мне и Рикарду. – Отпусти ее плечо, Дикон, а не то подумает, что ты ее одобряешь. - Да, мама… - послушно сказал он. Я не решалась глядеть в его сторону – смотрела только в пол. Когда мы добрались до комнаты, которую делили на троих, когда дверь за нами захлопнулась, Вима схватила меня за волосы – гораздо сильнее и злее, чем это чуть раньше делала хозяйка таверны, - и бросила меня на пол. Нет, она ударила мною об пол. Я даже не знала, что она так может… - Мама! – взвыл Рикард. - Рот закрой, Дикон. И не смей к ней подходить! Пока я захлебывалась слезами на полу, Вима нервно рылась в моих вещах своими тонкими хищными пальцами. Она как будто знала, где искать: сначала вспорола подкладку на левом сапоге, потом нащупала потайной карман шубы. И вытащила один золотой, потом второй. Все, что у меня было. Все, что так долго копили мои родители на мою «новую жизнь» в колониях. - Мама, ты что же это, собираешься… - Закрой. Рот. Дикон, - повторила она, почти шипя. – А теперь, - Вима подошла ко мне и посмотрела на меня сверху вниз; и мне надо было подняться, надо было заглянуть своей мучительнице в лицо, но мои руки и ноги будто отнялись от страха, - теперь кому-то пора понять, что от нее требовалось, помимо прогулки в одиночестве по заснеженным полям-лесам да фьордам. Кому-то пора научиться нести ответственность за свои поступки. Это твои деньги? Я кивнула. - Больше не твои. Сегодня хозяйка этой вшивой таверны станет богаче всех в округе, а ты, может быть, станешь чуточку умнее, и уяснишь для себя, что нельзя. Доверять. Орде. Никогда. Никогда. Ни при каких. Обстоятельствах. Она отвешивала слова, как удары, и я вздрагивала на каждом. - Независимо от того, вонючий это орк или красивенький син’дорай. О, ну орка, надо думать, ты бы сразу затоптала. Однако ж поскольку ты у нас дурная нетраханная девчонка, у которой от головы кровь отлила и вся к пизде привалила, то ты, конечно, купилась на красавчика. Понадеялась, наверное, что он тебя приласкает и засунет в тебя свой вершок, чтобы зуд между ног прошел. Я глядела мимо нее, на Рикарда: он побелел от таких интимных подробностей. «Маменькин сынок», - почти беззлобно, с грустью, подумала я и опустила взгляд в пол. - Засунет, если захочет, - продолжала Вима уже гораздо спокойнее. – По дороге тебя подкараулит на краденой лошади. Поленом по голове и – поехали. Так что скажи мне спасибо, я сейчас пытаюсь откупиться от злой судьбы, которую ты сама себе своей глупостью приготовила. Она подбросила монеты в руке, засунула их в карман халата и пошла отдавать все мое состояние толстой лживой тетке, заправлявшей этим скрипучим домом. Рикард дернулся, чтобы помочь мне встать, но я жестом остановила его и поднялась сама. - Лин… Я покачала головой. Все нормально, брат Рикард. В моей жизни всё всегда идет не так, как планировалось.