Она сказала

Она сказала: «все кончено». Стайлз, кажется, скулит. Извивается, словно змея, не верит в то, что происходит. Хочет надеется, что это всего лишь сон. Что его любовь жива и здорова. Однако гаечный ключ номер двенадцать летит прямо в лобовое стекло, а рык разносится на весь квартал. Ему больно. До бесконечности и сломанных рёбер больно. Кажется, что все это ложь и неправда. Что Стайлз спит. Что сон наполнен темными, серо-непонятными оттенками, накрывающими с головой и проникающими под кожу, разнося заразу с побочным эффектом «боль». Кажется, что тело иссушено. Голоса нет и вовсе. А стекло разлетается в мелкие осколки, попадая на водительское и пассажирское кресло. Некоторые осколки, более крупные, попадают на коробку передач. Прямо туда, где когда-то держались за руки во время поездки возлюбленные, представляющие себе прекрасную жизнь в будущем. Но кто же знал, что она решит уйти. Причём навсегда. Эллисон Арджент знала. Предвещала. Чуяла. Она точно и стопроцентно знала, не хотела говорить, скрывая все до последней капли, прячась от мира и ненавидя себя за собственные слова. Это были её последние слова ему. « — Стайлз, я люблю тебя! — Я тоже люблю тебя, Элли. » Она такая счастливая на видео. Это разбивает сердце. Темнота заключает в оковы боли и страданий. А из глотки вырывается хриплый стон. Больно. Будто сердце разбилось на миллионы осколков, врезаясь в последние капли любви и здравого разума. Рана кровит однако. Ему не жалко. Привык уже. Неделя все-таки прошла. А джип так и не могут наладить. Вся злость пришлась на машину. Разбитые стекла, сломанный бампер, помятые двери и слетевшие в никуда зеркала заднего вида. Авто изувечено так же, как и душу Стилински. — Тебе нужно поспать, сынок. Завтра похороны. — Мне плевать. И он говорит так, что не слышит никто. Стайлз изменился. Ему не верят. Его жалеют. Его хотят спасти. Спасти от самого себя. А он видит её каждый день перед собой. Эллисон приходит каждую ночь, говорит, что она любила его…, а после врачи находят в крови Стилински следы наркотиков. Он спасается только так. Он ведь имеет право на спасение? На спасение в мире, где мрак окутывает словно плед, в который обычно укутывалась Эллисон, поедая шоколадное мороженое (её любимое — Стайлз помнит). И Стайлз не понимает, что у него в голове: воспоминания или же мечты. Мечты, что он разделял с ней три чертовых года. Мечты, что заменяли им серость в реальном мире, когда проблема за проблемой обрушивались на них. Мечты или же воспоминания? Воспоминания о всей боли, что наполняло сердце, когда она без слез порывала с ним. Воспоминания, в которых серость наполняло тело, а глаза, цвета темного шоколада, заставляли усомниться в чистоте крови от наркотических средств. Но тогда Стилински не спасал себя. Он падал на дно страданий, принимая мелкие осколки боли и недоверия к людям. Он плевал на своё разбитое сердце. Он плевал на всех, кроме своей [уже не] девушки. — Ты не можешь не пойти. Лидия раздражена. Запутана. Разбита. Заплакана. Ее голос хриплый, такой же, какой обычно был у Эллисон. Только у охотницы он был от природы, а Лидия слишком много кричала. Ей было слишком больно. Она сломана не менее Стайлза. — Почему нет? Он хмыкает так, будто ему и впрямь плевать. Но ему не плевать. Он просто боится съедающей изнутри режущей боли. Стайлзу до чертиков плевать на себя. Стайлз просто не может этого не перенести. Знает, что друзья ещё одной смерти не смогут пережить. Знает, что сам не переживёт её похороны. — Да потому что она любила тебя, Стилински! — Она сказала, что нет. Она сказала, что все кончено. — Она умерла… умерла, потому что отказалась убивать тебя, Стайлз. И эти слова. Как лезвием по душе. Как бомба в сердце. Он сломлен. Он ведь мог догадаться. Мог. Но даже не дал себе шанса разобраться в отношениях. Если бы… если бы не он. Эллисон Арджент была бы жива. Она могла жить. Могла улыбаться своей бесконечно солнечной улыбкой. Она могла быть счастлива. Но она ушла. Навсегда. Она сказала «Все кончено» ему и «Я до безумия люблю его» Лидии. Она сказала что-то, что убило её. Она просто сказала «нет» убийству Стайлза Стилински. А он просто был уверен, что Элли, его дорога Элли, его больше не любит. Не стал разбираться в причинах. Просто оставил. Он не боролся, как она. Он не имел и долю мужества как у неё. И ему кажется, что миру будет лучше без него.