Бесконечная дорога на Запад

Они пропахли кровью. Одежда, кожа, волосы. Запах не отмывался, не выветривался, словно въелся в поры и волокна. Он притягивал падаль и отпугивал живых, не заглушался прогорклым дымом сигарет и сыростью дождей. Стал естественным. Запах ёкайской крови. Запах человеческой крови. Никто в команде уже не мог с уверенностью сказать, против кого они сражались и кем были сами. Людьми или ёкаями. Даже Генджо Санзо — чистокровный человек — выглядел так, словно тысячный ёкай, умерщвлённый им собственноручно, давно настиг его в пути, а Санзо и не заметил. У них не отросли когти и уши, но безумие, спокойное, индиговое, тягучее, как самая чёрная ночь, как страстный грех, лилось по их венам. Безумие затерявшихся в пути убийц, благословлённых богами. Гоку утратил дружелюбный взгляд ребёнка, превратившись в помесь Сейнтен Тайсена и человека. Хаккаю думалось, что сними с него лимитер — и ничего не будет. Пронзительные золотые глаза дикого зверя. Этот зверь ел, спал, сражался, громко ругался или хохотал, а внутри него жил первозданный хаос, и что не давало ему вырваться наружу и стереть на небе солнце, не ведали, наверное, сами Трикая. Санзо, кажется, научился убивать взглядом, и пользовался револьвером или сутрой исключительно по привычке. Всё больше молчал и изредка улыбался, и от этой улыбки застрелиться хотелось остальным. Он больше не стремился распихать их по разным комнатам в гостиницах, а запирался на ночь с Гоку в одном номере, заряжая свой револьвер на весь магазин. Одна пуля — обезьяне, ещё одна, если промажет, и себе — третью. А пять пуль брал затем, что полупустой магазин — плохая примета. Хаккай не верил, что тот сможет выстрелить, скорей уж позволит сожрать себя этому вечно голодному существу. Иногда казалось — Санзо этого ждёт, как избавления, но перед смертью поборется за них обоих. За себя Хаккай не беспокоился. Он давно смирился с кровью на своих руках, и красный теперь напоминал ему лишь цвет волос каппы и об утомительной стирке одежды от «ржавых» пятен. Он доверял своим приятелям — уже почти семье — достаточно, чтобы не бояться умереть, сражаясь бок о бок с ними или против них. Годжо перестал снимать девочек и вспоминать о матери. Сигареты отдавали металлическим привкусом крови во рту, как и пиво. На ночь он обычно затаскивал Хаккая в бар играть в карты и пить саке. Или засыпал на полу возле его кровати, надеясь, что если кто из них совсем слетит с катушек, то другой — остановит, или они убьют друг друга, успев закусить своими же внутренностями. Но это, по мнению Годжо, лучше, чем сдохнуть от руки чужаков или растерзать невинного. Они ехали на Запад много лет, пересекли его насквозь, словно Всадники Апокалипсиса, и двинулись дальше, не оборачиваясь, забыв слово «карма». Это путешествие уже не могло закончиться для них. Иначе бы команды Санзо не стало, а это было хуже смерти.

сентябрь 2011