"А если бы выстрелил?"

В камине потрескивали поленья. Совсем скоро Рождество. Еще одно Рождество, в которое он будет чувствовать себя самым счастливым на свете человеком. Нет, вдвойне счастливым. Ведь теперь у него, Якова Штольмана, не только любящая и любимая жена рядом, но и маленькая дочка. Анна ушла кормить Софьюшку, а он, Яков Платонович, остался в кабинете. Нужно было разобрать кое-какие бумаги. И отчет по последнему делу составить. Да, хорошо, что дома есть такой удобный кабинет. Можно такие вот бумажные дела на дом брать, а не засиживаться до поздна в управлении. Штольман потер ладонью уставшие за день глаза. Надо немного отдохнуть. Задумался. Ему почему-то вспомнился тот осенний день 1888 года, когда он задерживал егеря Ермолая. Они стояли тогда в лесу друг напротив друга, прицелившись: егерь из ружья, а он, Яков, из револьвера. Тогда выстрела не прозвучало. Интересно, а что было бы, если б Ермолай все же выстрелил? Штольман задумался. Мысли потекли в совсем уж непривычном для статского советника русле. … прозвучал выстрел. Пуля, выпущенная из ружья егерем, угодила в левое плечо. Резкая жгучая боль пронзила всю левую сторону тела Якова. Потеряв равновесие, следователь упал. Отбросив ружье, к нему уже подбежал Ермолай. - Ваше высокоблагородие! Не хотел! – теряя уже сознание, услышал Штольман. Хм, а что там могло быть дальше? А сейчас подумаем… Доктор Милц извлек пулю. Положил ее в кювету. - Антон Андреевич, раненого можно домой. Но ему нужен уход. Что там с егерем этим? - Да сидит у нас в кабинете, уходить не желает. Говорит, мол, арестуйте за убийство Штольмана. - Ну, так успокойте. Скажите, что живой. Яков Платонович в себя придет, сам решит, стоит Ермолая Алексеевича за то арестовывать или нет. - Так он у нас, почитай, и так задержанный. - Вот пусть пока и посидит, подумает. А Штольмана можно и домой. Плохо, правда, что пуля в место старого ранения угодила. Как бы горячки не случилось, - вздохнул доктор. Да, его бы в больнице оставить. Но вопросов будет лишних много. А ему, доктору, думается, что Яков Платонович против егеря обвинение выдвигать не станет. Придется везти раненого домой. Анна прогуливалась по саду. Странно, вчера заходила в управление, так ей сказали, что Штольман приболел. А она даже не знает, где он живет. Так можно было бы хоть записочку послать, справиться о состоянии его здоровья. - Анна Викторовна! – послышался от ворот голос Коробейникова. - Антон Андреевич! Рада вас видеть. Что-то случилось? – девушка обернулась, приветливо улыбаясь спешащему к ней помощнику следователя. - Добрый день, Анна Викторовна. Признаться, случилось. Вы вчера к нам в управление заходили. Так вот, вам неправду сказали. - Что-то с Яковом Платоновичем? – сразу же догадалась она. - Да. Он был ранен при задержании. Доктор сделал все необходимое, Якова Платоновича отправили домой во избежание ненужных пересудов. Словом, его случайно Ермолай егерь ранил. Вот. А ночью у Штольмана началась горячка. В общем, он бредит, Анна Викторовна. И вас все время зовет. Я подумал, быть может, вы зайдете к нему? Может, ему тогда полегче станет? - Конечно! Антон Андреевич, почему мне вчера все не рассказали? Скорее, идемте к нему, скорее! – побледнев, Анна поспешила по тропинке в сторону ворот. В маленькой квартире Штольмана было тихо. Коробейников, всю ночь продежуривший у кровати раненого, ушел. Его уход не остался незамеченным: Нина Нежинская тихо проскользнула в незапертую дверь. Ну, наконец-то это мальчишка куда-то убежал! И она, Нина, может побыть наедине с Якобом. Войдя в спаленку, фрейлина поразилась тяжелому состоянию Штольмана. Странно, она ведь слышала, что он только заболел немного. Но из-под полурасстегнутой рубашки виднелись бинты, обхватывающие все левое плечо. Неужели он снова ранен? - Якоб! Ты слышишь меня? – позвала Нина Аркадьевна. Но ответом ей было лишь невнятное бормотание. Коснувшись лба Якова, Нежинская резко отдернула руку: да у него горячка! Несколько минут постояла в раздумьях: что же делать дальше? После все же присела на стул, стоявший возле кровати. Молча смотрела на бледное красивое лицо следователя, размышляя о своей жизни, вспоминая дуэль Штольмана и князя. Размышления ее были прерваны звуком открывающейся двери. От неожиданности Нина подскочила. В это же мгновение в комнату вошла Анна Миронова. За спиной девушки маячил Антон Коробейников, не решаясь последовать за ней. Барышня Миронова подошла ближе к кровати раненого, встав прямо напротив фрейлины. Взгляды их схлестнулись в молчаливой дуэли. И дуэль та была пострашнее любой другой. Насмешливый взгляд Нины словно бы кричал: «Он мой, уходи отсюда!». Анна же глазами отвечала: «Этот мужчина – моя половина. Вы - лишняя здесь!». - Что вам здесь нужно? Уходите, - нарушила первой молчание Нина Аркадьевна. - Он звал меня. И я пришла к нему. Я не уйду, - спокойно и с достоинством ответила ей Анна Викторовна. - Он никого не зовет. У него горячка, как он может кого-то звать? – насмешливо спросила фрейлина. - Аня! Анечка! Любимая моя, родная. Где же ты? Почему не идешь? Аня, - тихим голосом позвал Яков Платонович, неспокойно ворочаясь в горячечном бреду. Услышав эти слова, обе женщины замерли. Одна – с тихим чувством счастья. Вторая – с болью и горечью проигравшего. Анна бросилась к раненому, встав на колени подле кровати. Одной рукой стала гладить лоб его, второй поправляла сползшее одеяло. Нина, резко выдохнув, стремительно покинула комнату, чуть не сбив при том Коробейникова, так и стоявшего в дверях. Никто не должен видеть слез горечи отвергнутой женщины. Анна Викторовна взяла в свои тонкие ладошки руку дорогого ей человека. Прижала его ладонь к своей щеке: - Я здесь. Я пришла, слышишь? Посмотри на меня, хороший мой. Я рядом. Только не умирай, только выздоравливай. Я здесь, - слезинка покатилась по щеке ее. Яков приоткрыл глаза. Первое и, пожалуй, единственное, что он увидел сейчас, были ясные голубые глаза той, кого он так любил, кому он боялся сказать о своих чувствах, столь неожиданных для него самого. Пришла. Она пришла. Она здесь. - Я верил, что ты придешь. Не плачь, родная моя Аннушка, - слабая улыбка коснулась губ мужчины. Горячка отступит. Ему станет лучше. Он будет жить. Ради нее. Услышав слова Якова, Анна заплакала в голос и прижалась к груди мужчины, обнимая его. Но то были уже слезы облегчения и тихого счастья: он рядом с ней. - Яков, а мы с Софьюшкой хотим позвать тебя с нами в спальню. Дочка мне сейчас сказала, что без папы она спать не станет, - войдя в кабинет с дочерью на руках, весело сказала Анна Викторовна Штольман мужу, выводя того из задумчивости. - Так прямо и сказала? – усмехнулся Яков, поднимаясь из-за стола и беря дочь на руки. - Да, прямо так и сказала. Точнее, она проговорила что-то, похожее на агу-агу, но, несомненно, имела в виду именно то, что я сказала, - передавая малышку, также весело ответила молодая женщина. - Тогда пойдемте, девочки мои родные, в спальню. Будем Софью Яковлевну спать укладывать, - держа дочку на одной руке, второй Яков обнял жену за плечи, и они направились к выходу. «Эх, жалко, что он тогда не выстрелил. Сколько времени зря потеряли… Вот выстрелил бы тогда Ермолай Алексеевич, и сейчас мы, глядишь, уже не только дочку, а и сынишку спать бы укладывали», - прикрывая дверь кабинета, подумал Яков Штольман.