Чучело

      Плюсы таксидермии — можно сконцентрироваться и расслабиться. Минусы — всё никак не привыкну к экстирпации внутренностей, но этот этап далеко позади.       Я специально делаю музыку громче, чтобы никакие звуки сверху не мешали моей сложной, кропотливой работе. Я включаю нашу с мамой любимую песню и даже не замечаю того, что уже мурлычу себе под нос её припев. Вскоре к моему голосу присоединяется и второй.       — Я думал, ты ушла… — на лице невольно появляется улыбка — я рад снова видеть маму в приподнятом настроении.       — Просто решила принести тебе немного печенья, — Норма ставит тарелку со свежей, вкусно пахнущей выпечкой и целует меня в макушку. — Норман… — тяжело вздыхает она и склоняет голову набок. — Ты решил похоронить себя в этом подвале? Ты ведь знаешь, что я это не одобряю!       — Я знаю, — раньше меня всегда злило, когда она приходила сюда и заводила похожие разговоры. Раньше от одних шагов на ступенях я уже покрывался бардовыми пятнами и был готов разрушить весь подвал — вот, насколько меня раздражало, когда мне мешали. Но сейчас я спокоен. Или я просто путаю спокойствие с опустошением. — Это последнее чучело, так что можешь больше за меня не беспокоиться, — плавными движениями я шлифую каркас, удаляю с пенополиуретанапена излишки, пока Норма проводит пальцем по стеллажам, собирая многослойную пыль.       — Ну и грязь! — она недовольно цокает языком и кривит лицо, а затем под её ногами что-то хлюпает. Я всё это знаю, поэтому стараюсь не отвлекаться. — Норман! Ты хоть понимаешь, что будет, если сюда спустятся копы и увидят всё это безобразие?! Боже, сколько крови… — охает она и глядит на кровавые разводы и еще не успевшие высохнуть бордовые лужи. — Надо немедленно всё убрать! И этот запах… — она машет перед носом ладонью, не приемля вони, но я уже привык к этому специфическому запаху крови и освежёванного мяса.       — Мам, — в другой раз я бы даже повысил голос, прикрикнул на неё и укорил за то, что она снова вмешивается, но сейчас я просто ненадолго прикрываю глаза и тихо продолжаю. Будто ничего и не было. Будто мы только-только сюда переехали и с нами ничего не произошло. — Копы сюда больше не сунутся. Они здесь и так уже всё перерыли. Нам больше нечего бояться. Мы наконец-то можем вздохнуть полной грудью и жить счастливо. Все вместе, как и раньше, — я улыбаюсь в предвкушении нашего первого спокойного ужина в кругу семьи: я, мама и Дилан. Я сам займусь сервировкой стола, зажгу свечи, включу приятную мелодию и первый произнесу тост. В конце-концов, мы заслужили побыть в тихом семейном кругу. Но сначала мне нужно всё закончить здесь.       — По большому счёту, мы и не должны здесь находиться. Дом и мотель опечатаны. Ты силь…       — Я знаю! — в этот раз мне приходится сорваться, перебить Норму, и я едва ли не спиливаю лишнее с каркаса. — И мне плевать! Это НАШ дом! НАШ мотель! Я имею ПОЛНОЕ право здесь находиться и делать всё, что посчитаю нужным! — и уже спокойнее добавляю: — Я позже всё здесь уберу. Не мешай мне, пожалуйста. И не смей вмешиваться.       — Делай, как считаешь нужным, — по Норме видно — она недовольна. В бешенстве. Как всегда, обижена. — Конечно, какое значение для тебя имеет МАТЬ! — она гордо разворачивается на пятках и громко стучит каблуками, но возле лестницы останавливается. — Лучше поторопись. Здесь всё равно нельзя оставаться. И… Ради бога, ты мог просто всё это, — она обводит все мои чучела рукой, — закопать в лесу или скинуть в реку!       — Я знаю, что мне делать, мама! — шлифовальный брусок летит в стеллаж и сбивает с него банки с лаком, а те с грохотом валятся на пол, и теперь мне придётся убирать новые лужи. Лаковые. От такого шума Джуно забивается в угол и жалобно поскуливает, поджав хвост. — Прости, малышка. Я не хотел тебя пугать, — чувствую укол вины перед собакой, но у меня нет времени лезть за ней и успокаивать. Чуть позже, после ужина, мы с Диланом с ней поиграем. — Чем быстрее я закончу, тем быстрее мы сядем ужинать, — от выброса адреналина, от вспышки злости, тело покрывается испариной; становится жарко и пот пропитывает мой чернеющий от крови халат. — Если хочешь, можешь мне помочь. Открой, пожалуйста, окно. Здесь становится душно, — не смотря на мать, говорю я, вновь принимаясь за работу.       Ещё один плюс таксидермии — часы летят неумолимо быстро и кажутся всего лишь секундами. Минус — подготовка шкуры и каркаса занимает много времени. Особенно сейчас, когда я работаю над очень крупной особью.

Это будет самым сложным чучелом!

      Я делаю музыку ещё чуть громче, чтобы заглушить настойчивые трели телефона сверху. Не хочу ни с кем разговаривать. Не хочу ни с кем иметь дело. По крайней мере, сейчас. Мимолётно я думаю о том, что это могут звонить по поводу бронирования номеров в мотеле. Мимолётно мне даже кажется, что кто-то стучал в двери… Я даже успеваю подумать о том, что стучать мог Дилан, но я вовремя вспоминаю, что он уже давно дома. Остальных — прочь. Для остальных здесь никого нет.       Тем более, даже если бы мой брат куда-то бы и выходил и уже вернулся, Джуно бы побежала его встречать, а она сидит со мной, виляет хвостом и внимательно наблюдает за тем, как я натягиваю кожу на каркас. Самый сложный этап в изготовлении чучел, требующий концентрации внимания и аккуратности.       Ещё одно преимущество таксидермии — можно забыться. Когда ты аккуратно срезаешь нитки со швов, подкалываешь кожу булавками в тех местах, где она плотно должна прилегать к мышцам, когда выбираешь цвет глаз и пытаешься подобрать максимально естественное положение зрачков — ты забываешь обо всех проблемах и становишься чуточку счастливее. За этим занятием можно многое обдумать и многое переосмыслить. Минус — внезапно можно узнать, что подходящих хрустальных глаз нет, а все магазины для творчества уже закрыты. Ещё один минус — мне придётся вставить волчьи глаза и под них чуть изменить форму век.       — Может быть, завтра я куплю подходящие и тогда их заменю, — не замечаю, что рассуждаю вслух. — Но ведь ничего страшного, если ты один вечер побудешь с такими? Они такие же голубые, — честно, мне даже немного неловко, что не позаботился о такой важной детали как глаза. — Я могу надеть солнцезащитные очки и… Нет. Норме это точно не понравится. Ты ведь знаешь её, начнёт кричать, что в помещении, тем более, вечером, это неприемлемо. Придётся оставить пока волчьи.       На ступенях я снова слышу шаги, а Джуно вскакивает с места и довольно виляет хвостом, встречая Норму.       — Норман? — она не спускается до самого низа, а чуть наклоняется через перила, чтобы я её видел. — Кто-то продолжает обрывать телефон. Ты же знаешь, я не могу ответить. Я для всех мертва, — пожимает она плечами. — Прошу тебя, сделай уже что-нибудь!       — Я сейчас! Остались последние штрихи, мам. Только не смотри!       Самое лучшее в таксидермии — результат. То чувство, когда ты видишь, что твои старания проходят не зря; и на фоне этого всё меркнет: неприятный запах, кровь, грязь, холодные внутренности — всё теряет значение. Ты понимаешь, что твои старания не напрасны. И ты готов часами смотреть на то, что получилось.       Сервировка стола в столовой не заняла много времени: посуда и блюда остались не тронуты с прошлой попытки поужинать всем вместе. Норма уже сидела на своём месте, возглавляла стол, музыка уже играла. Остался Дилан… С прошлой нашей попытки всё начать сначала, на полу осталось тёмное пятно от содержимого желудка брата. Я замотался и совсем забыл всё убрать! Я так же забыл и за кухню… Чёрт!       Кровь уже впиталась в дерево пола и осталась огромным тёмным пятном. Его теперь ни за что не выведешь! Никакое чистящее средство не справится! Совсем рядом валяется и грязный нож, и пищащий мобильный Дилана. Протяжный сигнал извещает о том, что батарея разряжена и телефон требует подзарядки, и на его экране я вижу 74 пропущенных звонков. После ужина я верну брату телефон, наверняка, ему звонила Эмма или кто-то с работы. Он узнает — и тут же уедет, сорвёт все наши планы снова стать дружной семьёй.       Я не хочу, чтобы он опять уезжал. Со слезами на глазах я понимаю, что он и Норма мне нужны, понимаю, что отпускать его в Сиэтл и обрывать все контакты — было ошибкой. Но я приготовил ему сюрприз. Я даже хотел пригласить и Эмму, но она не стала со мной разговаривать. Наотрез отказалась даже выслушать.       Тогда… Тогда Дилан сказал мне, что хочет того же, чего хочу и я: быть вместе. Начать всё сначала. Забыть всё плохое и просто быть счастливыми.       Мы будем. Я. Норма. Дилан. Мы все, обязательно, будем вместе. Обязательно будем счастливы. Здесь. Сразу после того, как я чуть приберу кухню…       Осколки стекла и щепки я быстро сметаю и мимолетно вспоминаю, как Дилан пришёл после моего звонка. Мимолётно вспоминаю его бледное лицо и почему-то испуганный, полный ужаса взгляд. Помню как мне было его жаль, когда он, полностью запутавшийся в реальности, нёс какую-то ерунду про мамину смерть, про моё безумие. Я помню слёзы, стоящие в его потухших, будто посеревших глазах и пистолет, направленный на меня. А потом… Помню, как из его горла хлынула кровь, как пистолет выпал из ослабевших рук и как сам он обессиленно упал, прижимая ладони к глубокой ране на животе.       От этих мыслей, от этого образа мне скорее хочется избавиться, и я трясу головой. Ненадолго зажмуриваю глаза, лишь бы перестать думать о хрипящем и стонущем от боли брате. Лишь бы не видеть его угасающий взгляд и синеющие губы. Лишь бы забыть его крик, когда мы оказались в подвале и мне пришлось запереть его в морозильной камере.       Меня снова прошибает пот, но в этот раз к горлу подступает и тошнота.       — Милый! Ты скоро? Ждём только тебя! — Норме невтерпёж, и она уже вовсю хлопочет за столом, раскладывая еду по тарелкам. Её голос вырывает меня из нежеланного вороха воспоминаний.       — Давай, Норман! Поторопись! — Дилан уже наверняка разлил пунш по бокалам и успел залить соусом всю свою порцию, а Джуно вьётся возле его ног, пытаясь заслужить кусочек мяса. А я…       — Иду! — когда с мусором на полу всё было кончено, я прикрываю кровавое пятно ковром, а нож бросаю в раковину. Не хочу, чтобы брат вспоминал о неприятном инциденте, глядя на это безобразие.       Мама уже зажгла свечи и ароматные палочки. Мне неловко, что заставил родных ждать, но я уже держу бокал поднятым для первого тоста:       — Давайте выпьем за нас, за наше будущее и… — я перевожу взгляд с маминого улыбающегося лица на Дилана, и мне становится не по себе от его звериных глаз. Настолько, что мне тут же хочется отвернуться и больше не смотреть на него. — Нет, так совсем не пойдёт… — особенно при таком свете он выглядит дико, неестественно и пугающе. Жутко пугающе. Он не выглядит моим братом. Он не похож на себя. — Всё-таки придётся надеть очки, — разочарованно бормочу, качая головой, и встаю из-за стола, так и не закончив свою речь.       Я чувствую жуткую усталость, а головная боль стирает всю радость и эйфорию семейного вечера. Всё становится каким-то мрачным и далеко не торжественным. Ароматные палочки едва ли перебивают неприятный запах крови, пропитавший и пол, и стены этого дома, а две неподвижные фигуры лишь смутно напоминают мне прежних мать и брата.       Неожиданно становится холодно и пусто. Даже огонь от свечей и камина совсем не приносят тепла и уюта, а сырость лишь ещё сильнее вгоняет в тоску.       — Я всё исправлю, — Норме мне приходится поправить волосы и туже завязать ленту на голове. — У нас будет ещё много таких ужинов, честно! — брату я поправляю воротник рубашки и слегка ерошу волосы, чтобы они казались более естественными и живыми. — Простите меня… Я снова всё испортил, — на глаза наворачиваются слёзы, а руки трясутся. — Я так хочу, чтобы всё было, как раньше, — голос дрожит и лёгким не хватает воздуха. — Так хочу! — осторожно обнимаю теперь уже хрупких маму и брата, чувствую их холод и твёрдость, и уже не сдерживаю слёз. — Завтра… Завтра у нас обязательно будет праздничный ужин! Мы позовём Эмму и мистера Декоди, да? Ты познакомишь нас со своей дочкой. Как ты и хотел… А потом… Потом придёт Алекс, может быть, к нам присоединится и Калеб, да, мам? Мне только нужно заменить глаза и попробовать ещё раз дозвониться Эмме. И у нас всё будет хорошо… Всё будет ещё лучше, чем было раньше.