\\\
Василиса не любит одеваться перед зеркалом, да и в принципе его не любит последние несколько лет. Оно стоит рядом, но она туда не смотрит — не хочет, не видит смысла — Огнева знает, что увидит. Но все равно каждый раз цепляется взгляд, притягивается — и тогда уже отойти не получается. Кожа не молочная, не загорелая или как там ещё пишут в книгах об идеальных. Кожа огрубевшая, красная, некрасивая. Огнева видит эти уродливые ожоги на руках, зарубцевавшиеся раны, белесые шрамы и боится вдохнуть, двинуться лишний раз — потому что в дрожь бросает. И что можно сделать, если это неизлечимо? И сколько терпеть, если это навсегда? Она вспоминает жаркие поцелуи, израненные руки в крови, мириады признаний и вздохов, ловя себя на мутной мысли, что снова хочет ещё. Скажите, что делать, если хочется боли? В Янтарной Зале душно. Она пропахла чистотой, нагретой пылью за день, духами Чёрной Королевы и табаком Миракла. Огнева покачивается из стороны в сторону — или это мир затрясся? — и слушает тиканье часов и речи обеспокоенного отца. — Василиса. — Да, отец? — с трудом разлепляет губы она. Всхлипывает невольно-случайно, когда Нортон-старший опускает руку на ее плечо. В его глазах блестят солнечные лучи. Отец всматривается в ее лицо, и Василиса буквально ощущает физически заботливый взор. Нортон осторожно берёт за руки и внимательно окидывает взглядом кровавые отметины. — Лучше гореть красиво, да? — в его голосе пела сталь и тихий рык. Зодчий Круг знает, что они бессильны. — Именно, — дерзко смотрит на него Василиса. От ухмылки чешутся уголки губ. Отец не отвечает. Василиса молчит. Солнце зашло незаметно.\\\
Сегодня ночью Василисе не спится (почти как всегда), а в голову сыпется ворох мыслей и воспоминаний, которые днем прячутся, как мыши, и выходят лишь ночью. Чтобы добить. Василиса достает из памяти потрепанные книги в красных переплётах, сдувает пыль, задыхаясь. И открывает. Огнева перебирает всё с самого начала — она вспоминает порхающие касания Фэша в заставке у озера, тогда, в первый раз; тогда это было похоже на легкий жар, просто руки были горячие — у них обоих. Василиса переворачивает страницу, щеки горят — приходит в сонных образах их первый поцелуй. Она жмурится, помнит, как обжигало губы, как кровь гнала огонь по телу, как солнце внезапно поселилось в ней — или Фэше Драгоции. А на самом деле в них обоих. Как всегда. Они поняли не сразу, но много ли времени нужно, чтобы понять, что твоя любовь и твоя боль отныне синонимы? Теперь остановиться уже нельзя. Василиса тянет руки к звездам, но спастись не может, воспоминания пышут жаром сладких духов и недоступным запахом счастья в дуновении чужих морей. Сказки Марты Михайловны врали. Найти соулмейта — ни черта не высшая радость и Божье благословение. Это чертов ожог и укус пламени от каждого прикосновения. Как бабочка тянется к свету лампы, но крылья пожирает пламя сразу, стоит стать запретно ближе. Василиса самолично зачасует того, кто скажет, что быть соулмейтами — счастье. Невозможность прикоснуться к самому дорогому в твоей жизни человеку без боли — счастье? — Вероятность обладания этим… свойством — один к тринадцати миллионам, — каждый раз тихо бормочет Миракл и едва слышно вздыхает. — Погубят друг друга, — шепчет Черная Королева. А Нортон всегда молчит, чувствуя, как болят старые ожоги.///
Фэш снова приходит нежданно-негаданно, вечером, когда сумерки волнами застилают небо. Огнева и Драгоций усмехаются, делают шаг навстречу. Фэш берет ее за руку, тянет на себя. Для них обоих мир пылает кадмиево-ржавыми взмахами кисти. Они опять целуются до умопомрачения, так, что глаза режет, а слезы мешаются с кровью. Разрываются внутри раскрошенными мечтами, сплетают вздохи в солнечные нити, захлестывают друг друга своими океанами. И в этот момент менять ничего не хочется. По окровавленному небу скользят синие облака. Василиса улыбается.