Глава 36.
10 января 2020 г. в 16:00
Остров Рогараган. Зона свободного отдыха. Комиссар Августин Мерцелиус.
«Было проще сказать, чем сделать…» — подумал я, разбираясь с документами под ярким желтым светом настольной лампы. За окном прозвучал новый раскат грома. Ливень шел настолько сильный, что казалось, будто бы по полиэтиленовой пленке, заменяющей стекло, били не капли дождя, а гравий. Сезон дождей, чтоб его так. Вот уже неделю я пытался организовать все то, что предложил, и начинал понимать, что это просто пиздец. Натуральный. Без красителей и консервантов, как говорится. «Организовать зону свободного отдыха», — это звучало хорошо, внушало неподдельный оптимизм. Но вот когда понимаешь, что за этой фразой стоит, сколько дел надо было решить, и только от этих мыслей голова шла кругом. А в количестве бумаг, что мне приходилось подписывать, можно было утонуть. Буквально. Решить надо было многое. Место было выбрано, но теперь его надо было нормально облагородить — провести хоть какой-то свет и воду, а для этого привезти мобильные генераторы и топливо, проводку, мобилизовать электриков и сантехников из числа гражданских, некоторые из которых с перепугу от вида повестки уже попытались дезертировать в направлении далеких деревенских далей этой планеты. Наивные. Потом нужны были минимальные удобства — мебель и белье, чтобы не на голом бетоне отдыхать. Еще нужен был алкоголь, еда и сигареты, за который Дом Минвис, занимающийся всей пищевой и табачной промышленностью планеты, вмиг заломил огромные цены. Мне-то ладно, платить за все это добро будет планетарный бюджет, но сам факт. Плюс еще все это надо было не только заказать, но и доставить спецтранспортом, в обход обычных линий снабжения, а значит, чтобы подполковник Вихнер не получил нового геморроя в моем лице, изъять еще больше кораблей дальнего плавания, а это уже к Дому Менвехейм, с которым я то ли дружил, то ли хотя бы не враждовал. Но все это меркло по сравнению с тем, что нужно было организовать самое главное — женщины. Найти их было не так сложно, как я боялся. Как только были разосланы первые объявления о добровольном наборе ночных бабочек, на сборных пунктах уже начинались столпотворения, переходящие давку, ругань, драку и потасовку с фолькотами, вооруженными резиновыми дубинками. Шестнадцать представительниц древнейшей профессии отправились в тюрьму на пару лет за нанесение телесных повреждений представителям власти — маникюр тоже оружие. Однако теперь возникала необходимость в более особом содержании — мобилизовать штат гинекологов, организовать поставку необходимых медикаментов и решить вопрос об оплате. Вот с последней вообще все было сложно. Бесплатно тут никто не будет работать, да и я не заставлю женщин заниматься подобным принудительно. Но вот как все это сделать, прописать в приказе — вот это была еще та работенка. В конце концов, плюнув на некоторые наработки, я начал просто составлять проект трудового договора для работниц солдатских борделей, с четко прописанным МРОТ-ом, премиями, больничными и всем прочим. Правда, потом еще пришлось писать отдельно объяснение, что такое МРОТ, так как такого понятия в трудовом кодексе планеты не было. А не было, потому что трудового кодекса тут тоже не было. Что уж тут поделаешь. В итоге выходило, что ночные бабочки должны будут отработать минимум пять часов в день, а дальше уже идут сверхурочные, за которые дают в полтора раза больше. «Чем еще заняться полковому комиссару, кроме как составлять трудовой договор для проституток…» — думал я, отчего хотелось засмеяться. Уж слишком это все выглядело странно, особенно учитывая, в каком мире я оказался. Но, может, в Кодексах о таком не писали, а делать это кто-то должен, и уж лучше это сделаю я, а то потом устроят тут без моего надзора подобие станции утешения, которые делали японцы во Вторую Мировую, а мне потом все это разгребать. Я тут, конечно, не светоч прогресса, но местным я не доверял ни на грамм, а такое деликатное дело не собирался доверять тем более. Было, однако, немного странно думать о женщинах, как о еще одном ресурсе в списке необходимых элементов для зоны свободного отдыха. Странно, цинично и даже немного жутко. А иногда в голове мелькало чувство недоумения от происходящего, словно все, что я делаю, чертовски неправильно или как минимум слишком странно. Настоящему Мерцелиусу вряд ли пришло бы в голову заниматься чем-то подобным, в этом я был уверен. На фоне всего этого необходимость устроить кинотеатр, концертный зал, спортивный комплекс и тому подобные места для культурного времяпрепровождения, казалась просто мелочной. Но и на это требовались документы, которые надо было составлять и подписывать. Я даже боялся себе представить, сколько уже ушло бумаги на все это дело. Теперь оставалось одно: дождаться, пока стихнет шторм, обустроить все по минимуму и запустить сюда самые выдохшиеся части, что участвовали в наступлении. Правда, и с этим были проблемы — таких было слишком много. Мало того, что эта зона отдыха не справится с таким наплывом, так еще и отзывать такое огромное количество солдат с фронта во время наступления идея отнюдь не из лучших. Тут уже решил все полковник с майорами. Самых уставших, имеющих самое большое количество боев и операций должны были отправить сюда в первую очередь, а остальных должны были отозвать на тыловые задания, навроде охраны, с более щадящим режимом в плане устава и алкоголя, но без женщин и отпуска, пока не подойдет их время. Не идеально, но идеально сделать не получится никак при всем желании. Всем этим милым заведением в мое отсутствие должен был заведовать Симольт Валиант — у него как раз было самое большое количество боевого времени еще с первых боев на Сентикрите, что таки внушало. Не сказать, конечно, что он вообще отправлялся на отдых, но заведовать курортом было все же легче, чем идти в бой и следить за целым батальоном гвардейцев и теми частями СПО, которые с ними взаимодействовали. И теперь оставалась всего одна деталь: объяснить ему, что к чему. — Господин комиссар, младший комиссар Симольт Валиант по вашему приказанию прибыл, — четко поставленным голосом отчитался Симольт, стоя перед моим столом. Фуражка, пальто, штаны и ботинки на нем были мокрыми, и вода с ним каплями стекала на бетонный пол. — Вольно, младший комиссар. Присаживайтесь, — проговорил я немного устало. Уже клонило в сон, но хотелось сделать все сейчас, чтобы уже с чистой совестью пойти спать. — Танны, рекафа? — Не откажусь от рекафа, господин комиссар. Благодарю, — ответил Симольт. — Ротив, кружку рекафа сделай, будь так добр, — громко произнес я в сторону закрытой двери, обращаясь к своему секретарю. — Слушаюсь, господин комиссар, — ответили с той стороны. — Ну что ж, предлагаю перейти сразу к делу. О чем вы хотели поговорить со мной? — Я был хотел запросить отмену вашего приказа касательно предоставления мне отпуска. — Вот как? — удивленно сказал я, подняв правую бровь. Я вообще лишь недавно заметил, что правую бровь я мог спокойно поднять в удивленно-скептическом жесте, а вот левой такое повторить никак не получалось. Особенности тела, что тут еще сказать. В дверь постучали два раза. — Войдите. Внутрь вошел секретарь с кружкой горячего рекафа, от которого шел легкий белый пар. К счастью, секретарь постоянно держал запас свежего кипятка, так как я успел хорошо пристраститься к танне с сахаром и медом. Хорошая вещь, чем-то напоминала мне чай, пускай ему было далеко до того, что я любил дома. «Хоть что-то…» — Благодарю, — ответил младший комиссар, принимая горячую кружку, после чего секретарь молча вышел и закрыл за собой дверь. — Неожиданно, если честно. Позвольте узнать причину? — спросил я у младшего комиссара. Не очень я был рад тому, что он пытается отказаться от всего этого. У меня не было особого желания тратить на разъяснения слишком много времени. — Я считаю, господин комиссар, что обязан находиться на линии фронта, а не на отдыхе. Мне нужно быть с солдатами, учитывая, что сейчас будут введены в строй резервные части, имеющие не так много боевого опыта. «Вот ведь трудоголик…» — подумал я. На фронт ему, видите ли, хочется больше, чем организовать зону отдыха. В какой-то степени такое надо было ожидать, но я все же решил, что спорить с приказом не будут. А оно вон как получается — человек не считает, что имеет право на отдых, и собирается продолжать воевать. «Насколько же сильно ему мозги промыли в Схоле?» — задался я вопросом, отчего внезапно почувствовал небольшое отвращение от этой мысли к самому себе. Мерцелиусу явно не понравилась сама мысль о подобном. — Понимаю, о чем вы, Симольт, — начал я, решив все же попытаться его убедить. Не стоило просто брать и приказывать ему. Мало будет толку, если он будет все делать из-под палки. Я не сомневался в том, что он сделает все от него зависящее, чтобы выполнить приказ, но все же когда человек согласен с приказом, то выполняет он его эффективно. — Однако я считаю, что и вам нужен отдых. Вы воюете с самого Сентикрита, вы заменяли меня во время моего отсутствия, вы заслужили как минимум того, чтобы хотя бы заведовать этой территорией. — Лично я считаю, что другие заслужили отдых не меньше, господин комиссар. Особенно младший комиссар Шамос, — с серьезным лицом произнес Симольт. Было видно, что он не пытается договориться за друга — он на полном серьезе так считает. «Волнуется за товарища». — Вот только сам Шамос скажет, что он не участвовал в боях и не заслуживает отдыха, — парировал я. — Не хочу принижать все, что он сделал для СПО, но технически он будет прав. — Я все же считаю, господин комиссар, что другие больше заслуживают отпуска. — Однако и отдыхать тоже необходимо. Если человек сильно устает, он совершает ошибки, которые при наших должностях могут привести к серьезным последствиям: неверный приговор, неправильная оценка ситуации, промахи в бою и тому подобное. Именно поэтому мне и надо, чтобы мои подчиненные хорошо отдохнули, во избежание подобного. Понимаете? — Понимаю, господин комиссар. Я приложу все усилия. Простите за мою… недальновидность, — виновато произнес Симольт. — Не стоит извиняться, — подбодрил я его. — Да и не стоит здесь прилагать усилия. Наоборот — расслабьтесь, отдохните, душой и телом, у вас целая неделя впереди без каких-либо забот. Вы это заслужили, Симольт. — Благодарю, господин комиссар, — произнес Валиант. Его голос звучал смиренно, словно со мной спорить никак нельзя. Вообще большая часть людей вели себя почти также смиренно передо мной. Иногда это раздражало, иногда огорчало. Не хватало той искренности, которая была присуща обыденным разговорам по душам. Именно поэтому разговоры с Аскиртом приносили мне в какой-то мере удовольствие — пускай некоторые его истории были наполнены матами больше чем на половину. Все равно это было лучше, чем видеть зажатость и страх других людей передо мной. Правда, все равно следовало быть осторожным, особенно со своими младшими подчиненными. Лично я для них был отцом, командиром и непререкаемым авторитетом, выше которого только Комиссариат как таковой или сам Бог-Император, но это не означало, что они не выкинут что-нибудь эдакое. Они все еще оставались для меня неизвестным фактором. Я не знал степень их фанатизма, а значит, и не знал, как они могут отреагировать, узнай они правду о моем плене — сразу расстреляют, просто разжалуют и арестуют или же простят и поймут? Я этого не знал. Уверенности у меня ни в чем не было. — Что ж, есть еще какие-то вопросы ко мне? — Никак нет, господин комиссар, — сразу же ответил Симольт. Кажется, он едва сдержал радостные нотки о того, что этот разговор заканчивался. — Тогда можете идти, младший комиссар. Отдых ждет. Только не забудьте, все же, выпить рекаф, — произнес я, слегка улыбнувшись. Симольт так и не притронулся к напитку. Волнуется. — А, да. Конечно. Благодарю, что уделили мне время, господин комиссар. Всего доброго. — Всего доброго, Симольт. Младший комиссар вышел, закрыв за собой дверь, в то время как я вернулся к работе. Еще одно дело сделано. И такие дела возникали постоянно. Ничего масштабного, что меняло бы ход всей истории. Простая обыденность, которая порой уже начинала утомлять. Хотя с другой стороны, уж лучше такая обыденность, чем битвы с орками. Следующий час прошел в постоянном ковырянии с документами и разбором некоторой почты. Шамос рапортовал, к моей вящей радости, что «в Багдаде все спокойно» — в том смысле, что за последнюю неделю никого не расстреляли, а арестовали всего девятерых умников, которые пилили бюджеты своих частей. Это, несомненно, радовало. У остальных младших комиссаров все было не так радужно, но хоть не критично — иногда расстрелы, иногда разжалования, иногда ссылки в штрафбат. Ничего особенного. Затем мне доложили, что ко мне прибыл младший комиссар Лиунг Ваглис, которого я решил назначить ответственным за всю эту территорию. Он уже начинал оправляться от последствий того злосчастного обстрела на Соктоморе. После трехнедельной комы ему пришлось проходить довольно долгий курс реабилитации, так как у него выявились проблемы с моторикой — он просто не мог нормально ходить, есть, писать или стрелять, потому им занимались врачи. К сожалению, стоило признать, получалось не сказать что прям великолепно. Он все же смог кое-как восстановиться, но он был уже не боец и это следовало признать. Альтернативу я все же нашел. Вместо того, чтобы списывать парня, я решил дать ему административную, по сути сидячую должность. Так он мог заниматься полезным делом и не чувствовать себя брошенным. Да, осадок от того, что он еще не скоро, а может, и никогда вовсе не вернется на поле боя, наверняка никуда не денется, но это лучше, чем демобилизация, после которой наверняка последует ПТСР, алкоголизм, а может, и вовсе суицид. Я знал, как оно может быть. Слишком хорошо знал из своей прошлой жизни. И первым его назначением должна была стать должность начальника зоны свободного отдыха. Не знаю, можно ли было вообще его так называть, но как минимум это передавало суть, а большего и не надо. Оставалось теперь только ввести его в курс дела. — Присаживайтесь, Лиунг, — сказал я, показывая на стул напротив меня. — Благодарю, господин комиссар, — ответил довольно тихим, спокойным голосом младший комиссар Ваглис, после чего прошелся по кабинету, опираясь на полимерный костыль, и сел. Выглядел он неважно. Бледный, постаревший лет на пять, с впалыми щеками, заостренными скулами, темными кругами под глазами и полностью бритой головой, на которой виднелись лишь недавно проросшие, крохотные волосинки не больше пары миллиметров в высоту. Плюс ко всему он сильно потерял в весе, отчего больше походил на жердь, а униформа была слегка великовата теперь. Учитывая скудное освещение настольной лампы, все это оставляло не самое приятное впечатление, но все же его оправдывало ранение и курсы лечения. — Рекафа, танны? — Нет, благодарю. — Проблем при перелете не было? — решил спросить я. Все же стоило проявить вежливость. — Никаких, господин комиссар. Император благословил мой перелет. — Воистину так. Тогда предлагаю перейти сразу к делу. Как вы понимаете, зона свободного отдыха предполагает серьезные послабления в плане устава. В первую очередь, это касается алкоголя. Солдаты имеют право пить столько, сколько захотят — они заслужили это. Правда, стоит учитывать, что это приведет к дракам. Их следует пытаться предотвращать силами охраны правопорядка. Если последствия не слишком сильные, синяки или ссадины, то ограничивайтесь просто выговором, три выговора — и отправка на фронт моментально. Если последствия более серьезные, перелом, к примеру, то это тоже выговор и сутки в изоляторе. Но только если это произошло в состоянии опьянения, потому как если в трезвом состоянии — то тоже отправка на фронт. Однако в случае драк пытайтесь выяснить, кто был зачинщиком — ответственность несет он. — Можно вопрос? — спокойно спросил Лиунг, смотря куда-то на меня, но не в глаза. Это было слишком заметно. Может, ему не хотелось смотреть на мои не самые привлекательные протезы, может, он и в ином случае не смотрел бы из-за страха передо мной. Кто его знает. — Конечно. Можете не спрашивать разрешения. — Почему при нарушении порядка в состоянии алкогольного опьянения наказание слабее? — спросил он. Его тон был настолько официальным, что это даже слегка утомляло. Уже. А мы только начали. «Это будет тяжелый разговор…» — подумал я. Не самая веселая перспектива. — Учитывая, что пить солдатам разрешено, то состояние опьянения можно считать смягчающим обстоятельством. — Я вас понял. — Идем дальше. Солдатам, которые будут заниматься охраной, придется заняться еще и уходом за теми солдатами, которые не смогут себя контролировать. Напьются и не смогут даже встать, или еще что-то. Особенно надо будет следить за тем, чтобы никто не захлебнулся собственной блевотой — такое вполне возможно, потому надо будет следить за этим. Что касается утренних молитв, то неявка на них может быть прощена, если, к примеру, солдат просто не смог проснуться, но тогда он обязан будет провести молебен-покаяние, а вам необходимо вести учет посещаемости. Ну и еще вам придется постоянно следить за снабжением — как мне кажется, запасы будут расходоваться очень быстро. Здесь все понятно? — Да, господин комиссар, — все тем же спокойным тоном сказал Лиунг. Мне уже было интересно, он так отвечает от того, что все понимает, или потому что и в мыслях не допускает со мной спорить? Опять же, хрен его знает. — Теперь следующий момент. Наркотики. Категорически неприемлемо. За любую продажу из-под полы — в штрафлегион, за употребление — на фронт с запретом на любой отпуск. Я готов простить, что солдаты будут пить без меры, но наркотики я не прощу ни в каком виде. Этот момент понятен? — Да, господин комиссар. — Следующий момент. Женщины. Для них будет отведен отдельный район под жилье — туда солдатам проход запрещен, кроме солдат охраны и только по важным причинам. Изнасилование — сразу расстрел, если в пьяном состоянии — то в штрафлегион. Если женщина говорит «нет» — значит, нет, даже если прямо во время процесса. За побои наказывать плетями и запретом вообще приближаться к борделю. В пьяном виде солдат в бордели не пускать. Подвыпивших можно, но только тех, кто может нормально стоять на ногах и вести себя адекватно. Плюс обязательный медосмотр, иначе потом начнутся тут… специфические эпидемии. А нам это не надо. С этим понятно? — Да, господин комиссар. — Очень хорошо. Касательно оружия — при прибытии на остров солдат обыскать и изъять все оружие, какое у них будет. Я, конечно, понимаю, что их руки и ноги — тоже неслабое оружие, да и розочку они могут сделать быстро, но все же это лучше, чем ножи или кастеты. Тут все ясно? — Нет, господин комиссар. Что такое «розочка»? — все тем же спокойным голосом, без намека на хоть какую-нибудь эмоцию, спросил младший комиссар. «Упс…» — подумал я, как только понял, о чем спросил Лиунг. По ходу дела я умудрился не заметить, как случайно использовал свою старую речь. — Это когда стеклянную бутылку берут за горлышко, разбивают, чтобы остались острые края, и используют в качестве холодного оружия. Вещь довольно опасная, особенно в руках гвардейцев. — Позвольте предложить, господин комиссар. Повисло молчание. За окном продолжал лить дождь, стуча по полимерной пленке. Только через секунду я понял, что он ждет моего разрешения. — Да, конечно. Про это тоже можете не спрашивать. — Можно заменить все стеклянные бутылки на пластмассовые? — К сожалению, не выйдет. На планете отсутствует производство пластмассовых бутылок, они используют только стеклянные, я проверял. — Я понял. — Очень хорошо. Это были основные моменты. По ним вопросы еще есть? — Никак нет, господин комиссар. Однако у меня есть другой вопрос. Не относящийся непосредственно к службе, если вы позволите. — Конечно, Лиунг. Спрашивай, — дружелюбно сказал я. Если парню хочется поговорить со мной, то я не был против этого. Надо было поддерживать нормальные отношения с подчиненными, и личные разговоры вполне для этого подходили. — Я долго об этом думал, когда… Когда очнулся после ранения, — проговорил Лиунг. Его голос неожиданно наполнился эмоциями. Горечь, печаль. Это было отчетливо слышно и слишком сильно контрастировало с тем, что было до этого. — Начал размышлять кое о чем. И теперь пытаюсь ответить на один вопрос. Почему это произошло со мной? В том смысле, что… Почему Император так со мной поступил? Я жил… праведно, не грешил, но в итоге стал инвалидом, который не может пойти в бой… Стал… Ущербным… Так почему? В чем моя вина? «Неожиданно…» — подумал я, понимая, что, по сути, Лиунг задает вопрос на религиозную тему, а здесь, в Империуме, этот вопрос был довольно… щепетильным, если не сказать по другому. И я, как самый старший и авторитетный, должен был на этот вопрос ответить. — Лично я считаю, — начал я, осторожно подбирая слова, перед этим думая над каждым из них, — что в твоей ситуации единственные, кто виноват — это Сентикруа. Они организовали тот обстрел, в котором ты получил ранения. — Но Император управляет всем, ведь так? — Довольно сложно определить, чем именно управляет Император. Но могу точно сказать, чем он не управляет. Людьми. У нас есть свобода воли во всем, и мы сами выбираем свой жизненный путь, а Император на протяжении этого пути помогает, вознаграждает, ставит препятствия, наказывает. Придумывать на ходу подобное было не так уж и просто. Приходилось обращаться ко всем своим мыслям касательно религии из своей прошлой жизни. Правда, надо было еще быть довольно осторожным. Несмотря на то, что в Империуме культ Императора был довольно многогранным, я и все служащие Комиссариата были с одной планеты, а значит, мы все должны были быть приверженцами одних догматов. Изучать их у меня времени особо не возникало, потому следовало изобразить, что у меня на этот счет есть свое особое мнение, и при этом не высказать никаких идей, которые можно было бы интерпретировать против меня. — Но почему… почему он наказал меня? За что? — продолжил задавать вопросы Лиунг. В его голосе все больше сквозило какое-то отчаяние. — Мне кажется, все наоборот, Лиунг. Император не наказывал тебя, а вознаградил: он сохранил тебе жизнь, как раз за то, что ты жил без греха и всего себя отдавал службе человечеству. Ваглис замолчал. Его взгляд был направлен куда-то на стол, в стопку все еще не подписанных бумаг по бухгалтерскому учету, но похоже, сейчас он был где-то глубоко в себе. Я же и сам пытался продумать, что говорить дальше. Ведь ситуация складывалась совсем нерадостная. Я этого человека не знал от слова «вообще» и сталкивался с ним один раз в жизни, а теперь должен был помочь как-то справиться с его депрессией, которая уже имела ростки кризиса веры. Причем проблема заключалась еще и в том, что если у меня не получится ему помочь, то им придется заняться с позиции местных порядков. Последствия подобного представить себе несложно. — Но зачем… Зачем делать меня… Таким? Зачем сохранять жизнь, но лишать здоровья? Зачем заставлять страдать тех, кто живет праведно? — вновь спросил меня Лиунг. «Ну и вопросы ты задаешь…» — подумал я, уже начиная жалеть, что вообще начал этот разговор. Лично я никогда не задавался подобными вопросами, так как вырос атеистом. — Я думаю… Император хочет, чтобы ты оставил боевые действия. Он лучше кого-либо понимает, где человек принесет наибольшую пользу Империуму и, по всей видимости, он считает, что ты ее принесешь не на поле боя. — Но где ее еще приносить, если не там? — выпалил Ваглис на грани грубости. Похоже, он уже был на взводе. «Сейчас только срыва мне не хватало…» — Пользу приносят не только в бою, Лиунг. Есть простые рабочие, шахтеры, фермеры или административные работники, без которых Империум не способен работать, как слаженный механизм, чье предназначение — защита человечества от бесчисленных угроз этой галактики. И поверь мне, работа вне боя приносит не меньше пользы, чем в нем. Я вот разбираюсь с этой горой бумаг, чтобы позволить солдатам отдохнуть и продолжить сражаться. — Вы думаете… Я нужен здесь? В канцелярской работе? — в голосе парня так и сквозило едва прикрытое отвращение. Ему претила сама мысль о подобном. — Я считаю, что Император сохранил тебе жизнь и дал шанс принести пользу Империуму там, где, по его мнению, ты будешь полезнее всего. Младший комиссар вновь замолчал и задумался, смотря в никуда. «Вроде получается…» — сказал я сам себе. Как минимум, я очень надеялся, что у меня получается. — Неужели не было другого… способа это сказать? — Я понимаю, что тебе тяжело, Лиунг. Но мне кажется, что тут кроется кое-что еще. Это испытание. Император посылает нам всем испытания на нашем жизненном пути, чтобы закалить нас так, как это будет необходимо, как он сам считает нужным. — Мне кажется, это слишком жестокое испытание. — Император никогда не посылает нам испытания, которые мы, по его же мнению, не сможем преодолеть. Именно этим подобные испытания и полезны — они не убьют нас, в отличие от тех трудностей, который могут как закалить нас, так и убить. Потому тебе необходимо собраться с силами, Лиунг. Император сохранил тебе жизнь и хочет сделать тебя сильнее для важных целей. Я не знаю, для каких именно, но могу точно сказать, что он возлагает на тебя надежды. В кабинете повисла тишина. Лиунг снова ушел в себя, размышляя над услышанным. Дождь так и не прекратился. Даже не ослабел. Капли так и продолжали бить по пленке на окне, убаюкивая своей монотонностью. Кое-как все же получилось сдержать зевок. Было бы сейчас очень неприятно зевнуть прямо на глазах у собеседника — он мог бы подумать, что мне скучно с ним говорить, что я не хочу с ним разговаривать. А ему сейчас нужен был человек, который бы его выслушал, поддержал, предложил свои идеи. Он был подавлен внутри и нуждался в помощи. Это немного все же удивляло. Я, конечно, подозревал, что подобное может возникнуть у него на почве инвалидности, но не ожидал, что все уже произошло и было настолько запущено. «И когда только успел?» — спросил я сам себя. По всей видимости, для него участие в боях было краеугольным камнем всей его службы, а значит, по сути, и жизни. В очередной раз я понимал, насколько же моя психология отличалась от психологии множества людей вокруг. — Я… Понимаю, господин комиссар. Думаю… Я думаю, в этом есть смысл. Замыслы Императора неисповедимы, и не нам пытаться их разгадать, но мы можем следовать за ними. Если Он хочет, чтобы я оставил бои… То… То так тому и быть… Я… Я справлюсь. — Я помогу тебе в этом, Лиунг, — заверил его я. Не особо мне хотелось добавлять себе лишних забот, но я не мог оставить этого надломленного человека в беде, особенно когда я стал для него едва ли не последней надеждой на то, чтобы получить хоть какую-то поддержку. Не мог я оставить его, зная, к чему это может привести в противном случае. — Спасибо, господин комиссар. За все спасибо, — проговорил Лиунг каким-то надломленным голосом. Кажется, он был близок к тому, чтобы заплакать. Мне уже было страшно представить, что сейчас творилось в его голове. — Отдыхай пока, Лиунг. Завтра введу тебя в курс дела касательно документов и бухгалтерии, а то я и сам уже вырубаюсь от всей это погоды и бумажной мешанины. — Хорошо, господин комиссар. Доброй ночи. — Доброй ночи, Лиунг. Младший комиссар ушел, стуча своей тростью, и закрыл дверь, после чего я глубоко вздохнул и выдохнул, расслабленно упав на спинку стула. Это было неожиданно, это было сложно, это было чертовски близко к провалу, но все же кое-как удалось с этим справиться. Теперь придется следить за Лиунгом и помочь ему восстановиться, справиться со своим новым состоянием, но надежды на успех все же были — он обратился достаточно вовремя, чтобы я смог как-то на него повлиять своим авторитетом. Обратись он к бутылке, было бы намного хуже. Протяжно зевнув, я решил, что пора уже спать, потому сразу же выключил лампу, лег на старый диван, который мне откуда-то приволокли, и отключил себе глаза, чтобы можно было заснуть.Спустя десять дней. Остров Рогараган. Зона свободного отдыха. Лейтенант СПО Аскирт Винкон.
— О ДА! О ДА! СИЛЬНЕЕ, ДА! — кричал женский голос за стеной под аккомпанемент постоянных стуков кровати. Где-то вдалеке и над нами слышался еще один крик, тоже женский. Здесь это было нормой. — Аск… — послышался голос тихий Хины, что сейчас полностью нагой лежала, прижавшись ко мне и положив голову на грудь. — М-м-м… — ответил я, не открывая глаз. Сейчас я был настолько ленив, что меня хватило только на это. — Вот скажи… Каково это вообще — воевать? «Нашла, блин, тему поговорить…» — подумал я. Уж что-что, а говорить сейчас о войне не сильно хотелось, но и обижать Хину, особенно после такой незабываемой ночи, совсем не хотелось. В конце концов, благодарность пересилила. — Херово, — ответил я коротко, при этом пытаясь придумать, что ответить. — Вот ты сидишь в окопе, слева и справа от тебя — такие же сопляки, как и ты сам, а на тебя прет толпа зеленокожих, вонючих, орущих пидарасов под два метра в холке каждый, с охуительным желанием вырезать тебе кишки, намотать их себе на шею, а потом сожрать то, что от тебя останется. И ты вот смотришь на все это дело и ебошишь по ним из лазгана, пока батарея не кончится. А когда кончится — ставишь новую и снова ебошишь. Они тоже, суки, ебошут в ответ — кого из твоих разорвет на куски, кому голову прострелят, а кому что-то оторвет. Вокруг — все кричат не пойми что. Так и ебошишь, либо пока эти пидоры не кончатся, либо пока не прикажут съебывать, потому что всех вокруг в твоем окопе уже разорвало, убило, сожгло или ранило так, что они уже и кричать не могут. Хина не ответила. Лишь через секунды три я понял, что меня как-то понесло. Но сказанного уже не вернуть, так что я просто молчал. — Ужас, — только и сказала моя спутница. В ее голосе не было и намека на притворство. Рассказ ее шокировал. — Помилуй Император с такими столкнуться в жизни. — А мы с ними который месяц уже воюем, аж страшно вспоминать… Сентикрит, Миневис, Гурхард, Тринигарами, Гараташ… Боже-Император, больше всего ненавижу Сентикрит… — Это ведь вы там с комиссаром бегали от орков? — неожиданно спросила Хина, чем меня немного удивила. — А ты откуда знаешь? — Так у нас тут уже все знают, какая ты знаменитость. Лейтенант, что спас комиссара, — объяснила женщина. — Понятно. Да, мы там с ним бегали. Только еще там у меня был первый бой. И там я потерял друга. Единственного друга. — Больше никого нет? Среди сослуживцев, к примеру? — Сослуживцы — это сослуживцы. Они… Быстро меняются… — сказал я. — В смы… А… Я… Я поняла… Прости… — произнесла Хина совсем тихим голосом, пронизанным виной. — Ничего, — сразу же ответил я. Это был печальный факт — пополнять наши подразделения приходилось после каждого боя, и привыкнуть к кому-то отдельно, тем более находясь в офицерском звании, я банально не успевал, тем более учитывая, что и не особо пытался. Я уже не видел смысла к кому-то привыкать или привязываться. Августин стал исключением, и это иногда вызывало тихую тревогу внутри: вдруг и он умрет. Мне не хотелось потерять еще одного человека, которого я мог назвать своим другом. — ЕЩЕ! ДА, ЕЩЕ! ДА!!! А-А-А!!! Внезапно крики за стеной оборвались, как и толчки кровати. «Закончили…» — подумал я. — Как думаешь… — вновь спросила Хина, развеяв неловкое молчание. — Эта война… Она скоро кончится? — Ну, как сказать… — начал я, не особо зная, что ответить. — Может, один месяц, два… — Боже-Император… Один, два месяца… — в ужасе прошептала Хина. — Не так уж и много, если честно… — Да, но сколько еще парней поляжет? Сколько еще похоронок придет? Гробов? Сколько еще будут звенеть поминальные колокола? — спрашивала спутница. Я мог ответить ей правду. Мог промолчать. Лгать я не собирался. Через секунду я все же решил. — Много, — проговорил я, смотря на серую стену напротив меня. — Еще очень много. Хина не ответила. Лишь тяжко вздохнула. — Я помню, после этого Сентикрита… Колокола несколько суток подряд гремели… Без остановки… У нас помещение было в доме, прямо возле храма. Пришлось закрыться — ничего ведь не получится под такой грохот. — Бордель рядом с храмом? — переспросил я. О подобном мне еще не приходилось слышать. Обычно бордели ставили где-нибудь в глубине жилых массивов, куда просто так не заглядывают, или вообще в пригородах все делали. — Ну, где помещение нашли, там и организовали. Святоши так ничего и не узнали — им пофиг. Правда, просыпаться под утренний звон было совсем невесело. — Знакомо, — проговорил я. — Мой детдом был неподалеку от храма. Дежурные даже не ходили будить нас — мы сами просыпались под звон. — Даже представлять не хочу. Снова повисла тишина. Особого желания говорить не было. Хотелось просто лежать вот так, прижав ее голое тело к себе, чувствовать ее тепло, запах духов. Это было намного лучше, чем идти на солнцепек. Но время было ограничено. Каждому давалось по часу, и полчаса мы вдвоем потратили на вполне себе бодрое времяпрепровождения, а еще полчаса — на то, чтобы отдышаться и насладиться обществом друг друга. Теперь же время истекало, и мы оба это знали, хотя никто и не решался этого сказать вслух. — Ладно, — все же сказал я. Если уж и нужно было это все заканчивать, то лучше уже не оттягивать. — Будем собираться. Она не ответила и молча встала с кровати, пытаясь собрать свои вещи, раскиданные по полу. Я же решил в последний раз окинуть взглядом ее голое тело. Она не была прямо красавицей — бедра немного широкие, грудь немного маленькая, со слишком большими ареолами вокруг сосков, лоб сильно высокий. Но все это меркло по сравнению с тем, как мы вместе провели время. После стольких месяцев плотского голода она казалась самой лучшей женщиной за всю мою жизнь. С трудом найдя свои трусы и нацепив их, я собрал другие свои пожитки и направился к выходу. Одеваться полностью в такую жару я был не намерен, благо не на линии фронта сейчас, имею право. Уже открыв дверь, я развернулся и посмотрел на Хину. Она уже надела на себя тонкий хлопковый халат белого цвета. — Пока, Хина. И спасибо тебе, — искренне поблагодарил я девушку. Все же она очень старалась, пока мы были вместе. — Обращайся, — коротко сказала она. Тон стал на порядок холоднее, пускай и с напускным дружелюбием. Для нее все это было просто работой, пускай она и решила немного полюбопытствовать о войне. Я против не был. Кивнув, я открыл дверь и вышел в коридор. Электричества днем не давали, потому было чертовски темно. Единственным источником света тут было окно в конце коридора, возле которого курили пять человек, окутанные сигаретным дымом. Все посмотрели на меня, но потом сразу же отвернулись и продолжили разговаривать — до меня им дело не было. Решив не задерживаться, я направился к выходу из дома. Там можно было с кем-нибудь посидеть, поболтать, выпить. Все равно дел никаких нет. Пока шел по коридору, мне навстречу прошел солдат, полностью нагой. Некоторые тут не стыдились вообще никого. Впрочем, меня лично это вообще не волновало. Пока шел, смог расслышать еще больше различных криков. Кто-то был в процессе, кто уже приближался к завершению. Сейчас еще было тихо, а вот ночью тут был такой концерт из мужских и женских криков, что порой я спрашивал себя: «Эти дома специально строили, чтобы все слышно было?». Я бы не удивился, если бы это было так. Спустившись по лестнице с третьего этажа, я подошел к регистратуре, взял журнал посещаемости и начал искать свое имя, чтобы отметить свое отбытие из этого славного заведения. Гвардеец с наплечной нашивкой красного цвета, на которой черными буквами было написано: «Поверенный Официо Префектус», усталыми и немного завистливыми глазами посмотрел на меня и молча протянул ручку. «Он бы сейчас был бы не против самому вписать сюда свое имя…» — подумал я, сдержав ухмылку. Парня наверняка отпустят, но сейчас все, что ему оставалось — это слушать стоны и крики, что доносились из комнат на первом этаже. Быстро найдя нужную строчку со своим именем и оставив роспись, я отодвинул журнал, кивнул гвардейцу и направился к выходу. Улица встретила меня ярким, слепящим солнцем, от которого сразу же пришлось практически полностью закрыть глаза. Жара стала удушающая. Голую кожу сразу начало печь, словно я стоял рядом с костром, из-за чего я все же решил надеть футболку — обгореть мне совсем не хотелось. Рядом со зданием расположились множество групп СПО-шников и гвардейцев, от трех человек до целых отделений, причем люди тут делились на два типа. Одни ждали своей очереди и выглядели немного взволнованными, а другие уже все закончили и теперь почти что голышом сидели на траве с довольными лицами и болтали о всякой всячине. Такую картину я лицезрел уже второй день подряд, пока находился здесь. Недолго думая, я направился к одной из групп отдыхающих солдат. Здесь можно было подойти к любой группе и присоединиться к ним, поболтать, пошутить, выпить, если будет что-то, покурить — в общем и целом, отдыхать. В какой-то мере, это было чертовски непривычно. Но, чего уж тут таить, довольно приятно. — …вторую, третью, потом еще четвертую, — рассказывал один из гвардейцев перед группой из семи человек. — Я стреляю и жду, когда рванет, уже приготовился… И ничего. Еще подождал — и ничего, не взрывается. Я смотрю на этого солдата, тот и сам не понимает. И тут до меня вдруг дошло, и спрашиваю: «А ты чеку выдернул?!». Он смотрит на меня такой, глаза раскрыл и спрашивает: «А что, надо было?». Вся группа солдат заржала в голос, не сдерживаясь. Некоторые попадали прямо на землю, хватаясь за животы. Я и сам улыбнулся. Смешно вышло. — В общем, мы потом еще минут десять с теми уебками бодались, они и съебались обратно в джунгли. Я потом еще то место нашел, куда гранаты упали, собрал их и отдал парню, сказав: «В следующий раз не забудь». Все вновь засмеялись, хоть и не так сильно, как в прошлый раз. — Ой, Боже-Император меня помилуй… Это ж надо было забыть… — Это еще что, — проговорил один солдат, у которого вся левая рука, до самого плеча, была заменена на аугмент. — Я вот помню, был у нас случай, в общем. Это на Хартане было. В общем, орки в городе, мы его с ходу не взяли, окопались за городом и ждем артиллерии. Мы спим такие, и тут тревога, все на позиции. Ну, мы быстро одеваемся, выбегаем, все готовы. И тут вдруг я вижу, один из наших: броню надел, каску, сапоги… А штаны не надел! Все засмеялись вновь. Можно было себе представить, насколько нелепо это выглядело. — На него капрал… На него капрал смотрит такой и говорит: «Что, жарко сильно?» — все еще раз засмеялись. — Парень смотрит на него, не понимает, а потом посмотрел вниз и такой: «Бля, забыл». И почти сразу выдает: «Господин капрал, разрешите вернуться в казарму за штанами». Там тогда все отделение чуть не легло со смеху! Правда, сбегать уже не получилось, зеленокожие пошли в атаку и он полдня так и стрелял. Потом к нему подходит капрал и говорит: «Вот теперь, Утог, можешь вернуться в казарму за штанами. Разрешаю». Мы все вместе вновь начали смеяться. Веселая история. С новобранцами так часто происходило — перед боем или в самом бою они умудрялись иногда такое вытворять, что не смеяться не получалось. Жаль только, что для многих такая забывчивость была летальной. «Так, нахер это…» — сказал я сам себе. Предаваться плохим воспоминаниям еще успеется, а пока что стоило просто отдыхать и развлекаться. Пока было время. Еще где-то полчаса мы посидели, рассказывая смешные истории друг другу, после чего жарко стало настолько, что все решили уже расходиться по своим комнатам. В середине дня вся жизнь на острове замирала, и солдаты либо сидели у себя в ожидании вечера, либо развлекались с девчонками. Улицы города были довольно пустынными. Тут и там шатались солдаты, на лицах которых читалось жуткое похмелье, и поверенные Комиссариата, что без брони и с резиновыми дубинками патрулировали улицы в поисках тех, кто вообще ходить уже не мог. За день с небольшим я уже успел понять, что эти парни готовы вмешаться в любую драку, обезвредить всех, кто не подчинится командам, а потом уже разбираться, кто прав, а кто виноват. Учитывая последствия, какие можно было получить за сопротивление, а именно — прекращение отпуска и высылка с острова, не подчинялись либо самые отбитые, либо самые пьяные. К счастью, я пока ни к тем, ни к другим не относился. Сам дом, в который нас определили, ничем не отличался от того, где располагался бордель — все тот же пятиэтажный кирпичный коробок с окошками, обтянутыми полиэтиленом. И первое, что я смог разглядеть перед входом в дом, была группа поверенных и несколько солдат СПО, что собрались вместе вокруг одной точки. Это настораживало. Обойдя толпу, я, к своему удивлению, увидел лежащее на лавочке тело солдата, на котором были только армейские штаны. Он был бледный настолько, что сомнений не оставалось — мертв. — Перепил парень… — произнес один солдат, что стоял рядом со мной. Поверенный тем временем что-то записывал в блокнот со слов другого солдата. По телу прошлись мурашки. В этом доме находились только два взвода, включая мой. И это означало, что, вполне возможно, это сейчас один из моих солдат помер от того, что слишком много выпил. Настроение быстро начало скатываться вниз. Очень быстро. «Если мой, от капитана прилетит…» — понял я. Да, я и сам был в отпуске и следить за своими солдатами не обязан, благо они не маленькие, но будто бы капитана это остановит — если парень мой, то он устроит мне разнос просто ради поддержания имиджа. Решив, что больше мне тут делать нечего, я направился внутрь здания. На втором этаже, уже рядом со своей комнатой, я заметил одного из своих сержантов, что сидел у окна вместе с каким-то солдатом и курил. То ли Шолт, то ли Шолд, хрен его знает. Я их запоминал либо по лицам, чтобы в случае чего не перепутать, либо по номерным позывным. Имена все равно запоминать бесполезно. — Сержант, — подозвал его я, подходя ближе к окну. Он лениво повернул на меня голову, держа в зубах сигарету. По глазам было видно, что он сейчас пьян. Другой солдат, которого я не знал, тоже посмотрел на меня. Под левым глазом виднелся хороший такой синяк. Уже успел подраться, но, раз уж он сейчас здесь, значит, он просто защищался. Ответить мне никто не удосужился — оба просто ждали, что я скажу. Если бы я сейчас ушел бы, промолчав, им было бы просто похер. Но вроде бы ответить на вопросы они еще могли. — Чей там солдат помер? — спросил я, указав большим пальцем через плечо. Никакой реакции. Оба как смотрели на меня пустыми пьяными взглядами, так и продолжали смотреть. — А кто-то помер? — все же смог выдавить из себя сержант, продолжая держать сигарету в зубах. «Понятно…» — проговорил я сам себе. С этими разговаривать было бесполезно. Ничего не ответив, я развернулся и направился к своему заместителю. У меня еще была надежда, что он в состоянии что-то сказать мне. — Э-э-э… Сто-ой… Так кто помер-то? — спросил у меня сержант. Через секунд послышался звук падения чего-то тяжелого. Повернувшись, я увидел, что теперь сержант лежал на полу, кое-как ворочаясь и бормоча явно что-то нецензурное. Солдат, что стоял рядом, моментально подпрыгнул к нему и упал на колени. — Брат… Брат, вставай, замерзнешь! — начал кричать он, одновременно тормоша его руками. Сержант в ответ лишь мычал немного громче, чем до этого. Я лишь закатил на это глаза и пошел дальше. Весь остров за пару дней скатился в плане интеллекта практически полностью. Все пили и трахались беспробудно, явно не планируя останавливаться в ближайшие дни. И приходилось признать — подобного размаха я не ожидал. Когда нам сказали, что Комиссариат решил устроить нам отпуск, все обрадовались. Когда нам сказали, что Комиссариат обеспечит нас выпивкой и женщинами, все очень сильно обрадовались. Но никто не мог предполагать подобные масштабы. Августин явно решил, судя по всему, что я уже успел увидеть и попробовать, дать солдатам разгуляться на полную. К сожалению, это имело свои последствия, и летальные случаи теперь становились все более частым явлением: не все знали меру, не все умели себя контролировать. Зайдя в комнату, я сразу же ощутил чудовищный запах… непонятно чего. Там были и алкоголь, и солонина, и еще Император знает что. Когда я уходил из этой комнаты утром, чтобы попасть к девочкам в самое невостребованное время, все этого я не особо чувствовал, но вот теперь, вернувшись обратно… Лучше бы не возвращался вообще. Хорошо вчера ночью погуляли, нечего сказать. Всего в комнате поселилось десять человек, а именно — два отделения управления из двух живущих в этом доме взводов, которые и решили вместе выпить. Точнее, нажраться в хлам. Сейчас же тут было только семь тел, которые, насколько я смог судить, хотя бы дышали, что уже было хорошо. «Это ж насколько я раньше всех вырубился?» — задался я вопросом. То, что я заснул раньше всех, это было понятно, ведь я проснулся раньше всех. Но вот сколько они потом еще выпили после этого, я даже боялся себе представить. Попытаться разбудить кого-то из спящих было, на мой взгляд, бесполезно: они все равно ничего не знают, да и разбудить их будет не так просто. Дверь за мной открылась. — Опа, командир вернулся, — прозвучал веселый голос моего нового писаря, Вонта. Его имя я все же смог запомнить — наверное, больше из-за того, что у него имя довольно простое, чем потому что это было необходимо по работе. — К девочкам бегал? — Конечно… — ответил я, развернувшись. Вонт был весь мокрый, явно только из душа. Несмотря на жару, мне и самому хотелось сейчас искупаться. Августин смог позаботиться и об этом, из-за чего ажиотаж был бешеный, потому что горячую воду в душе солдаты уже месяцами не видели. Как, собственно, и нормальный душ. — Я вот тоже думаю пойти сейчас. Только проснулся. Вы как-то вчера рано вырубились, — говорил мой писарь, вытирая полотенцем свои короткие рыжие волосы. — Как-то опыта маловато, — признался я. В детдоме пить было нечего и некогда. То сортиры почистить, то полы помыть, то еду для столовой разгрузить, то вообще на завод пойти работать помощником. — Хотел, кстати, спросить, чей там солдат представился перед Его Величеством? — А… Та это из другого отделения парень. Напился вчера вечером, споткнулся да головой об кровать убился… — Так, стоп, — перебил я Вонта, начиная осознавать самое неприятное. — Я говорю про парня, который перепил и помер. — Перепил и помер? — переспросил меня писарь, недоумевающе смотря на меня. — Да. Вон, на улицу вынесли, им сейчас поверенные занимаются, — объяснил я. Вонт в ответ лишь почесал голову. — Не, того, ну, кто головой стукнулся, еще ночью оформили и забрали, вы тогда уже спали. А про нового я ничего не знаю. Вон, как проснулся, так сразу в душ пошел, а тут вы. — Блять… — выговорился я, закрыв глаза так сильно, что даже больно стало. — Два трупа за одну ночь — это не перебор ли? — Ну… Бывает… — спокойно и непринужденно сказал Вонт. По его голосу, было понятно, что ему не просто все равно на всю эту ситуацию. Ему просто похуй. — Охуительное начало отпуска, — проговорил я, садясь на кровать, на которой сейчас лежало два тела явно из другого отделения. Оба дышали. «Блин, уже каждого проверяю…» — подумал я. Паранойя уже просто кричала. — Это все же лучше, чем вообще ничего. Да и смерть такая… Ну знаете… Приятнее, чем когда тебе пуля кишки разрывает или ногу там отрывает… — Лучше вообще не помирать, — проговорил я, пока он пытался надеть на себя штаны. Как я понял, это были не его, так как они оказались слишком маленькими, потому он начал искать другие, более подходящие. Все равно вся одежда одинаковая. — Хе! А вы что, решили вечно жить? — весело и как-то слишком громко проговорил Вонт. Один из спящих зашевелился, поднял голову и прищуренными глазами осмотрел комнату. — Блять, мужики, заткнитесь… Дайте поспать… — промямлил он, после чего его голова снова рухнула на кровать. Отвечать ему не стали. — Нет, не вечно. Но как можно дольше, — сказал я, отвечая на вопрос. — Мечтатель вы, командир, — сказал мой писарь. — Мы тут все помрем. — Ты думаешь, мы проиграем? — спросил я. Такие настроения стоило выявлять и пресекать сразу. Не хватало еще, чтобы о подобном услышал Комиссариат, с меня спросят, и не факт, что Августин сможет выручить. Все же и он был не всесильным. Или как минимум не вездесущим, и за всем он уследить не мог, а уж как его младшие коллеги иногда работали, я уже знал. На наглядном примере и неоднократно. — Мы орков победим. Когда-нибудь. А вот мы помрем. Лучше сейчас с этим смириться. Так жить легче. — Я все же попытаюсь выжить. — Дело ваше, командир. Мешать не буду, — пожав плечами, сказал Вонт, застегнув на себе найденные штаны. Его, не его, Императору одному ведомо. — Так, я — к девочкам. — Развлекайся, — коротко ответил я. Вонт ушел. К моему счастью, он не был паникером. Он был человеком, который смирился с тем, что вокруг все умирают, а потому решил, что и сам рано или поздно умрет, и не видел в этом ничего такого. Умрет и умрет, одним трупом больше, одним трупом меньше. Таких я уже видел несколько раз в последнее время — как среди солдат, так и среди офицеров. Никто из них до отпуска не дожил. Однако разубеждать писаря я не собирался. Это его жизнь, его выбор. Главное, чтобы он сражался с орками, а остальное меня не волновало. Теперь же я задавался себе одним вопросом — чем себя занять? Оставаться в этой пропахшей не пойми чем комнате я не собирался, но и понять, куда идти теперь, тоже не знал. Однако приходилось признать — этот отпуск был лучшим, что со мной было за последние несколько лет, и уж тем более самым лучшим за последние несколько месяцев. Не надо было рыть окопы, просматривать местность, проверять солдат, жрать всякую хрень, шагать по джунглям в ожидании, что в любой момент на тебя может выпрыгнуть орк, разукрашенный для чего-то в фиолетовую краску, идти в атаку или стрелять по атакующим оркам, плыть на лодках с острова на остров и делать еще кучу всяких дел. Единственное, что я сейчас должен был делать — это отдыхать, наслаждаться спокойствием, солдатскими шутками, вкусной едой, выпивкой, горячим душем и женщинами. И это, Император свидетель, было великолепно.Тот же день. Остров Вугост. Рядовой Рингер Вимолт.
— РАКЕТА! — заорал во всю глотку Олигарт. Почти в тот же момент прозвучал хлопок, и ракета, шипя и выплевывая искры полетела в нашем направлении, но затем упала на склон холма и взорвалась, разбросав десяток гретчинов. Остальные орки не обратили на это никакого внимания и продолжили карабкаться по холму, стреляя из всех стволов, что у них были. Гвинхис выпустил длинную очередь, и ракетометчик внизу лишился головы, после чего наш санитар начал перезарядку. Другой орк попытался подобрать ракетницу, но его я снял, истратив последний заряд в батарее. — Дерьмо! Сраное дерьмо! — говорил Никон, пытаясь перезарядить лазган с пробитым плечом. Пуля не прошла навылет и застряла в теле, из-за чего рука работала плохо. Перезарядив свой лазган, я протянул его ему, одновременно забирая его. Времени на объяснения или молитвы Духам Машин не было. Сейчас важно было только стрелять по оркам, что как ошалелые шли на нас по склону холма. Никон посмотрел на меня, но ничего не ответил, взял лазган, поднялся и начал стрелять одной рукой, положив оружие на край окопа — благо отдачи не было. Перезарядив лазган, я также встал и осмотрелся в поисках целей. Впереди на нас шли сотни тварей. Гретчины, орки, сквиги — вся эта толпа пыталась взобраться по пологому, сырому после дождя склону, иногда соскальзывая и сталкивая еще нескольких тварей. Особенно опасность представляли гретчины. Маленькие, легкие, проворные твари умудрялись легко взбираться по склону, держа в руках палку, камень, нож, кусок металла или даже гранату, из-за чего приходилось концентрировать на них огонь. Вот только их было чертовски много, а батареи тратились слишком быстро — от влажного воздуха лазеры слабели на слишком маленьком расстоянии и приходилось усиливать мощность. Впереди показался еще один орк. Довольно крупный, с голым торсом, поясом, на котором висели какие-то цилиндры, и в грязных шортах. В руках у него была длинная толстая деревянная рогатка. Вставив ее землю, он взял с пояса цилиндр, стукнул об голову и поместил в резинку, пытаясь ее оттянуть. Прицелившись получше, я сделал несколько выстрелов точно в резинку. Та разорвалась, орк дернул рукой от неожиданности и уронил цилиндр, после чего, недолго думая, побежал от него как можно дальше, что-то рыча. Остальные зеленокожие, как орки, так и гретчины, последовали его примеру, но опоздали. Цилиндр взорвался шаром яркого желтого пламени, обдав минимум троих взрослых особей, которые начали гореть, словно факел, бегать в разные стороны и истошно кричать. Деревья и трава вокруг взрыва тоже загорелись. «Зажигательная…» — понял я. Хорошо, что заметил вовремя. Орк куда-то убежал, потому я начал стрелять по другим целям. Троих гретчинов удалось прибить точными выстрелами в голову, и их маленькие трупики покатились вниз. Двуногий сквиг получил лазерный заряд прямиком в раскрытую пасть. Один из ублюдков в тяжелой броне с разбегу начал взбираться по холму, стреляя из стабберного пулемета на плече. Оттуда, куда прилетела огненная линия пуль, послышались крики — кого-то задело, может, даже убило. Запал у орка на бег, однако, иссяк довольно быстро: земля была слишком влажной, и он остановился, начав соскальзывать. Не ожидая этого, он забыл прекратить стрелять, из-за чего двое орков получили заряд пуль в спину, одному пробило голову, а тройка гретчинов была скошена, словно трава. Два других орка развернулись и накинулись на него с диким ревом, опрокинули на спину и начали рубить топорами. По ним огонь прекратили — пускай сами разбираются. В это время еще трое начали взбираться, стреляя из болт-пистолетов. Они были слишком далеко, потому их решили подпустить поближе, вновь переведя огонь на новую партию зеленых носатых карликов. — Сержант, скоро там уже?! — спросил Ронт по воксу. — Держать оборону! — ответил сержант громким, но таким будничным тоном, словно и не было сейчас этого боя, что вот уже едва ли не полчаса шел. Его слова, правда, не особо ободряли. Если он так говорил, значит, раненых все еще загружают на корабли и нам надо продолжать их прикрывать. Жаловаться я не собирался, но очень хотелось, чтобы там поторопились. Новая батарея и новые цели. Пара орков зарубила своего сородича и начала драку за пулемет, пытаясь зарубить топорами уже друг друга, но затем к ним подошел здоровенный амбал в броне со щитом и двуручным цепным мечом отрубил обоим головы одним ударом и забрал себе пулемет, после чего осмотрел, выбросил в толпу зеленокожих поменьше и направился дальше. Тройка орков с болт-пистолетами израсходовала боезапас, и в них бросили фраг-гранату. Прогремел взрыв. Двоим оркам оторвало ноги, еще один попытался подняться и продолжить наступление, но был срезан из тяжелой стабберной винтовки СПО-шников, вместе с которыми мы держали эту позицию. Орк с двуручником оказался довольно-таки смышленым и начал пытаться взобраться на холм, ступая только по трупам. По нему начали концентрировать огонь, щит, явно сделанный из цельного куска стали, хорошо держал удар. — Огонь по тварям сзади! Две гранаты, Филгаст, Рингер — по гранате в мечника! — приказал Гингаш. — Филгаст мертв! — прозвучал голос Ронта, пока я доставал фраг-гранату. Новость меня никак не тронула. Филгаста я почти не знал. Еще один солдат погиб. Пришлют нового. — Ронт! — коротко приказал сержант. — Рингер, на счет три! — услышал я Ронта. — Понял! — ответил я, уже держа гранату на взводе. Оставалось кинуть, чтобы отпустить предохранительную скобу. — Раз! Два! Три! Замахнувшись как можно сильнее, я бросил гранату прямо в сторону шагающего к нам тяжеловеса. Вторая граната полетела почти одновременно. Два мощных взрыва за спиной опрокинули орка, и он рухнул, оголяя шлем и бронированную спину. Сзади несколько орков упали и теперь истошно кричали, остальные приходили в себя от ударной волны, находясь при этом под огнем лазганов, стабберного пулемета и нескольких стабберных винтовок. В тяжеловесе все же нашли слабое место — в его шлеме не было лицевой пластины, и когда он поднял голову, в него попали несколько лазерных лучей, и он снова рухнул, уже мертвым. Орки, что шли за ним, зарычали и начали отходить назад, но внезапно над округой раздался настоящий гортанный рев — это был орк с топором, лезвие которого напоминало половину шестерни и искрилось молниями голубого цвета, с огромным человеческим черепом, наколотым на штырь шлема, в накидке из сшитых между собой лоскутов кожи поверх брони. Теперь он звал за собой зеленокожих. И они пошли за ним. Отступление прекратилось, и все снова ринулись в атаку, крича пуще прежнего. «Да чтоб вас…» — подумал я, скашивая еще четырех носачей, чтобы попытаться перезарядить лазган. Но батарей уже не было. — Я пуст! — крикнул я. — Возьми у Филгаста! — прокричал кто-то. Голоса я не распознал. Встав на четвереньки, я полез по лужам грязной коричневой воды, что заполнила траншею по щиколотку. Труп Филгаста нашелся быстро. Он лежал на спине, без левой половины головы — ее просто оторвало. У него еще было две батареи, плюс одна в лазгане. Ее я достал без молитв. Оскорбление Духа Машины, да, но мне сейчас было не до этого. Потом помолюсь, если выживу. — СУКА! — проговорил стоящий рядом Ронт и повернулся ко мне. — Дай одну! Я отдал ему одну из батарей, нацепил себе на пояс еще две и поплелся обратно на позицию. Внезапно Олигарт упал на дно траншеи. На нем сидел гретчин, который резким ударом воткнул ему нож в горло. Не мешкая, я схватил ублюдка за горло и с силой впечатал его в стену траншеи. Он в ответ дернул рукой. Левую часть лица пронзило болью. Левый глаз прекратил видеть. Одной рукой я продолжал сжимать горло твари так сильно, как только возможно, второй, выпустив лазган, схватил его ладонь с ножом и прижал ее тоже к стенке траншеи. Идея пришла моментально. Опустив голову, я со всей силы ударил каской по голове гретчина. Он сразу же прекратил дергаться. Или убит, или потерял сознание. Обернувшись, я заметил, что Олигарт держит руку у раны, из которой лилась кровь. Глазами он смотрел на меня. В них читалась мольба. — Гвинхис, ножевое в горло! — сказал я по воксу. У меня не было времени этим заниматься, потому пусть этим занимается санитар. — Не жилец! — коротко ответил он. Этим все было сказано. Одна фраза — и Олигарт обречен. Никто ему не поможет — все должны были держать оборону. Или потеряем раненых, или потеряем вообще всех. Я это знал. Я так уже делал. Схватив свой лазган, я развернулся и прицелился. Передо мной были десятки гретчинов, которых просто не успевали отстреливать. Некоторым оставалось всего несколько метров до траншеи. Я продолжил стрелять. Их надо было убить. Орка вожака уже успели ранить и заставить отступить достаточно далеко, чтобы по нему прекратили огонь, но он все равно продолжал давать приказы к наступлению. Ослушаться его не решались. Что-то ударило меня по ноге. Это наверняка был Олигарт. Звал на помощь. Помочь ему я никак не мог. Потом он стал бить более настойчиво. Сильно. Отчаянно. — Не могу! — крикнул я, обернувшись, после чего продолжил стрелять, скосив еще троих тварей тремя точными выстрелами. Приходилось экономить и прицеливаться тщательно, чтобы каждый заряд уходил с пользой. Еще несколько раз Олигарт ударил меня по ноге, но с каждым разом удары были все слабее и слабее. Затем вовсе прекратились. «Прости…» Атака не ослабевала, но вот мы уже были на грани. Я перезарядился. Последняя батарея. Может, еще что-то найду у Олигарта. Из чащи леса послышался рев мотора. Эти звуки я слишком хорошо знал. «Химера». — Слышу «Химеру» впереди! — предупредил я остальных по воксу. — Да чтоб этих тварей! Когда они кончатся?! — крикнул Ронт. — Подготовить гранатомет! — приказал в ответ сержант. Его эта новость не впечатлила. Его вообще мало что могло впечатлить. Через несколько секунд дерево затрещало и рухнуло на наступающих орков и гретчинов. На нас ехала «Химера», выкрашенная полностью в красный цвет. Весь ее корпус был увешан громкоговорителями, из которых доносились нечленораздельные рычащие звуки. На башне БТР-а виднелась лазпушка. Орки среагировали на его появление и начали наступление с двойным упорством. Даже прошлый главарь, что до этого прятался за деревьями, начал хромым шагом пытаться идти вперед. Проехав еще несколько метров, БТР выстрелил. Яркий красный луч прошелся по земле перед нами, поднимая клубы пара и обдавая нас жаром. Рана на глазу вспыхнула с новой силой. Я уже и забыть про нее успел. Земля в месте удара превратилась в стекловидную массу и дымилась, а «Химера» достигла пологого склона и начала взбираться, но уже через несколько метров остановилась. Траки продолжали крутиться, перемалывая грязь и трупы, но сцепления не было. Гранатометчик выстрелил. Ракета попала в левый трак, отчего тот разбился и слетел. Но это был все же промах. Лазпушка развернулась и снова выстрелила. На этот раз слишком высоко, затронув несколько деревьев. Их стволы вспыхнули языками пламени, а кроны отвалились, отпиленные лучом, и завалили нескольких СПО-шников. Оттуда послышались крики боли — кого-то сильно задело. «Хоть бы гранатомет не задело…» — подумал я. Сейчас гранатомет меня волновал намного больше солдат. Мы продолжили стрелять. Орки, что шли за «Химерой», вооруженные холодным оружием, начали пытаться идти вперед. Трупов было так много, что у них это получалось. Еще один выстрел гранатомета. Попадание в бок. Еще секунда — и «Химера» взрывается. Ее башня с лазпушкой взлетает вверх на пару тройку метров и падает одному из орков на голову, сбивая с ног. Остальные орки замешкались. — Подавляющий огонь из всего, что есть! — крикнул сержант. Это было опасно, боеприпасов почти не осталось. Если не получится, все будет потеряно. Не став спорить с приказом сержанта, я переключил лазган на автоматический режим огня и начал стрелять вместе с остальными. Целый шквал лазерных лучей обрушился на орков. Не прицельный и уж точно не подавляющий. Но это сработало. Ксеносы запаниковали, зарычали и начали пятиться назад, а потом и вовсе бросились в бегство. Новый главарь тоже уже исчез. Через минуту впереди виднелись только трупы и множество раненых ксеносов. — Отбили… — выдохнул кто-то. Было чертовски жарко. Боль на левом глазе вновь дала о себе знать. Кровь затекала за броник, смешиваясь с потом. Впереди послышался какой-то рев. Потом выстрелы. — Они выбирают нового вожака. У нас несколько минут форы, чтобы убраться, — послышался голос сержанта. Сейчас было так тихо, в сравнении с грохотом боя, что я его слышал и вживую, и по воксу с крохотной, но все же заметной задержкой. — Всех, кто не может идти — добейте. Остальные — начинаем отступать к кораблям. — В смысле — добить?! Вы, гварды, совсем там ебанулись?! — удивленным голосом крикнул кто-то из СПО-шников. — Унести их не сможем, а орки их живьем освежуют, распотрошат и сожрут. Уходим! Быстро! — жестко приказал сержант. Голос явно говорил, что больше он спорить не намерен. — Да как так-то, своих добить?! — прозвучал новый голос. Тоже СПО-шник. — Уходите! Мы сами! — еще более жестко, уже раздраженно проговорил сержант. «Проклятье…» — подумал я. Мысль о том, что придется добивать своих же раненых, вызывала ужас. Хотя мысль о том, что орки получат себе раненых, но живых людей, вызывала еще больший ужас. СПО-шники заколебались. Начались перешептывания. Сейчас у них никого не было старше сержанта, некому было что-то сказать против авторитета сержанта гвардии. И уж тем более тут не было кого-то, чтобы противостоять авторитету сержанта Гингаша, который прошел столько, что лучше вообще не вдаваться в подробности. — Быстро! Времени мало! — сказал сержант. Он явно волновался уже. Времени действительно было мало — то, что мы смогли отбить эту атаку, уже было едва ли не чудом. Солдаты начали действовать, вылезать из траншеи, помогая тем раненым, что еще могли ходить, и уходить вглубь джунглей в сторону берега. Лежачих раненых оказалось немного. Одному из них оторвало руку по плечо. Кровь ему все же остановили, но он уже не мог ходить — потерял слишком много. — Рингер, быстрее там! — прозвучал голос капрала. Солдат кое-как посмотрел на меня, подняв глаза. Позади послышались несколько одиночных выстрелов из лазганов. — П-По-Пожа… — пытался выговорить он, подняв другую руку. Он явно просил помощи. «Ему не помочь… Никак… Либо он погибнет, либо мы все, и лучше он погибнет от рук своих, чем орков…» Так я думал. Так я себя утешал. Но спорить с подобным не получалось. — Прости, — произнес я. Направив лазган ему на лицо, я нажал на спусковой крючок. Лазган пискнул и не выстрелил. «Заряд…» — вспомнил я. Он закончился, когда мы стреляли по оркам, чтобы вызвать у них панику после смерти вождя. Искать батареи было некогда. Повернув лазган, я со всей силы ударил им солдата по лицу, и тот моментально потерял сознание. Затем достал нож, присел, взял его за голову и, немного помешкав, перерезал горло. Из раны сразу же полилась кровь. «Лучше так…» — говорил я себе. Пусть лучше он умрет так, чем в последние минуты жизни окажется в лапах орков. Встав, я развернулся, вылез из траншеи и направился к своим. И потом мы побежали. Так быстро, как только могли. Все тело ломило от усталости, рана на лице продолжала гореть огнем, но я продолжал бежать вместе со всеми. Иначе никак. Иначе смерть. Вскоре мы добрались до берега. Там нас уже ожидали лодки. СПО-шники практически полностью погрузились. Раненых уже увезли. «Хотя бы их спасли…» — подумал я. Именно их мы прикрывали на тех холмах, пытались выиграть им время. Это у нас получилось. Нас осталось всего восемь, потому места кое-как хватило. Уже когда мы были метрах в ста от берега, из джунглей начали выскакивать первые орки. Они рычали нам вслед, некоторые пытались стрелять, но попасть у них не получалось. Мы же лишь смотрели на них. Больше нам ничего не оставалось делать. Когда мы добрались до транспортного корабля, нами занялись санитары. — Глазу конец, — коротко сказал Гвинхис, промывая мне рану. Меня эта новость никак не удивила. — И шрам будет на пол-лица. — Бывает, — ответил я. Что еще тут сказать, я не знал, наш санитар не очень-то и просил. Шум на палубе стоял непрекращающийся. Много раненых и всем пытались помочь. — Зачем мы вообще сюда пришли? — неожиданно задал вопрос Ронт где-то позади Гвинхиса. Говорил он достаточно громко, чтобы его можно было услышать.- Плыли себе спокойно в отпуск, к девочкам, выпивке, так нет же, блять, поплыли спасать этих идиотов. Слова Ронта вызывали во мне злость. Да, мы получили отпуск и уже плыли на остров Рогараган, где комиссариат организовал зону отдыха с выпивкой и доступными женщинами, но затем на одном из островов СПО-шники оказались на грани разгрома и сержант приказал кораблю поворачивать и идти на помощь. Нас было всего десять человек плюс несколько парней из экипажа рыболовной шхуны, но сержант все равно приказал идти на помощь. И я был с ним согласен. Мы гвардейцы, мы обязаны идти на помощь в борьбе с ксеносами. Это наш святой долг перед Богом-Императором. Неважно, что произошло на этом острове, какие ошибки были допущены, что пришлось эвакуироваться, а потом — звать на помощь всех, кто был поблизости. С этим всем разберутся потом. Вначале мы должны были помочь, потому что там были люди, которым грозила смерть от рук ксеносов. — Заткнись, Ронт, — проговорил я. Услышал он меня или нет, я не знал — перед собой я видел только лицо Гвинхиса. — Что ты сказал? — спросил Ронт. По голосу было слышно, что он возмущен. — Я сказал, заткнись. Мы сделали то, что должны были сделать — помогли этим солдатам, дали им возможность выжить. — Мы уже отпуск, блять, получили — мы вообще ничего не должны были, и уже тем более ничего не должны были им! — Мы гвардейцы, чтоб тебя! — выкрикнул я. Гвинхис как стоял передо мной, так и продолжал стоять. — В отпуске, на фронте, да хоть в сортире — мы гвардейцы, и мы должны сражаться тогда, когда это необходимо! — Мы заслужили отдых! Мы уже несколько месяцев месим дерьмо в этих ебучих джунглях! Фил и Ол тоже его заслужили, а теперь что? А теперь они сдохли, блять, понимаешь?! И ради чего? Ради того, чтобы кучка каких-то сопляков смогли спасти свои задницы?! — Они люди, Ронт. Ты клялся защищать людей от любого врага. Или когда ты давал клятву, был пьяным в стельку?! — Ах ты ж сука! — прокричал Ронт. Послышались шаги — он явно шел сюда. Я напрягся, готовясь в случае чего ответить. — Только попробуй к нему подойти, и я тебя за борт выброшу! — грозным, злым голосом сказал Гвинхис, повернув голову. Я его еще никогда таким не видел. Здоровым глазом я разглядел Ронта — он стоял в паре метров от нас. Глаза свирепые. Оскорбление, что я сказал, было серьезным: любая клятва, данная на пьяную голову, не считается, а если такое сказать в адрес гвардейской присяги, то за такое подозрение можно отхватить по полной программе. Но сказанного уже не вернешь. Мы буравили Ронта взглядом, после чего он повернулся и зашагал по палубе. Явно решил проветриться. Остальные смотрели на меня с удивлением. Лишь сержант смотрел на меня с каким-то непонятным вниманием. На этом разговор был исчерпан. Гвинхис начал накладывать мне на рану швы, остальные, кто не был ранен, почти сразу же легли спать прямо на палубе. Корабль тем временем плыл дальше, унося нас подальше от павшего острова.
